- Забирать пришли?
- Не собираемся пока, - ответил Виталий. - Ты лучше нас в дом пригласи.
Когда вошли в комнату, Виталий без всякого перехода решительно сказал:
- Пиши заявление.
- Чего?..
- Пиши, пиши. «Прошу восстановить меня на работе в должности ученика автослесаря. Обязуюсь…»
- Да вы что? Баранников меня в шею с этим заявлением выпрет!
- Не выпрет. Пиши, говорю!
Васька усмехнулся и полез в стол за бумагой. Написав то, что продиктовал ему Виталий, он зло сказал:
- Баранников тоже не сам решил. Ему мой шепнул.
- Это кто такой? - не понял Виталий.
- Материн муж, вот кто.
- Да ведь он тебя сам туда устроил, - вмешался Сахаров. - Где же тут логика?
Васька горько усмехнулся.
- Устроил, когда за матерью ударял. Прикидывался! А как вселился, тут я и открыл, какой он есть.
- А какой? Что он - пьет, дерется или еще что?
- Под меня вот копает!
Сахаров взволнованно поправил очки и торжественно объявил:
- Если хочешь знать, то он абсолютно не виноват в том, что тебя уволили. Абсолютно! Письмо о тебе направили мы, штаб дружины. Есть основание думать, что поспешили, да! Элемент ошибки присутствует.
Васька смотрел на него, удивленно приоткрыв рот.
Потом они все трое поехали на автобазу.
По дороге Виталий сказал:
- Учти, извиниться перед Баранниковым придется.
В кабинет к Баранникову зашли Виталий, Сахаров и секретарь комитета комсомола автобазы. Васька остался ждать за дверью.
Как ни странно, но Баранников на этот раз не грохотал. Он взял заявление и обещал рассмотреть его. Причем сказал он это таким мирным тоном, что всем стало ясно: дело улажено.
Так Виталий через минуту и сообщил ошалевшему Ваське.
С автобазы все разъехались в разные стороны.
Виталий спешил, боясь не застать Цветкова. Настроение было счастливо-приподнятое. Ведь нет большей радости, чем сознавать, что в чем-то большом, решающем помог другому человеку, помог не словами, не пустым сочувствием, а делом, вложив в него свой труд, свой ум, кусочек своей души!
Цветкова Виталий застал, и тот, выслушав его, тяжело хлопнул ладонью по столу и сказал:
- Все. Завтра вызывай Кротова. И помни: это твой экзамен. Самый трудный, Лосев.
- Может быть, с вами допросим или с Откаленко? - тревожно спросил Виталий.
- Надо бы, да не выйдет. У нас с ним завтра миссия особая, дипломатическая. МИД, наконец, дал разрешение. Так что держись, Лосев!
Васька пришел среди дня. И тут впервые, пожалуй, Виталий рассмотрел его как следует. Это был невысокий кряжистый паренек с грубоватым, тронутым первым загаром лицом и большими шершавыми руками. Левую щеку рассекала светлая и неровная полоска шрама. Когда Васька злился, щека начинала дергаться. Но сейчас он был настроен спокойно, насмешливо и отчужденно, словно и не было у них вчерашней, так ошеломившей его встречи.
- Сразу в чем уличать будете или сначала чуткость проявите, за жизнь поговорим? - спросил он, без приглашения усаживаясь на стул перед столом. - Тогда, может, и закурить разрешите?
- Кури.
Виталий придвинул пепельницу. Васька не спеша достал мятую пачку «Беломора», вытянул кривую папиросу, поправил ее и, закурив, откинулся на спинку стула, потом вопросительно посмотрел на Виталия.
- Трудный у меня к тебе разговор, Вася, - не спеша проговорил Виталий.
- Ясное дело, - снисходительно согласился тот. - Уж ваша служба такая.
- Дело не в службе. Вот однажды ты мне сказал, что душа у тебя рваная. На ветер сбрехнул, чтобы отвязаться, или на самом деле так думаешь?
Васька нахмурился.
- Какая она, меня одного касается. Ваше дело, конечно, с какой стороны загребать, но я уже битый, понятно?
- Не те били и не за то.
- Ничего. Я тоже не туберкулезный. Долги плачу. А кому меня за дело бить, такой еще не родился.
До этого момента Виталий волновался, словно ходя в потемках, на ощупь, но сейчас он вдруг почувствовал, как нащупался нерв в их разговоре, и, радуясь и боясь сорваться, заволновался еще больше. Голос его дрогнул совсем невольно, и Васька впервые насторожился.
- Человек этот родился давно, - тихо произнес Виталий, хотя они с Васькой были одни в комнате. - Родился и… погиб. Ты забыл…
Лицо Васьки потемнело, глаза сузились, и вдруг задергалась исполосованная шрамом щека. Он прижал ее ладонью. Виталий ожидал крика, но Васька прохрипел сразу вдруг осевшим голосом:
- А об этом я только знаю, понятно? И все. И амба. И смерть.
- Значит, помнишь… - Виталий тоже волновался. - Значит, помнишь… - медленно повторил он. - Это еще хуже. Ты однажды назвал мать предателем.
Васька замер, и только опять задергалась щека, и он яростно прижал ее рукой.
- …А она просто слабая. И она всегда носит то кольцо, - медленно, с усилием продолжал Виталий. Ему было почему-то трудно все это говорить Ваське. - А предатель - ты.
Васька медленно процедил сквозь зубы:
- Врешь…
- Не вру, - Виталий покачал головой. - Я знаю, почему ты не отдал им то кольцо, хоть и обещал. Ты увидел, как мать плачет над ним, и только тогда понял, от кого оно. И тогда тебя порезали. А потом ты отомстил.
