Репортер прихватил с собой объемистый блокнот в кожаном переплете и наточил большой запас карандашей, но пока ему удалось сделать лишь пространные, но не слишком содержательные заметки: «Довольно тесное и темное помещение, обставленное далеко не новой мебелью. Зато отдельное – в других сидят по нескольку человек. Наверно, выделили за какие-то прошлые заслуги. (Расспросить.) Удивительно, кстати, как его хозяин каждый день добирается сюда без карты и компаса? Сегодня, войдя в главный вход, мы несколько раз сворачивали в разные стороны, так что я совершенно потерял представление о том, где мы находимся. По пути я постоянно спотыкался на невесть откуда возникающие ступеньки. Еще одна неожиданность: кабинет инспектора, как я знал, расположен на третьем этаже; однако, чтобы туда попасть, нам пришлось подняться на четвертый, оттуда спуститься на второй, пройти по довольно длинному коридору и только потом наконец подняться на третий. Я, честно говоря, подумал, что либо меня нарочно хотят запутать, либо это такой полицейский юмор, рассчитанный на новичков. Заметив, очевидно, мое недоумение, герой моей будущей статьи пояснил: Скотланд-Ярд занимает несколько отдельных зданий разного времени постройки; их соединили переходами не на каждом уровне, а только там, где это было возможно; разница в высоте этажей заставила сооружать лестницы в две-три ступеньки…»
Скучая, Финнеган перешел к описанию внешности хозяина: «Высокий брюнет, от двадцати пяти до тридцати лет, голубые глаза. Плечи широкие – наверное, в университете занимался греблей… На обычного сыщика не похож – скорее на аристократа…» Наконец он не выдержал:
– А что делают сыщики, пока их еще не вызвали на место происшествия?
– В буриме играют, – не поднимая головы, буркнул Найт.
Финнеган поперхнулся и на некоторое время замолчал. Потом уныло поинтересовался:
– И долго мы будем так сидеть?
– Пока не случится какая-нибудь неприятность.
– А она случится? – с надеждой спросил газетчик.
Инспектор взглянул на него и хмыкнул.
Опасения миссис Миллер относительно Смитфилда отчасти имели под собой почву, однако ее представления об этом районе значительно устарели.
Когда-то это было обширное зеленое пространство рядом с монастырем Святого Варфоломея, которое начиналось за оборонительной стеной, построенной еще римлянами. В средние века там проводились поединки и рыцарские турниры, зародилась традиция веселого трехдневного праздника – Варфоломеевской ярмарки со всеми ее шумными развлечениями, бойкой торговлей и непомерным употреблением веселящих напитков различной крепости. Прошлое Смитфилда имело и мрачную сторону: на протяжении столетий этот район служил местом публичной казни преступников, еретиков и мятежников. В четырнадцатом веке здесь были казнены предводитель крестьянского восстания Уот Тайлер и шотландский национальный герой Уильям Уоллес.
Благодаря наличию пастбищ и воды в Смитфилде вот уже более восьмисот лет процветал рынок домашнего скота.
К тому моменту, когда сэр Уильям, его племянница и их кухарка собрались поехать на центральный лондонский мясной рынок, Смитфилд уже значительно изменился. Район основательно перестраивался, с карты города постепенно исчезали старые названия, такие, как Коровий переулок, Фазаний двор и Гусиная аллея. Была запрещена разгульная Варфоломеевская ярмарка, поскольку городские власти посчитали, что она превратилась в центр распутства и общественных беспорядков. И, разумеется, в Смитфилде уже давно не устраивали публичных казней.
Специально для размещения рынка двадцать лет назад было построено огромное здание, занимавшее почти целый квартал. Это сооружение, несомненно, украсило район: создавший его архитектор вдохновлялся итальянским стилем, о чем свидетельствовали декоративные арки на фасадах и четыре башни-павильона по углам, увенчанные куполами с резными каменными грифонами.
Оказавшись внутри, неопытный покупатель непременно потерялся бы в уходящих за горизонт торговых рядах; он задрожал бы при виде несметного количества убитых телят, свиней и овец, свисающих на крюках с чугунных перекладин. Неопытному покупателю стало бы дурно от тяжелого запаха, неизбежно сопутствующего такому зрелищу. В конце концов он бежал бы с позором, так и не найдя места, где можно купить что-то, что помещается в сковородку или кастрюльку.
Не такова была миссис Миллер: она вся подобралась, напружинилась, взгляд стал цепким, оценивающим. Стало ясно, что сейчас ей лучше не мешать. Равно как можно было не волноваться: свинина, говядина, баранина, телячьи сосиски и прочее будут, как и прежде, представлены на Гросвенор-стрит, причем отменного качества и по лучшей цене.
Сэр Уильям и Патрисия со спокойной душой оставили кухарку в этом гастрономическом царстве и вышли из здания рынка. Манящие ароматы привлекли их к уличному прилавку с пряностями и солениями. Там они купили стакан маринованных оливок.
Они шли по улице вдоль высокой каменной стены, разговаривали, смеялись и ели оливки. Внезапно пожилой джентльмен остановился с открытым ртом и схватился за горло.
– Что такое? – встревожилась Патрисия.
– Кажется… одна оливка была с косточкой, – просипел сэр Уильям.
– Ты можешь откашляться?
Сэр Уильям попробовал и помотал головой.
– А дышать?
