— Я замужем! Ты меня слышишь?!
Бариста за стойкой округляет глаза. Одно радует, что кофейня только недавно открылась, и людей сейчас в ней нет.
— Муж не стена, — небрежно проводит большим пальцем у левого уголка рта. — Ты запачкалась. Пенка от кофе.
Отмахиваюсь. Его самоуверенность обескураживает до онемения и невозможности даже моргнуть.
— Мне пора, — отступаю и толкаю дверь.
— Мила.
Оглядываюсь. Смотрит на меня так же, как тогда, когда я убегала. С мрачным взором и с легкой усмешкой. Столкнулись по глупой случайности, чтобы я вновь трусливо ретировалась.
Задержалась бы я в кофейне всего на одну минуту, и его машина не окатила бы меня лужей, а я не кинула бы в гневе стаканчик латте.
И меня уже не волнует мое увольнение, которое показалось катастрофой. Это сейчас она набирает обороты, чтобы взорваться сожалениями, обидами и тоской по ярким дням наивной влюбленности. Те две недели были отдельной жизнью для меня, вспыхивающим на солнце осколком среди прелой листвы.
— Мне действительно пора, — тихо отвечаю я и слабо улыбаюсь. — Прощай, Адам.
— А я тебе говорю “до встречи".
Выныриваю на крыльцо, и на меня налетает порыв ветра, который будто требует вернуться в кофейню к Адаму, но я торопливо спускаюсь по ступеням. Жизнь продолжается и ничего такого страшного, чтобы я сейчас смахивала слезу со щеки, не произошло. Да, встретилась с бывшим любовником, но он остался в прошлом.
— Может, тебя подвезти?
На этот раз я не оборачиваюсь и скрываюсь среди остальных прохожих. Затем сворачиваю в переулок, приваливаюсь к стене и ищу в сумке пачку влажных салфеток, чтобы вытереть щеку, которой коснулись губы Адама, но не нахожу. Я их оставила на столе, как и свой ежедневник.
— Проклятье, — цежу я сквозь зубы и в панике раздумываю над тем, что делать дальше.
Надо вернуться. Я бы не сказала, что в ежедневнике есть что-то очень важное, но я не хочу, чтобы кто-то в него заглядывал, например, Адам, и изучил мои списки покупок, расписание рабочих и выходных дней, глупые каракули и встречи. Рискну.
Я с облегчением выдыхаю, когда не нахожу машину Адама на парковочном месте, и залетаю в кофейню. Бариста за стойкой ойкает, когда я быстрой тенью кидаюсь к столу. Нет ежедневника. Как и салфеток. Ни на столе, ни под столом, ни на стульях.
— Я тут забыла… — бросаюсь к стойке. — Ежедневник. Желтый с красной резиночкой.
— Он оставил номер телефона, — бариста протягивает клочок бумаги. — Сказал, что вернет ежедневник при личной встрече.
— Вот же урод, — рычу в бессилии и хочу пнуть высокий барный стул, но все же не даю воли этому глупому порыву злости.
— Пообещал сдержать свое любопытство на сутки, — тихо продолжает бариста. — не больше. Он даже время засек.
— Он меня еще шантажировать вздумал? — охаю я и выхватываю клочок бумажки из ее пальцев.
— И он добавил, что это не шантаж, — слабо и извиняюще улыбается. — А лишь здоровое мужское любопытство.
Номер тот же, что и пять лет назад. И я его до сих пор помню, как бы ни пыталась его забыть.
Сколько раз я набирала эти цифры, стирала их и вновь набирала!
— Там что-то важное?
Молча рву бумажку. Что он за человек такой? И я тоже хороша. Уши развесила, рот открыла и обо всем забыла. Прощаюсь, выхожу и плетусь вверх по улице к автобусной остановке. Позорное увольнение, встреча с бывшим, который стащил мой ежедневник. Нет слов.
И меня окончательно добивает рингтон на телефоне молодой женщины, что сидит рядом со мной в автобусе. Эта песня играла на нашем с Адамом первом свидании в тихой ночной кафешке. Май, летняя веранда, только прошел дождь и мы изучаем меню. Я даже чувствую запах влажного асфальта и слышу шелест листвы.
— Вам звонят, — обращаюсь я к женщине.
— До припева пусть доиграет, — отвечает она. — люблю эту песню.
— Да я ее ненавижу, — стискиваю ручки сумки до побелевших костяшек.
— Твои проблемы, дорогуша, — равнодушно пожимает плечами и подпевает женскому вокалу. — Не оставляй меня.
Встаю и ухожу вглубь автобуса. С трудом выдерживаю тридцать минут поездки, выскакиваю на своей остановке и буквально бегу к мрачному муравейнику из стекла, бетона и камня. Через пять минут проворачиваю ключ в замочной скважине, распахиваю дверь и кричу, почти на грани истерики:
— Вань, я дома!
Глава 4. Надо валить
— Мама! — раздается восторженный визг — Мама!
На меня налетает маленький ураган и чуть не сбивает с ног Я подхватываю Ваню на руки, и он целует меня липкими губами, обнимает и утыкается носом в шею.
Тяжелый стал. Скоро и не подниму этого ласкового лосенка.
— Ма, ты его сладким кормила? — повышаю я голос, уловив запах шоколада. — ма…
— Нет — из кухни выплывает мама и бессовестно закидывает в рот кусочек шоколадки. — Только подразнила.
— Маааа, — недовольно тяну я и спускаю Ваню с рук, а он жмется ко мне. — Мы только его к зубному водили.