- Долги плачу, - с мрачным упорством повторил Васька. - Христосиков теперь нет. Все на небе.
- Это верно. Христосиков нет, и долги надо платить. Но какой монетой?
- Той же самой! - с вызовом ответил Васька. - Можно даже покрупнее.
- Тут хорошо бы посоветоваться. Но друг у тебя того не стоит, чтобы с ним советоваться. Да и подруга…
- Ее не трогайте.
- Ладно. Но… - и Виталий неожиданно спросил: - Ты мать ее знаешь?
- Ну, допустим.
- Так вот, она не в мать. Понял?
- Темните что-то.
Васька глядел сейчас на Виталия совсем другими глазами, в них уже не было упрямой и злой отчужденности, в них светился интерес, подозрительный, холодноватый, но интерес.
- И дружок твой из той же породы, - жестко и убежденно сказал Виталий.
- Слушай! - не выдержал вдруг Васька. - Чего тебе от меня надо?
- Дружбы. Если совесть твоя чиста. Если ты не предал… свою память.
Васька исподлобья взглянул на Виталия и прижал ладонь к шраму, хотя щека не дергалась. В глазах мелькнула недоверчивая настороженность.
- Все равно, - вздохнув, сказал он, словно освобождаясь от какого-то груза, - дружбы у нас не получится, - и усмехнулся. - Разного мы поля ягодки.
- Совесть не позволяет?
- Совесть моя пока чиста.
Разговор затягивался. И оба не собирались его кончать. Виталий видел, что Ваську начинают терзать сомнения, что разговор этот разбередил ему душу. Но доверия, которого так жаждал Виталий, все-таки не было. И напряжение в разговоре начинало спадать, это Виталий тоже чувствовал. Может быть, зря он сказал насчет дружбы? Но это вырвалось бесконтрольно, как дыхание. Просто Виталий добивался доверия. Он видел, Васька не врет сейчас, и совесть, по его понятиям, у него действительно чиста. По его понятиям…
Затянувшееся молчание неожиданно нарушил Васька.
- А мать… чего она вам сказала… про себя?
- Одинокая она, - задумчиво ответил Виталий. - У нее только воспоминания и ты… тоже как воспоминание.
- И этот…
- От этого радости, видно, мало. От одиночества, от тоски спасалась. Когда тебя не было.
- Я ей писал: «Вернусь - вместе будем», - неуступчиво проговорил Васька. - А она…
В этот момент дверь с шумом распахнулась, и на пороге выросла толстая фигура Свиридова.
- Та-ак… Допрос? - громко спросил он.
Виталий сдержанно ответил:
- Беседа, Николай Иванович.
- Не имеет значения. Зайдите, Лосев, ко мне.
- Слушаюсь. Вот только…
Но Свиридов раздраженно перебил его:
- Фу! А накурили-то! - Он посмотрел на Ваську и резко спросил: - Фамилия?
- Кротов.
- Та-ак… Наслышаны. Хулиганим, дорогой, а? Общественный порядок нарушаем? Это он еще с тобой беседует, - Свиридов кивнул на Виталия. - А ко мне попадешь - другая песня будет. Схватываешь?
- Схватываю.
Виталий видел, что Васька с трудом сдерживается от грубости.
- Ну, в общем, Лосев, кончайте с ним и быстренько ко мне, - приказал Свиридов.
Когда он вышел, Виталий минуту подавленно молчал. Теперь все впустую, теперь Васька потерян. И Виталий вдруг ощутил, что он думал сейчас о самом Ваське, а вовсе не о тех сведениях, которые рассчитывал у него получить. Сам Васька, с его тревогами, с его судьбой, с его вероломными друзьями и плачущей по ночам матерью, вдруг стал важен Виталию, даже дорог. Ему так хотелось, чтобы этот парень распрямился, безбоязненно и открыто взглянул вокруг, улыбнулся и зашагал.
Молчание снова нарушил Васька.
- Начальничек - с ручкой чайничек… - ядовито сказал он. - Эх, не мы их себе выбираем! - И, покосившись на Виталия, спросил: - Ну, чего делать будем?
Виталий устало улыбнулся.
- Прощаться.
Васька еще раз внимательно, с прищуром взглянул на него и многозначительно сказал:
- А ведь ты чего-то хотел от меня. Точно?
- Как-нибудь в другой раз, - покачал головой Виталий. - С какой стати ты мне будешь сейчас что-нибудь говорить?
- Ха! Я, брат, тоже не чокнутый. Разбираюсь, с кем говорю. Вот начальнички все эти твои мне до Фени. Я б ему резанул! Тебя только подводить не хотел.
Виталий вдруг ощутил, как снова появляется нить в их разговоре, и с досадой подумал, что тем не менее разговор этот надо кончать: «золотых фактиков» быть не должно. И, внезапно решившись, очертя голову спросил:
- Вася, где сейчас Косой?
Он ожидал отпора или злой насмешки, но такого испуга, какой мелькнул вдруг на Васькином лице, такой затравленной тоски в глазах Виталий увидеть не ожидал.
- Не достать тебе его, - тихо промолвил Васька. - Нипочем не достать. Далеко он.
Виталий ничего не понимал. Если Васька передал этому Косому украденную в музее вещь - а он ему что-то передал очень ценное, как сказал Олег! - то должен изо всех сил отрицать знакомство с Косым. Тем более если он так его боится. Но Васька не только не отрицает, он словно ждет чего-то от Виталия, чего-то безмерно важного для себя, такого важного, что это даже пересиливает в нем страх.