Прощание
Каких только деревьев, каких трав нет в густых гималайских лесах! Это не выдумка, когда говорят, что Гималаи — родина чудесных растений. Сами по себе растут здесь веками диковинные травы, гибкие, ползучие лианы, большие и малые деревья, самые высокие из которых целуют небесный свод.
В глубоких дебрях Гималаев укрылась небольшая обитель, под названном Чанакья-ашрама[20], по имени ее главного наставника — брахмана Чанакьи. Расположилась обитель Чанакьи на берегу небольшой, но очень живописной речки, которая дальше в своем точении впадала в Брахмапутру. Поток мчался стремительно, как ветер, и может быть, именно поэтому река носила имя Марудвати[21]. Только в том месте, где находилась обитель Чанакьи, ее течение было не столь буйно. Наставник ашрамы славился своей ученостью, равно как и вспыльчивым, горячим нравом. Чанакья знал все четыре веды со всеми их толкованиями и добавлениями. И поистине, если кто в те времена и заслуживал имени и положения кулапати[22], так это был именно он. В обитель к нему приходили за опытом многие брахманы и стремящиеся к познанию священных наук сыновья брахманов — так широко распространилась о нем слава. Даже вождь гималайских бхилов[23] очень его почитал. Около двухсот учеников было у Чанакьи, не считая тех, кто учился уже не у него самого, а у его питомцев. Не все здесь обучались жреческой премудрости, некоторые постигали и науки кшатриев[24]. И брахманы и кшатрии изучали у него «Аюрведу», «Кашьянасанхиту»[25] и другие священные книги. Одним словом, в обители Чанакьи все было точь-в-точь так, как, судя по преданиям, бывало в обителях святых мудрецов древности — Васиштхи, Вальмики, Вишвамитры и других. Да, пожалуй, и сам Чанакья считал себя достойным преемником прославленных мудрецов. Он жил одной целью, одним устремлением: так же, как Вишвамитра, поддержать своими знаниями, своим умением славного кшатрия, с тем чтобы с его помощью создать великую империю, в небывалых свершениях героя кшатрия проявить собственное сверхчеловеческое могущество. «Да, да, — дерзко мечтал он, — я уподоблюсь Вишвамитре и добьюсь не меньшей власти для своего избранника. С моей помощью он, как описано в „Рамаяне“, станет правителем великой державы. Настанет день, когда для своего героя я совершу обряд ашиа-медха[26], когда я украшу его стопы лучами алмазных диадем на простертых перед ним раджах и принцах. Рама был воплощением бога на земле, и престол Айодхьи принадлежал ему по рождению. Так стоит ли удивляться тем подвигам, которые совершил Вшивамитра, сделан Раму своим орудием и передав ему всю свою мудрость? Я же стану опорой кшатрия, у которого нет ни наследственной власти, ни помощи, ни друзей. И его то я сделаю могучим императором, чьи владения будут простираться на всю Арьяварту[27]. А раджу Магадхи, который незаслуженно унизил меня, не поверил в мои достоинства и послушался подлых советов своих низких, исполненных зависти брахманов, я лишу трона, изведу с корнем весь его род и посажу на его престол своего юного избранника».
В обители Чанакьи и в самом деле воспитывался юный, но уже славный своими делами кшатрий. Вместе с ним жили в обители юные принцы из различных гималайских княжеств, царевичи-бхилы, и Чанакья обучал их законам и тайнам войны. Замечательно, что все юноши с большой радостью и рвением брали уроки этих наук у своего наставника, и брахман каждодневно радовался их успехам. Безгранично было его удовлетворение, ибо видел он, как день ото дня все близится к осуществлению его замысел. Пора уже было думать о дальнейших шагах на пути к поставленной цели. Но все-таки брахман считал, что его питомцам пока еще рано встречаться с врагом лицом к лицу на поле боя. И не потому, что им недоставало мужества, отваги или мастерства, — этим они обладали в избытке. А потому, что он еще не придумал, где взять для них войско. Мысли Чанакьи постоянно обращались к могучему радже Магадхи, который управлял всей северо-восточной частью Арьяварты и в подчинении у которого находились многие княжества на западе. «Эх, моему бы юному герою такое войско, какое имеет этот раджа! Но каким образом этого достичь?»
Все размышляя об этом, Чанакья отправился однажды в полдень совершить омовение на обычное место у реки Марудвати. В обители его всегда было множество народа, поэтому учитель выбрал для себя укромный уголок на берегу, где никто не смел нарушить его уединение и где он мог спокойно предаваться размышлениям. Один только любимый его ученик Чандрагупта мог приходить сюда, когда ему вздумается. У нашего мудреца были сотни воспитанников, которых он обучал всевозможным наукам, но Чандрагупта всегда был среди них самым первым и самым близким сердцу учителя. Бывает ведь так: десять детей у родителей, а больше всех любят они одного, даже проступок не ставят ему в вину и легло прощают. Именно так и было у Чанакьи с Чандрагуптой.