Да, залет все-таки случился. И узнала я о своей беременности не в момент дикой истерики, а намного позже. Когда появился живот. Тест-полоски обманули меня отрицательными результатами, а округлилась я ближе к четвертому месяцу. И нет… У сына мои глаза, но вот брови ему достались от Адама.
— Но он суп съел и котлетку, — мама пожимает плечами. — Десерт он заслужил.
— Да, — Ваня поднимает лицо и улыбается. — Заслужил.
— Шантажом его взяла?
— Ага, — мама смеется. — Пока покупается, надо пользоваться моментом.
— Да, — Ваня кивает.
— Так, маме надо руки помыть, — строго командует мама, — переодеться.
Ваня прижимается ко мне, а затем кидается в комнату, но мама его ловит, вытирает губы полотенцем, а он в ответ фыркает и убегает. Плетусь в ванную комнату, намыливаю руки, и слышу тихое:
— Мила.
— Да?
— Что случилось?
— Меня уволили, — ополаскиваю руки под потоком холодной воды и вытираю ладони.
— А еще?
Смотрю на маму через отражение в зеркале. Она слишком хорошо меня знает, и не получится отвертеться от ее ласкового допроса.
— Нам надо переехать. Желательно на Марс.
— Тебя уволили, а потом ты убила шефа и поэтому нам надо на Марс? — мама приподнимает бровь. — С садиками там, наверное, проблема.
Короткий смешок, и закрываю дверь ванной. Приваливаюсь к стене, в тоске и отчаянии глядя на обеспокоенную маму, и шепчу:
— Лучше бы я убила шефа, честное слово.
— Ты меня пугаешь.
Я тогда маме так и не рассказала, кто отец Вани. Я лишь выла в ее объятиях, заливала слезами ее грудь, а она обещала, что все будет хорошо. Что я закончу университет, что она будет рядом и мы справимся.
— Я встретила отца Вани.
У мамы округляются глаза. Прижимает руку к груди, открывает рот и садится на бортик ванны.
— Господи… — в ужасе шепчет она.
— Валить надо, — скрещиваю руки на груди и смотрю в потолок.
Минута молчания, и я кратко пересказываю нашу встречу с Адамом.
— И ты ему солгала?
— А что я должна была делать?
— Не знаю, — шепчет мама. — И он поверил, что ты замужем?
— Нет, но поверил, что у меня нет детей. Очень опечалился этим фактом.
— Так может…
— Нет.
— Но… он же отец.
— Нет, — повторяю я и щурюсь на маму. — Отец Вани космонавт.
— Он уже в это не верит.
— Подрастет, и папка героически погибнет, — цежу я сквозь зубы. — Придумаю какую-нибудь крутую историю, как папуля всех спас и пожертвовал собой.
— Я тогда думала, что ты с наркоманом каким-то связалась.
— Что?
— Я ведь и не в курсе, кто он.
— И не надо.
— Нет надо, — шипит мама. — Рассказывай.
— Я не хочу. Ясно? Он в прошлом.
— А сын у тебя в настоящем.
Сжимаю переносицу до боли. Я должна с сыном бежать. В какую-нибудь глухую деревню. И ведь я сама виновата. Я не должна была с Адамом кофе пить, дразнить его своим замужеством, но я хотела ему отомстить. Увидеть разочарование в глазах, сожаление, а вместо этого загнала себя в ловушку.
— Вот черт, — шепчу я.
— Что?
Если Адам заглянет в ежедневник, изучит записи, то он поймет, что у меня есть ребенок. В моем расписании есть “отвезти Ваню", “забрать Ваню”, “Ваня зубной“, “Ваня купить одежку", “Ваня утренник, “Ваня поделка-пластилин" и многое другое.
— О, нееет, — сползаю по стеночке.
А среди страничек спрятана фотография недовольного младенца в смешной шапочке с оленьими рожками.
— Что? — испуганно повторяет мама.
— Какая же я у тебя дура, — хрипло шепчу я. — Теперь у меня нет вопросов, почему меня уволили.
— Ма, — в дверь стучится Ваня, — ба!
Мама вздыхает, выходит из ванной комнаты и торопливо уводит Ваню, который рвется ко мне:
— Мам!
— Мама еще ручки не помыла, — с наигранной веселостью отвечаю я и лезу в сумку за смартфоном. — Скоро выйду.
Минуту пялюсь в экран, открываю сообщения, вбиваю номер Адама и дрожащими пальцами набираю строчку:
Верни мой ежедневник.
Возможно, он уже прошерстил его от первой до последней страницы, но я хочу верить в то, что он сдержит обещание сутки в него не заглядывать. Вздрагиваю. В руке требовательно вибрирует телефон. По телу прокатывается волна озноба, и я отвечаю на звонок Адама.
— Что же там такого важного, Мила? — спрашивает тихо и мягко, но я улавливаю угрозу.
— Верни его.
— Рука таки тянется открыть его.
— Ты обещал, — голос почти срывается в крик.
— Знаю, — смеется. — И я держусь из последних сил. Вот поэтому никогда не стоит торопиться, Мила, и бежать без оглядки.
— Ты меня еще тут повоспитывай, — рычу я в трубку.
— Я держу его в руках, — голос Адама становится тверже. — И я не люблю, когда мне грубят. Где моя милая и ласковая девочка?
— Адам… — поскрипываю зубами. — Верни его… — перехожу на шепот и едва слышно добавляю, — пожалуйста.
— Уже лучше.
— Слушай, Адам, это моя личная вещь. Ты не должен был ее забирать.