Апельсины, таким образом, ассоциировались у меня с кражей либо с пропажей. Поэтому, обзаведясь своим "книжным шкафом", я счел благоразумным заранее помолиться св. Антонию Падуанскому, перед которым ходатайствуют о возвращении утерянного или украденного имущества. Так повелось с того дня, когда одного из учеников, взявшего какую-то книгу Антония без его ведома, посетил ужасный призрак и под страхом смертных мук приказал вернуть ее.
На стезе проповедничества св. Антоний прославился как никто другой, а передвигался он от места к месту с такой быстротой, что многие здравомыслящие свидетели уверовали в его вездесущность. В 1231 году, через тридцать два года после смерти, мощи святого были перенесены в Падую. Вся плоть его истлела, за исключением языка, который оказался нетронутым и таким же красным и свежим, каким был при жизни.
4. БАГРОВЫЙ
Когда умирал святой, в народе поднималось нешуточное волнение. В Падуе на протяжении июня и июля 1231 года длинные процессии день и ночь стихийно собирались у обители Арчелла, где на открытом катафалке в окружении белых лилий было выставлено тело св. Антония.
Церковные колокола звонили без умолку, смешивая день с ночью. Многие верующие слышали ангельские голоса. Над городскими башнями катились странные облака, изумлявшие самых одаренных нефеломантов[4]. На платформах, несомых распевающими людьми, и колесных помостах, влекомых волами через все городские ворота, раскачивались могучие столбы из воска. Повсюду пылали свечи. В этой местности, где обычное время было отменено, царило коллективное исступление, когда все — от князей до нищих — жаждали обрести какую-нибудь реликвию святого.
Получить свою толику останков оказалось затруднительным даже для присутствовавших при кончине; но трансцендентного контакта со святым — и через многие годы после смерти — можно достичь, прикоснувшись к его одежде или земле, по которой он ступал, соломе, на которой он ночевал, его надгробию, мощам, образам. Лампадным маслом и свечным воском из усыпальницы помазывали пораженные части тела. Пили воду, омывавшую труп святого. Над ракой с мощами св. Антония проносили вино, разбавляли и назначали пациентам гомеопатическими дозами.
Так что, силу святого можно было сохранять многие столетия. У моей матери имелась одна такая реликвия — св. Терезы Младенца Иисуса, "Цветика из Лизьё" — крошечный кусочек бежеватого льна с бледными пятнами, который касался тела св. Терезы или сутаны, касавшейся ее одежды, наклеенный на основу из выцветшего красного плиса и вложенный в бронзовую, со стеклянной крышкой коробочку размером со склянку из-под бальзама для губ или с дамские часики. Приложенная к страдающему воспалением легких, она неизменно доказывала свою действенность, ведь св. Тереза умерла от туберкулеза и потому считалась покровительницей больных бронхами.
Реликварий хранился в небольшом ящичке бюро в гостиной среди других памятных вещей: ракушки с зеленой кромкой и надписью "Портраш[5], 1944" фиолетовыми несмываемыми чернилами (сувенир медового месяца моих родителей), молочного зуба (моего), комплекта тематических вкладышей от сигарет «Уиллз» с описанием целебных растений Британских островов и пузырька " спасительного бальзама" с пробкой-капельницей. Помимо него, были и другие ящички, полочки для писем, отделения с дверцами, — и всюду содержались различные предметы со своими историями. В пачке старинных открыток затерялось размером с открытку же фото моих отца и матери, так от руки раскрашенное, что оба выглядели нарумяненными и напомаженными, с одинаковыми кукольно-синими глазами.
Последняя вещица досталась от дяди Селестина, завзятого фотолюбителя, филателиста и алчного потребителя детективной и готической литературы, олицетворяемой для него сочинениями Артура Конан Дойла и Эдгара Аллана По. На двенадцатый день рождения он подарил мне сборник историй о Шерлоке Холмсе. "Для великого ума, — говорит Холмс в "Этюде в багровых тонах", мелочей не существует… По одной капле воды, — утверждает он далее, человек, умеющий мыслить логически, может сделать вывод о возможности существования Атлантического океана или Ниагарского водопада, даже если он не видал ни того, ни другого и никогда о них не слыхал. Всякая жизнь — это огромная цепь причин и следствий, и природу ее мы можем познать по одному звену".
5. СИНИЕ «ГАЛЛАХЕРС»
Наша фамилия «Карсон» считается для католиков необычной, поскольку неизменно ассоциируется с протестантским юнионизмом — благодаря Эдварду Карсону, лорду Данкэрну, которого многие считают отцом-основателем Северной Ирландии. Когда я вошел в разум, мне рассказали, что мой прапрадед по отцовской линии был пресвитерианин, который сменил конфессию и наставлял потомство с таким рвением, что впоследствии дед мой стал называть сыновей в честь римских пап.
Отсюда — Селестин, в честь Целестина V, святого-покровителя переплетчиков; Сильвестр, мой отец, в честь Сильвестра II, блестящего ученого, популяризатора абака и пневматического органа; а Лео, поганая овца нашего семейства, сбежавший в Америку еще до моего рождения, был назван так в честь Льва II, который в день св. Марка, 25 апреля 799 года, чудесным образом остался невредим после попытки противоборствующей папской фракции вырезать ему глаза и язык.