Читатели, наверно, уже догадались, что нищий брахман, о котором рассказывалось выше, и младенец-кшатрий, найденный гималайским пастухом, и есть Чанакья и Чандрагупта из обители на реке Марудвати.
Нищий брахман Вишнушарма решил, что раз пастух таким чудесным образом нашел беспомощного младенца одного в диком лесу лунной ночью, то, верно, сама луна берегла героя из своего рода[28] для того, чтобы его руками свершились великие дела. Поэтому он дал мальчику имя Чандрагупта[29]. А сам он отказался от своего прежнего имени, под которым он во дворце раджи Магадхи принял тяжкие оскорбления, дав клятву, что снова возьмет его лишь тогда, когда полностью смоет свой позор, свергнув Дханананда с его престола. А до тех пор он будет называться Чанакьей.
Повстречавшись с мальчиком, брахман стал действовать решительно и быстро. Получив разрешение старого пастуха, он забрал мальчика с собой и, не возвращаясь больше в Такшашилу, прошел с ним огромное расстояние, держа путь в малонаселенные места Гималаев. Они поднялись высоко, в самые глубины гор. Здесь брахман приглядел место на берегу уже упомянутой нами реки Марудвати, выстроил небольшой шалаш и поселился в нем с мальчиком, сразу же начав обучать юного кшатрия искусству воина. В этих занятиях дни шли за днями, и все чаще в голову учителя приходила мысль, что, сколько ни дай знаний этому единственному чаду, он один никогда не сможет выполнить задуманного. Но разве безнадежность овладеет тем, в ком живут непоколебимая решимость и безграничная вера в собственные силы?
«Подобно тому как божественный Рамачандра принял помощь обезьян Юга и в союзе с ними одолел такого могущественного врага, как Раван[30], — решил брахман, — так и мой герой получит помощь и союз гималайских бхилов, матангов, чандалов[31] и других презираемых племен и с ними разгромит и сотрет с лица земли подлый род нынешнего правителя Магадхи». И он не гнушался бхилами, матангами, чандалами, а возвысил их до себя, очистив их своим благословением. Он стал обучать их военным наукам. Скоро молва о его учености разнеслась очень далеко, и к нему в обучение стали отовсюду приходить сыновья брахманов. Не прошло и года с тех пор, как на берегу Марудвати возник шалаш, а слава обители и ее наставника разошлась по всем горным пределам.
Мы оставили Чанакью, когда он, размышляя о дальнейших шагах на пути к своей сокровенной цели, отправился в полдень к своему обычному месту для омовения. Сегодня он с особой силой почувствовал, что раздумывать больше некогда, пора уже исполнять клятву и приступать к осуществлению задуманного. Но с чего начать? Эта мысль не давала покоя брахману. Он был совсем один. Чандрагупта с друзьями, едва рассвело, ушел на охоту. Был полдень, тихий, знойный. Солнце стояло в самом центре небесного свода. Все звери и птицы в такое время прячутся в свои норы и гнезда, чтобы спастись от жары. Сейчас вокруг брахмана были разлиты тишина и покой. Но в душе его не было ничего похожего на спокойствие или умиротворение. Да и откуда им взяться теперь, когда еще так далека его цель?
Видимо, какая-то счастливая мысль осенила нашего брахмана, потому что лицо его вдруг просияло. Он кивнул несколько раз головой, хлопнул в ладоши и пробормотал:
— Верно, верно! Другого пути сейчас нет. Придется мне уйти. Иначе ничего не выйдет. Что сидеть здесь сложа руки? Чандрагупта немалому научился за этот год. И если в Паталипутре все осталось так, как было, мне не трудно будет все устроить. Но что со мной? И через год мне все еще страшно подумать, как я снова вступлю в этот город? Прочь сомнения! Если я начну колебаться в самом начале, что же выйдет из моих хитроумных планов? Пропадут даром все мои знания в политике — мудреной науке хитростей и интриг, если я не претворю в действие все, что держу в мыслях.
Так раздумывая, решая и снова колеблясь, Чанакья вошел в реку для омовения. Уста его одну за другой привычно произносили молитвы, соответствующие моменту, но было очевидно, что душа не участвовала в этом — все мысли его были обращены к предстоящим событиям. Закончив омовение, брахман вышел из реки. Для полдневного упражнения в йоге[32] он расстелил на берегу шкуру антилопы, сел на нее, прополоскал водой рот и только собрался заняться дыханием, как увидел, что к нему бежит вместе с друзьями его любимец Чандрагупта. Приблизившись к учителю, юноша прежде всего почтительно его приветствовал, а потом стал рассказывать, какие победы одержал он сегодня в лесу. Он рассказал, как ему удалось убить диковинного кабана и прекрасную лань. Но не успел он кончить, как вмешался другой царский сын: