11 января 1208 г.
Нормандия, окрестности города Лувье
По сторонам от дороги тянулись бокажи [214] . Ехать через них было бы безумием. А торную дорогу на юго-восток, в сторону Парижа, перегораживал внушительный отряд воинов. На их алых одеждах красовался белый крест с раздвоенными концами. Герб Ордена Святого Иоанна Иерусалимского.
– Что вам угодно, сеньоры? – в мягком голосе брата Анри звучало откровенное удивление. – Почему вы не пропускаете нас?
Воины Госпиталя, так неожиданно перегородившие путь рыцарям Храма, были в полном вооружении, на головах рыцарей разместились шлемы, и голос их предводителя звучал глухо.
– Именем Господа нашего прошу я тебя отдать то, что везешь ты в Святую Землю. И тогда дорога будет освобождена.
– С каких это пор рыцари, чей долг сражаться с неверными, обратились в разбойников? – брат Анри издевательски усмехнулся. – Или я вижу перед собой бродячих жонглеров, переодевшихся, чтобы исполнить фаблио? Покажи свое лицо, ложный рыцарь, и скажи, по чьему приказу ты действуешь?
– Мы не грабители! – прорычал предводитель иоаннитов. – Мы действуем по приказу командора Ордена Госпиталя Святого Иоанна Иерусалимского во Франции!
– И что же вам нужно от нас? Золото? Неужели ваш Орден так обеднел?
– Ты хочешь, чтобы я вслух сказал, что именно нужно мне? – ответил госпитальер зло. – Тогда заставь своих спутников отъехать, ибо не все уши могут слышать такое! Отдайте то, что было использовано однажды двадцать лет назад!
Робер сглотнул. Рука его невольно потянулась к седельной сумке, туда, где в чистом мешочке из освященной ткани хранится то, о чем даже страшно подумать. Чаша…
– Более безумных слов я не слышал за всю свою жизнь! – брат Анри смотрел на собеседника с презрением. – Я сражался вместе с Роже де Муленом, и нынешний магистр, Жоффруа ле Ра, знает меня! Но даже если он сам попросит меня отдать что-либо, принадлежащее Ордену Храма, я это сделать не смогу! Это запрещено уставом! Устав также запрещает нам поднимать оружие на христиан. Но клянусь Святым Отремуаном, если мне придется выбирать между нарушением устава и путем Вильгельма Оммэ [215] , то я выберу первое!
– Подумай хорошо, рыцарь! – в голосе госпитальера, который говорил с отчетливым южным акцентом, слышалась убежденность в своих силах. – Ваш Орден слишком многими проклинаем, слишком дурной славой пользуется он! Если же вы отдадите то, что везете, нам, то Орден Святого Иоанна, который и сейчас сильнее и богаче Ордена Храма, станет единственной могучей силой, способной противостоять неверным! Вы сможете войти в наши ряды, и вместе мы сокрушим язычников! Наши кони напьются из Нила и Евфрата, а знамя Креста воздвигнется над Багдадом и Каиром!
– В шпоры, братья! – неожиданно рявкнул брат Анри, выхватывая меч. – Прорываемся! Не нам, не нам! Но имени Твоему!
Робер вздрогнул, услышав боевой клич. Но орденская дисциплина взяла вверх и над замешательством, и над страхом смерти. Обнажив оружие, он пришпорил коня, и вместе с остальными братьями врезался в не ожидавших такой наглости госпитальеров.
Те сами собирались атаковать, и если бы им это удалось, длинные боевые копья дали бы им преимущество над тамплиерами, вооруженными лишь мечами. Но атака храмовников смешала все планы. В ближнем бою их копья оказались бесполезны, а на то, чтобы изменить тактику, времени не хватило.
Робер врезался в толпу врагов, краем глаза заметил, что под ударом брата Анри с седла рухнул предводитель госпитальеров. Сражаться без шлема было непривычно, а за надетые загодя кольчуги стоило благодарить чутье де Лапалисса.
Робер срубил копейное древко, что есть силы саданул по шлему подвернувшегося под руку иоаннита. Меч отскочил, а противник свалился под копыта. Со всех сторон доносились вопли и лязг оружия.
Отразил удар, пришедшийся справа, и тут же словно тараном ударило в левый бок. Хрустнули кости, Робер ощутил, как рот наполняется кровью. Сжав зубы, чтобы не закричать от боли, он дал шпоры еще раз, и ловким ударом в шею сразил ранившего его рыцаря. Тот опрокинулся в седле, а конь его, взбрыкнув, умчался в сторону.
Впереди лежала открытая дорога.
– В шпоры! – словно через стену, долетел крик брата Анри. – Уходим!
Чувствуя, что его качает в седле, Робер толкнул коня пятками. Из последних сил вложил меч в ножны и вцепился в гриву скакуна, моля Святого Маврикия лишь об одном – чтобы не свалиться.
В глазах было темно, тело равномерно подбрасывало, боль разрывала бок при каждом вдохе, и оставалось только гадать, что же случилось с остальными братьями-рыцарями и братьями-оруженосцами.
Лошадь остановилась так резко, что он едва не вылетел из седла. Знакомый голос произнес:
– Спокойно, спокойно! Ты ранен?
Робер смог только кивнуть.
– А Чаша? Она уцелела?
