— Хватит умничать.
Через минуту и передо мной стоит тарелка с котлетой и пюре.
— Меня тебя и спрашивать не надо, чтобы понять, что ты голодная, — мама улыбается.
Хочу возразить, а она хмурится:
— Ешь, а то сладкого не получишь.
Адам вскидывает бровь, и мама говорит:
— К тебе это тоже относится.
Бровь Адама ползет выше, а мама с чувством выполненного долга отправляет кусочек котлеты с пюре в рот.
— А на сладкое у нас что? — деловито интересуется Адам.
— У нас? — чуть не поперхнувшись, переспрашиваю я.
— Шарлотка, — невозмутимо отвечает мама.
Я чувствую себя будто в саду и вредной девочкой, которая хочет швырнуть в лицо Адама снаряд пюре, потому что ревную свою золотую маму с котлетками. Она должна баловать только меня и Ваню.
— Я бы хотела понять, что у вас произошло, — спрашивает мама и погружает вилку в пюре.
— Он был женат, — натягиваю на лицо улыбку. — И я была вынуждена уйти.
— Вот как, — мама приподнимаем бровь, строго глядя на Адама. — Если был, то развелся, я так понимаю?
— Год назад, — отвечает Адам и почти треть котлеты жует.
— Дети?
Качает головой.
— Почему?
— Все это не имеет, мам, значения, потому что у него и сейчас есть женщина, — утомленно вздыхаю я.
— Вот как, — мама вновь отвлекается на пюре и котлету. Две минуты молчания и мама с легким разочарованием шепчет. — Надо было чуть меньше лука.
Я медленно моргаю. Ее действительно больше волнует вкус котлет тем то, что отец ее внука — лживый козел.
— Прозрачно намекаю, что вы должны сейчас меня разубедить, — голос мамы становится недовольным. — Говорите, что всё вкусно.
— Да, мам, очень вкусно… — обескураженно отвечаю я. — Как и всегда.
— Отличные котлеты, — Адам кидает на меня озадаченный взгляд.
— Я чуток изменила рецепт, — мама расцветает улыбкой. — Люблю иногда поэкспериментировать.
— Эксперимент удался, — подтверждает Адам.
— Добавки?
А вот это коварная ловушка. Если откажется, то его комплименты станут пустыми. Мама не то, чтобы затаит обиду, но пометочку в своей воображаемой тетрадочке сделает. И, наверное, отказ от котлеты перевесит то, что Адам сейчас не свободен.
— Не откажусь, — Адам выдерживает прямой взгляд моей мамы.
Мама подкидывает ему в тарелку две котлеты и возвращается за стол, а затем сбрасывает с моей головы капюшон:
— Ты прям как пацан какой-то. Злой пацан-карманник.
— Мам, — поскрипываю зубами о вилку.
Мы все замираем, когда приоткрывается дверь и на кухню бесшумно проскальзывает сонный и босой Ваня. Косит подозрительный и любопытный взгляд на Адама, который застыл с куском котлеты у открытого рта, шлепает мимо него и неуклюже забирается на меня маленькой обезьянкой в смешной пижаме с разноцветными мышатами.
— Мама… — обнимает меня, прижимается и зевает. — Мамуля.
Сердце тает и растекается нежностью. Я целую сына висок, поглаживаю по спине и тихо спрашиваю:
— Почему не спишь?
Он такой теплый, уютный и сладкий, что хочется плакать от умиления.
— Не хочу…
Вот сейчас у мамы в круглых глазах проскальзывает паника. Ваня тянется к моей тарелке, подхватывает пальчиками кусочек котлетки, возюкает в пюре и отправляет в рот. Жует, причмокивает, облизывает пальцы и опять прижимается ко мне.
Молчание становится густым, как кисель.
Сонно и недоуменно смотрит на Адама, опять зевает и спрашивает:
— Кто это?
Глава 9. Есть идеи?
Честно, я не знаю, чем руководствовался, когда решил явиться в скромную двухкомнатную квартиру к Миле. Во мне взыграло, упрямство и злость. Она меня обманула, скрыла ребенка, которого я до этого самого момента представлял абстрактно. И вот он деловито проходит мимо, шлепая босыми ногами, взбирается на Милу, обнимает ее и зевает. Он реален. Это не фотография с милой моськой.
У меня есть сын. Сонный и в смешной пижаме. И Мила — мать. Она уже не девочка, не студентка, а молодая мама.
— Кто это?
Понимаю, что я для маленького Вани чужой и незнакомый дядька, и на меня опять накатывает злость вместе с разочарованием. Он уже говорит, осознает реальность, и даже в футбол играет. И это я должен был учить его, как пинать мяч на заднем дворе дома, а не какой-то Лёша.
— Я твой папа, — говорю я.
Мила поджимает губы, а Ирина, ее мама, откладывает вилку. Ваня водит крохотным пальчиком по остаткам пюре в тарелке и заявляет:
— Нет, — облизывает палец и роняет голову на грудь молчаливой и испуганной Милы.
Ваня смотрит на меня своими большими глазами и вздыхает:
— Мой папа — космонавт, — и лицо такое невозмутимое и спокойное, что я теряюсь на несколько секунд. — Он на луне.
— Вань, — начинает Ирина, а он поднимает лицо на Милу и шепчет, — спать.
— Ванюш… — она слабо улыбается.
— Спать, — повторяет Ваня и неуклюже сползает с ее колен.
— Ваня, — говорю я, и Ирина качает головой.