Сэр Уильям сделал неопределенный жест рукой. Его дыхание становилось пугающе слабым и сиплым, а лицо начинало приобретать синюшный оттенок. В поисках помощи перепуганная девушка огляделась по сторонам и обнаружила, что чуть впереди в стене имеется просвет в виде широкой арки. Арка эта насквозь пронизывала величавое сооружение, отдаленно напоминающее въездные ворота средневекового замка, но более современное и элегантное; в нише между декоративными колоннами располагалась статуя короля Георга VIII. Это был – о, чудо! – главный вход в больницу Святого Варфоломея9.
В приемном покое хирургического отделения дядю и племянницу встретила медицинская сестра – стройная привлекательная девушка; чепчик, кокетливо сидевший на затылке, не скрывал ее светлых завитых волос. Патрисия, волнуясь, объяснила ей, что произошло.
– Идемте со мной, – пригласила сестра приветливо, – вас примет доктор Паттерсон.
Она бережно взяла сэра Уильяма под руку и повела по коридору. Ее внешность и обращение были настолько располагающими, что пожилой джентльмен успокоился и даже дышать начал не так страшно, как на улице. Патрисии тоже стало легче. Они подошли к кабинету с табличкой: «Оскар Паттерсон. Хирург». Оттуда вышел мужчина в белом халате – лет пятидесяти, крупный, седой. Хмуро кивнув сестре, он стремительно зашагал прочь. Патрисия проводила его растерянным взглядом, а сестра тем временем постучала в дверь. Бодрый веселый бас пригласил войти. Патрисия облегченно вздохнула: значит, врач, который что только что ушел, был не доктор Паттерсон. Сестра завела сэра Уильяма внутрь, а через минуту вновь появилась в коридоре, ободряюще улыбнулась девушке, попросила ее подождать и ушла.
Патрисия уселась на жесткой деревянной скамье напротив двери и снова услышала тот же веселый бас:
– Оливковая косточка, говорите? Ну-ну, давайте посмотрим, успею ли я что-нибудь сделать, до того как она прорастет…
«Вот это шуточки!» – подумала Патрисия и поежилась. Из кабинета послышался кашель, потом какой-то непонятный хруст, кряхтение и шлепки. Потом все стихло. Не успела девушка снова встревожиться, как послышался веселый бас:
– Отлично, теперь все в порядке. Вот, держите это, сэр. Прополощите горло, это избавит вас от неприятных ощущений.
Патрисия успокоилась окончательно. По длинному коридору деловито сновали медсестры; пациенты ждали своей очереди; мужчина с загипсованной ногой, на костылях, выглянул из палаты; какую-то старушку провезли мимо в инвалидной коляске; уборщица протирала подоконники; давешний хмурый седой врач что-то втолковывал худому старику, а тот слушал, приложив ладонь к уху, – шла обычная больничная жизнь.
Внезапно недалеко от себя, за колонной, Патрисия услышала тихий женский голос, в котором чувствовалась еле сдерживаемая ярость:
– Если не прекратишь, тебе тоже конец!
– Не понимаю, о чем вы… – пролепетал в ответ другой женский голос, испуганный.
– Я тебя предупредила!
Женщины показались из-за колонны. Одна из них, лет тридцати, в уличном платье и шляпке канотье с яркой лентой, напоследок сердито фыркнула и, стуча каблучками, чуть ли не бегом направилась прочь. Вторая – примерно такого же возраста, одетая в форму медсестры – уныло посмотрела ей вслед, а затем побрела в противоположную сторону. Видимо, она была так расстроена, что ничего не видела перед собой и поэтому едва не натолкнулась на дверь, которую как раз кто-то открывал.
Тут наконец-то в коридор вышли доктор Паттерсон и сэр Уильям.
– Получите вашего дядюшку, мисс, – бодро пробасил Паттерсон, статный молодой мужчина с умным веселым лицом, украшенным залихватскими усами. – Кстати, вам крупно повезло: мы часто отменяем операции, если они назначены на пятницу, тринадцатое число. А сегодня как раз тринадцатое – правда, не пятница, но я все равно не рискнул оперировать. Шучу, конечно! Просто операция не понадобилась. Лет пятьдесят можете ко мне не показываться, сэр. Только впредь будьте аккуратнее с оливками!
– Мне кажется, я все еще чувствую эту косточку, – робко пожаловался сэр Уильям, прикасаясь к горлу.
– Нет, сэр, я вас от нее избавил, вы же сами ее видели! – рассмеялся доктор. – Знаете, бывает, что пациенту с ампутированной конечностью кажется, что его уже не существующая рука или нога все еще болит. Это, к счастью, не ваш случай – у вас всего лишь остаточное ощущение. Впрочем, если беспокоитесь, приходите ко мне еще раз на прием завтра. Буду рад убедиться, что вы живы и здоровы.
Он улыбнулся Патрисии и скрылся в кабинете.
Сэр Уильям еще не совсем пришел в себя после случившегося, и поэтому они с Патрисией, выйдя из здания хирургического отделения, решили немного передохнуть, прежде чем ехать домой. В центре четырехугольного внутреннего двора больницы журчал фонтан. К нему и направились дядя с племянницей и уселись на нагретую солнцем каменную скамью. Патрисия пыталась выведать у дядюшки причину странных звуков во время приема, а тот отшучивался и говорил, что предпочел бы об этом забыть.