Еще один кивок, и Робер неожиданно ощутил, что падает. Сильные руки ухватили его, не дав удариться о землю. Затем его куда-то несли, а боль в боку то усиливалась, то слабела. Кто-то стащил с него кольчугу, затем подкольчужник. Ловкие пальцы ощупали бок, заставляя рыцаря шипеть сквозь зубы.
– Ничего, всего лишь ушиб, правда очень сильный! Кости целы.
– Открывай глаза, брат Робер! – донесся голос брата Анри. – Ты нам еще нужен! Мы оторвались, но они могут напасть вновь!
Робер открыл глаза. Он лежал на куче хвороста у какого-то дряхлого сарая. В нос лез запах старых шкур. Дышать было трудно, но возможно. Небо над головами столпившихся вокруг братьев казалось неправдоподобно, до ужаса синим.
13 января 1208 г.
Иль-де-Франс, окрестности города Мант
Пробуждение было ужасным. Роберу снилось путешествие в Левант, которое состоялось меньше года назад, но теперь казалось ничем иным, как прекрасной сказкой. Возвращаться к творящемуся вокруг кошмару было настоящей пыткой.
Немилосердно болел ушибленный позавчера бок. От беспрерывной скачки ныли ноги. После схватки с иоаннитами прошло два дня, и все это время небольшой отряд окольными тропами пробирался на юго-восток, к Парижу. Можно было поискать убежища в одном из командорств в Нормандии или Вексене, но приказ магистра был ясен – как можно быстрее доставить груз в Иерусалим, в главный Дом Ордена.
Стражу Робер отстоял сразу после того, как они остановились на ночлег в густом дубняке, у ручья, прозрачного, как слезы невинной монахини. Сейчас же солнце еще не взошло, а по биваку прошло движение. Совсем скоро брат Анри даст сигнал к молитве. Какими бы не были обстоятельства, порядок, принятый в Ордене, надлежит соблюдать неукоснительно.
Слова "Отче наш" заученно ложились на язык, а сам Робер зачарованно наблюдал, как с первыми лучами рассвета выступают из ночной тьмы гигантские колонны дубов, окутанные тонкими плащами из тумана. Ветви деревьев были голыми, а под ногами хрустел ковер из опавших веток и желудей. Наверняка, воины Храма пробирались по чьим-то охотничьим угодьям, но лес оставался пустынным. Для скачки за зверем было слишком холодно.
– Откуда они узнали? – спросил Робер у брата Анри, когда был съеден скудный завтрак. – Про Чашу, про то, какой дорогой мы поедем…
– Наверняка еще в Иерусалиме, – ответил де Лапалисс. – В главном Доме Ордена у иоаннитов есть шпионы. Клянусь Святым Отремуаном, нас подслушали на совете магистра. Но они не знали, где именно находится Чаша, поэтому так долго выжидали, следили за нами… И лишь уверившись, что мы двинулись в обратный путь, отважились напасть!
– И что теперь делать?
– Выполнять приказ магистра, – пожал плечами брат Анри. – В Париже я попрошу у тамошнего командора еще рыцарей. А на крупный отряд напасть они не осмелятся!
– А что говорил тот госпитальер по поводу объединения Орденов – правда? – не отставал Робер.
По лицу де Лапалисса скользнула тень неудовольствия.
– Клянусь Господом, брат Робер, ты своими вопросами утомил бы и Святого Антония! Но если честно – он не врал. Если объединить два Ордена в один – выгода была бы огромной… Вот только никто не допустит такого, ни короли, ни сам Великий Понтифик! Им выгоднее иметь дело с двумя соперничающими орденами, а не с одним – сильным и единым!
Когда выехали в путь, посыпал легкий снежок. Небо нависало совсем низкое, серое, несмотря на теплые плащи и подбитые беличьим мехом пелиссоны [216] , морозец добирался до самого тела и щипал кожу ухватистыми пальцами. Ветер выжимал слезы.
Пытаясь скрючиться в седле так, чтобы не слишком мерзнуть, Робер с тоской вспоминал жаркие пески Леванта, где никто знать не знает о морозах. Рука молодого рыцаря волей-неволей возвращалась к мешку, где хранилась доверенная его попечению Чаша. Прикосновение к ее округлому боку успокаивало, странным образом помогало согреться.
Некоторое время ехали лесом, потом выбрались на открытое пространство. По сторонам пошли поля, черные и голые по зимнему времени. По широкой дуге объехали город Мант, который прославился на всю Францию двадцать лет назад [217] .
Засаду во вновь начавшемся лесу измученные скачкой дозорные прозевали, или их просто перебили. Поэтому когда дорога впереди оказалась перекрыта строем пехотинцев, брат Анри только выругался сквозь зубы, и приказал:
– Теснее ряды!
Вперед отряда выехал рыцарь. Оружия при нем видно не было, черные кудри на открытой голове трепал холодный ветер, а на гербовой котте лилового цвета красовались золотые лилии.
– Что вам угодно, сеньор? – поинтересовался брат Анри.
– Стойте, именем короля! – сказал рыцарь. – Если вы не знаете меня в лицо, то так и быть, я скажу вам свое имя.
Рыцарь в королевских цветах сделал паузу.
– Чего они все от нас хотят? – проворчал за спиной Робера брат Готье. – Эта по