Замолкаю, потому что в ее глазах вижу предостережение. Лучше молчать. Я ни разу не чувствовал себя таким беспомощным и растерянным. В моих фантазиях этот упрямый мальчуган должен был просиять улыбкой, кинуться на шею, а он меня игнорирует и тянет Ирину за рукав:
— Спать, ба.
— Идем, мой хороший, — она встает и следует за Ваней, который, насупившись, кидает на меня недоверчивый взгляд, а потом фыркает.
Фыркает так, как это делает его мать. Один в один. И это меня тоже обескураживает. Сдерживаю в себе порыв схватить его, прижать к себе и убедить, что я тот самый космонавт. Я. Но подозреваю, что это не окончится смехом, улыбками и ласковым шепотом “папа”.
Ирина закрывает дверь, а Мила прячет лицо в руках, облокотившись о стол. Делает вдох и выдох.
И так несколько раз, а затем шипит, как разъяренная кобра:
— Чтоб тебе пусто было.
А затем опять следует глубокий вдох и выдох. Убирает руки с лица, в тихой ярости всматривается в глаза и встает, подхватив тарелку. Наверное, разобьет о мою голову, но нет. Она шагает к раковине. Моет тарелку, вытирает ее полотенцем, а затем лезет в духовку и через пару минут сидит передо мной с куском шарлотки.
А мне бы разбить кулаки в кровь о стену, как тогда пять лет назад. Даже не до крови, а до голых костяшек и раскрошенного бетона.
— Ты серьезно? — спрашиваю я, когда она отправляет большой кусок яблочного пирога в рот.
Жует, уничижительно глядя мне в глаза и прихлебывает из кружки чая.
— Я твой папа, — ухмыляется она, повторяя мои слова, и оставляет кружку. — И чего ты ждал?
— Не будь стервой, — хочу разнести кухню, как зверь, которому прищемили хвост.
Она не имела никакого права скрывать от меня моего сына. Дрянь. С каждой секундой я теряю над собой самообладание. И во мне сейчас нет теплых воспоминаний, только клокочущая злоба.
— Я бы убил тебя, честное слово.
— Мать своего ребенка? — вскидывает бровь.
— Заткнись.
— Ты в моем доме, — отламывает вилкой новый кусочек шарлотки, — и надо сказать, что у меня те же чувства. Убить бы тебя, Адам, да с выдумкой, чтобы ты понял, что творил и творишь откровенную дичь.
— Почему ты смолчала?
— Ты ждал, что я начну убеждать сына, что большой и злой дядька за столом его папа? — откладывает вилку и вздыхает. — Мне было нечего сказать, Адам. Это в последующие дни мне придется разбираться с “я твой папа”. И я без понятия, как вести себя в подобных ситуациях, когда бывший внезапно хочет поиграть в папу.
— Это ты тут играешь в гордую мать-одиночку, — поддаюсь в ее сторону. — Ты же у нас так любишь преодолевать трудности.
Молча возвращается к шарлотке, но я замечаю, что она сильно стискивает вилку и слышу, как поскрипывает зубами.
— Ну какая же ты все-таки сволочь, — отбрасывает вилку, вытирает губы салфеткой и встает, — Трудности люблю? И не мать-одиночка. У меня есть мама, которая была с нами все это время.
— А где твой отец? — неожиданно спрашиваю я.
— А тебе какое дело?
— Если у тебя нет отца, то это многое объясняет, — едко отвечаю я.
— Да ты что, — на кухне вплывает Ирина, садится за стол и рассматривает какой-то листок. — Безотцовщина порождает безотцовщину? Это так работает?
— Я же тебе говорила, что он козел…
— Наш папа слился после пяти лет Милы, — Ирина кладет листок на стол передо мной. — Ушел к другой женщине, у которой были дети от прошлого брака. До сих пор вместе. Делаю вывод, что это была любовь. Алименты, встречи по выходным были, но это никак ему не помогло сохранить хорошие отношения со своей дочерью, хотя я всячески старалась этому поспособствовать.
— Мам, — шепчет Мила. — Ему это все необязательно знать.
Передо мной лежит рисунок космонавта в скафандре среди желтых звезд. Лица нет, только круглый шлем. Рядом ракета. Явно не четырехлетка рисовал.
— Наша ложь далеко зашла, — Ирина вздыхает и откидывается на спинку стула. — И я без понятия как все это расхлебывать, — переводит взгляд на меня. — Есть идеи?
Глава 10. Вы друг друга стоите
Похоже, у Адама нет идей, раз он встает, подхватив рисунок космонавта:
— Благодарю за ужин, Ирина, и был рад познакомиться.
Складывает рисунок, кидает на меня разочарованный взгляд и выходит, а я за ним. В детскую не пущу, но он и не думает тревожить Ваню. Обувается в прихожей, накидывает пиджак и складывает рисунок космонавта, который у меня вышел сносным только с пятого раза, вчетверо.
Будет сейчас глупо кидаться на Адама в попытках забрать рисунок, однако завтра, вероятно, меня будет ждать истерика Вани, если после пробуждения не увидит на стене космонавта.
— В который раз убеждаюсь, — презрительно шепчет он и прячет рисунок в нагрудный карман пиджака к фотографии Вани, — что некоторые женщины слишком многое на себя берут. И нет, Мила, я не должен был за тобой бегать, валяться в ногах, разводить сопли-слюни и посыпать голову пеплом, чтобы потешить твое женское эго.