Лесли кивнула. Да, она это очень хорошо помнила, но сейчас ей показалось, что пора сменить тему разговора?
— А сколько человек сейчас работает на ранчо?
— Только Джордж и Дэнни. Ну и мы с Вильмой, конечно. Каждый год вместе ухаживаем за садом. Прошлым летом мы два холодильника набили нашим собственным вареньем. Ты только подумай! Два холодильника!
Лесли улыбнулась. Она никак не могла представить себе Лорен за работой в саду или за консервированием фруктов на кухне. Даже сейчас, слушая ее, она с трудом могла такое вообразить.
Они доехали от вокзала до поворота к ранчо за полчаса, и у Лесли чуть сильнее забилось сердце, когда пикап свернул с шоссе на боковую дорогу, ведущую к огромному, в тысячу акров лесов и полей, ранчо Гейнзов. Кругом стояли высокие ровные сосны, все такие же большие и крепкие, скрывая от взгляда поля и луга, простиравшиеся за ними. Проехав еще около мили, они миновали большое озеро, неподвижные воды которого, подобно зеркалу, отражали полуденное солнце.
Дэнни немного увеличил скорость, и машина выехала на подъездную дорожку, посыпанную гравием. Впереди уже виднелся длинный дом из камня и красного дерева. Когда Лесли увидела его, ей снова, как в детстве, показалось, что он бесконечный — дом, растянувшийся на лужайке в пять акров. Она мельком взглянула на амбар и небольшой кирпичный домик — в нем всегда, сколько она себя помнила, жил Джордж, управляющий их ранчо, со своей женой Вильмой. Да, все было так же; ничто не изменилось. Ее сердце колотилось все сильнее, и, когда Дэнни уже остановил машину и все вышли, она все сидела не шевелясь.
— Ну, Лесли, вылезай, пойдем в дом, я приготовлю чай, пока Дэнни и Грег займутся багажом, — крикнула ей Лорен.
Дрожащей рукой Лесли открыла дверцу и медленно вышла из машины. Ее сразу же обдало ледяным суровым ветром.
— А я уж и забыла, какой здесь холодный северный ветер.
Она поежилась и быстро поднялась по ступенькам вслед за Лорен. Они пробежали по веранде и вместе вошли в дом. Лесли остановилась чуть дрожа от холода, оглядывая прихожую и необъятную гостиную, что была справа от входа. И вдруг вспомнила, что Грегори Уилсон не сказал ни слова с того момента, как предложил, чтобы они вместе с ней пошли за елкой — а это было в самом начале их дороги. И даже не обернулся, когда вышел из машины.
— Проходи в гостиную, Лесли, а я пойду поставлю чай. Мы немного отдохнем, и я помогу тебе разобрать вещи.
Лесли кивнула и посмотрела вслед Лорен, которая направилась на кухню. Потом она подошла к двери в гостиную и остановилась на пороге, глядя на такой знакомый толстый коричневый ковер, два роскошных кожаных дивана и старинные ручной работы столики с резьбой — их сделал ее прадедушка в своей мастерской в Бостоне больше ста лет назад. На стене, как и прежде, висели две картины Хантера — красивые, яркие пейзажи, написанные маслом.
Она медленно подошла к огромному камину, где едва тлели поленья, взяла кочергу и поворошила угли. Это была самая милая комната на свете. Самая светлая, самая теплая, и Лесли так любила ее!
— Скажи, где ты будешь жить, я отнесу туда твои вещи, — донесся до нее громкий голос из прихожей.
Она резко обернулась и увидела серьезное лицо Грегори, уже стоявшего в дверях.
— Оставь их здесь, — тихо сказала она, — я потом сама отнесу их к себе.
Он взглянул на нее своими яркими черными глазами и без возражений поставил ее чемодан и дорожную сумку на сверкающий лаком деревянный пол. Потирая руки, он вошел в гостиную. Грегори опустился на корточки около камина и наконец заговорил:
— И вправду холодно. Странно, но я этого никогда не замечал раньше.