И всё же Селестин — более остальных — сохранил двойственное отношение к памяти знаменитого Карсона. У него была древняя газетная вырезка из белфастской «Ньюслеттер» с фотографией лорда Данкэрна, срезающего первый кусок дерна на торжественной церемонии начала сооружения водохранилища в Безмолвной Долине, что в горах Морн. Дядя утверждал, что сигарета, которую элегантно одетый лорд держит между указательным и средним пальцами правой руки, — это "Синяя "Галлахерс""[6]. Один современный биограф подтвердил данный факт, исследовав под микроскопом отчетливо различимую структуру пепла.
Более того, виднеющееся на дерне растение можно идентифицировать как Tussilago farfara, мать-и-мачеха, или копытень, называемый так за характерную подковообразную форму листа. Оно известно также как "бедняцкий табак", «куколь-трава», "камчужная трава", "кашельное зелье" и "дикий ревень"; его листья составляют основу "Британского травяного табака", в числе прочих ингредиентов которого — вахта, очанка лекарственная, буковица, розмарин, тимьян, лаванда и цветки ромашки. Когда Селестин не курил свои «Синие», он пользовался сходной травяной смесью, которую в шутку называл " чаем из трилистника".
В Великий пост весь его дом пропитывался ароматом «чая», почти заглушавшим доносившийся из темной комнаты лабораторный запах и сакраментальный душок закрепителей, которые он приготовлял для тонированных фотографий, растирая эссенции лаванды и живицы, древесные смолы и необработанный воск. Он презирал тех, кто просто использовал акварель из детского набора. Принципы Ченнино Ченнини, последнего сторонника средневековой традиции, настаивал он, актуальны и по сей день: при изображении лиц следует сделать подмалевок бледным позёмом, "земляной зеленью" (terre verte), а розовые телесные тона наносить тонко поверх него, переходя ко всё более светлым оттенкам, от тени к свету; зеленому дают проглядывать сквозь полутона, замечательно передавая жемчужные тона живой плоти.
Увлекшись ненадолго темперой, он подтвердил убеждение Ченнино, что для изображения лиц молодых людей с холодной, свежей окраской лучше всего подходит бледный желток яиц из-под городских кур, в то время как в случае с пожилыми и смуглыми людьми предпочтение следует отдавать более темному желтку деревенских яиц. Чтобы проиллюстрировать свою мысль, он показал мне отретушированный снимок своего единственного ребенка, моей двоюродной сестры Береники, которую я до того времени едва замечал. Она была изображена в виде Клеопатры, в наряде, явственно сооруженном из старых шелковых шарфов и перьевого боа. Зубы ее казались зеленоватыми, и я решил при встрече приглядеться к ним повнимательнее.
Я почти уверен, что наша с ней фотография, до сих пор хранящаяся у меня и датированная на обороте двадцать четвертым июля 1959 года, запечатлела данное событие. Это был также и день чудотворицы Христины Досточтимой, святой-покровительницы психиатров.
6. ЛАВАНДОВЫЙ
Родившись в знатной семье и осиротев в пятнадцать лет, Христина была подвержена всё более частым каталептическим припадкам, пока однажды личный врач ее дяди не констатировал смерть. Ее тело пышно убрали, усыпали белыми лилиями и поместили в бронзовый саркофаг. Когда исполнение реквиема дошло до "Agnus Dei", крышка гроба слетела прочь и все увидели, как тело Христины медленно воспаряет к стропилам. Собравшиеся кинулись вон, кроме одного храброго священника, который с распятием в руках заклял ее спуститься обратно. Девушка рассказала ему, что тяжелый дух от людей в соборе стал просто невыносим, и она решила улететь от него. Сначала она посетила преисподнюю, где смрад порока был столь густым, что служил топливом для адского пламени. Побывала Христина и в чистилище, где запах был уже не такой сильный; и там, и там она видела своих знакомых. Затем Христина отправилась на небеса, которые пахли розмариновым дымом и лавандой. Именно там она услыхала, как священник на ее отпевании читает "Agnus Dei", и мысленно вернула себя на землю.
Вернувшись в наш мир, Христина обнаружила, что ей трудно переносить человеческое общество. Всю жизнь ей отравляло острое обоняние. Присутствие даже одного тела составляло проблему, ведь оно было заражено запахами других, с которыми соприкасалось. Поэтому ее тянуло перенестись куда-нибудь повыше, и тогда ее замечали на флюгерах или верхушках деревьев. В конце концов попечители построили для нее башню, где она оставалась, пока не умерла во второй раз; хотя, согласно другим свидетельствам, она была сбита стрелой во время одного из своих послеполуденных полетов.
В моем издании "Житий святых" Христина изображена с башней, как у Рапунцель, в одной руке и стрелой — в другой. Найти нужную страницу легко, потому что она заложена нашей с Береникой фотокарточкой. Лето. Мы стоим по колено в высокой траве на заброшенном участке у северного конца старого Белфастского водохранилища, в нескольких сотнях ярдов от дома Селестина. Хотя фотография не раскрашена, я знаю, что на мне пиджак светло-зеленого твида, в лавандовую и овсяную крапинку, белая рубашка апаш, эластичный ремень, в красно-зеленую полоску, с пряжкой в виде змеи, и серые фланелевые брюки. Она одета в выцветшее розовое платьице без р