— Да, холодно, — прошептала она; в дверях показался Дэнни, посмотрел на них и пошел по коридору, на кухню, к Лорен.
Грегори помолчал, потом повернулся к ней:
— Ты выглядишь так, будто тебе здесь неуютно — это на самом деле так? Если да, то зачем ты сюда приехала?
Она взглянула на него, их глаза встретились и уже не отрывались друг от друга. И она ответила с неожиданной для себя искренностью:
— Не то, чтобы мне здесь неуютно… нет, Грегори. Это же мой дом. Я здесь выросла, — она слегка коснулась кончиками пальцев шарфа, все еще обмотанного вокруг ее шеи, — но мне так грустно, если ты можешь это понять. Я вижу эту комнату, эти стены, картины Хантера…
— Но ведь ты так обрадовалась, услышав, что приезжает старый солдат? — внезапно оборвал он ее, и голос его звучал тихо и жестко.
Она с удивлением взглянула на него и улыбнулась.
— Кто, Мартин? Мартин Дженсен?
— Ну, да тот, который приезжает на праздники к управляющему, как сказала Лорен, — он снова отвернулся, — по-моему, ты довольна перспективой снова встретиться с другом детства.
В глазах Лесли загорелись веселые огоньки.
— Мартин? — она засмеялась. — Боже мой, да я не видела его лет четырнадцать, а то и больше. Он уехал отсюда, когда я еще училась в старших классах.
— Это была твоя первая любовь?
Улыбка сошла с ее лица, и она недоуменно посмотрела на него.
— Почему ты об этом спрашиваешь?
— Ну мне показалось, когда Лорен сообщила, что он приезжает сюда на Рождество, вы обменялись каким-то многозначительным взглядом. Так да или нет? — настаивал он.
Она не успела ответить, потому что в комнату вошли Лорен и Дэнни. Лорен несла поднос с чашками, а Дэнни — чайник.
— Грегори, — сказал Дэнни с усмешкой, — сделай, наконец, что-нибудь полезное, мальчик. Например, подбрось дров в огонь.
Грегори нагнулся, достал полено из ящика для дров и положил его в камин. Лесли внимательно смотрела на него: вот ему на лоб упала прядь темных волос, вот натянулась рубашка на могучих плечах, когда он наклонился. Потом она подошла к столу и взяла чашку чая. То, что Грегори так интересовало ее прошлое, еще больше укрепило ее уверенность в том, что ей не стоит оставаться с ним наедине даже ненадолго. Она чувствовала, как он наблюдает за каждым ее движением своими темными, как омут, глазами.
Они выпили чаю, поболтали о том, о сем. Наконец, вытерев салфеткой губы, Лесли тихо произнесла:
— Пожалуй, я пойду к себе в комнату, разберу вещи и немного отдохну.
— Тебе помочь? — с готовностью предложила Лорен.
Лесли отрицательно покачала головой.
— Да нет, я сама. Я потом спущусь и помогу тебе с обедом, ладно?
Лорен улыбнулась и кивнула.
Грегори вскочил.
— Я отнесу твои вещи, — и, когда Дэнни тоже поднялся, он жестом остановил его, — не беспокойся, Дэнни. Скоро я стану непревзойденным мастером по переноске багажа этой леди.
В прихожей Лесли подхватила две легкие дорожные сумки и подождала, пока он возьмет остальные вещи.
Он проговорил теплым, очень близким голосом:
— Иди вперед.
Лесли пошла по коридору, тревожно хмурясь: в душе ее творилось Бог знает что. Ей не улыбалась перспектива остаться наедине с Грегори Уилсоном — даже совсем ненадолго. Она чувствовала себя беспомощной рядом с ним. Лучше бы ей было держаться на расстоянии от его глаз, рук, вообще от него.
Они поднялись на второй этаж. Чуть помедлив, Лесли повернула ручку двери дальней комнаты справа. Войдя, она ощутила внутреннюю дрожь — ведь это комната когда-то была ее личной, неприкосновенной территорией. Как и весь дом, она не изменилась, Лорен только застелила кровать новым матово-белым покрывалом и повесила на окна занавески в тон.
Опустив сумки на пол, она повернулась к Грегори, который застыл в дверях, держа чемоданы.
— Поставь их куда хочешь, — сказала она, очень постаравшись, чтобы голос ее звучал бодро.
Он аккуратно опустил чемоданы рядом с сумками и выпрямился.
— Большое спасибо, — произнесла Лесли.
Он сделал какое-то движение — и она вдруг очутилась в его объятиях. Лесли покраснела от возмущения и попыталась вырваться.
— Отпусти меня, Грегори. Я не хочу провести все праздники, борясь с тобой, — твердо сказала она.
— И не надо, — прошептал он, касаясь губами ее щеки, — не борись со мной.
Она застыла, вся напрягшись и глядя ему прямо в глаза.
— Грегори, — прошептала она, — не делай этого.
— Чего "этого", Лесли? — и прежде чем она смогла ответить, он снова заговорил:
— Ты красивая, волнующая женщина. Как только я увидел тебя, сразу же понял, что мне нужна именно ты.
Он чуть разжал объятия и погладил ее по щеке.
— Разве ты не знаешь, что рана не затянется, пока ты сама этого не захочешь? — спросил он хриплым голосом. — А ты не хочешь. Ты так и живешь с этими ранами, носишь их, будто боевые награды, словно говоря: "Посмотри, мир, посмотри, что ты со мной сделал".
— На надо, — тихо вскрикнула она. Он отпустил ее, но она все равно чувствовала, что не может сдвинуться с места.
Грегори взял ее руку и поцеловал кончики пальцев. Его глаза заблестели и встретились с ее глазами, и эта таинственная связь была еще прочнее, чем объятия. Его пальцы дотронулись до ее обручального кольца.
— Когда-нибудь ты снимешь это. Однажды ты поймешь, что ты не замужем, что ты опять можешь любить. Только ты сама должна позволить себе стать свободной.
Лесли почувствовала, как внутри у нее разрастается мучительная боль. Ничего не говоря, она смотрела на него с искаженным от страдания ртом. Мука отразилась в ее глазах, она сжала губы.
Он положил ей руку на плечо, сжав его пальцами твердо, но нежно. Другой рукой он чуть приподнял ее подбородок.
— Ты, наверное, думаешь, что я не собираюсь поцеловать тебя? — произнес он, и его губы приблизились к ее губам. — Но это не так.
Он убрал прядь волос с ее щеки. После бесконечной захватывающей паузы он поцеловал ее за ухом, чуть отстранился и снова поцеловал. Затем обнял, прижал к себе и его губы обожгли ей шею.
Она была ошеломлена тем, что ощутила: внезапный взрыв страсти — не вялой, постепенно нарастающей страсти, а долго тлевшего и вдруг вспыхнувшего в ней пламени такой силы, что оно поглотило ее, прежде чем она сумела вымолвить: "Нет, Грегори…" — И в этот момент она обнаружила, что тонет в темной глубине его глаз, его близость позволяла ей ощущать каждое его движение, его тепло, его запах, его легчайшие вздохи при дыхании, от которых вздымалась и ее грудь. Лесли быстро отвела глаза, пытаясь предотвратить опасность, исходящую от его горящего взгляда, и, как только она приоткрыла рот, чтобы заговорить, на нее обрушился поцелуй такой сверхъестественной страсти, что она тихо застонала. Грегори еще крепче прижал ее к себе. Изо всех сил она старалась не отвечать на его поцелуй, не поддаваться ему, но желание уже захлестнуло ее. Она не помнила ничего, кроме его рта, губ, а затем кончика языка, что ласкал ее рот, ее язык, прикасаясь то нежно, то страстно.