Вот бы ей такой… Она представила себя на богатой ресторанной кухне, в щегольском фартуке и в куртке. Если еще волосы дулькой скрутить и закрепить иглой от дикобраза, как у одной иностранной туристки, увиденной ею на базаре…
Ильхом явно рисовался, покрикивая на поваров и боковым зрением отмечая, как девчонка, брызгая во все стороны летящими чешуйками, посматривает на него. Наконец скользкие сазаны были выпотрошены, обезглавлены, подсолены и уложены в контейнеры. Динара тщательно вымыла с мылом саднящие от порезов руки и направилась к узбеку: «Что еще сделать?» Ильхом вычислил ее бесхитростный девичий маневр, окинул оценивающим взглядом – ничего такая…
– Отдыхай пока. Вон в коробках кола, минералка, пей сколько хочешь.
Она намеренно устроилась с откупоренной бутылкой на ступеньках, чтобы быть в поле его зрения.
Чуть погодя узбек сел рядом. Динара, к кокетству не склонная, сразу спросила, что за нож. Получилось по-женски безошибочно – у мужчины достаточно спросить про его оружие. Узбек распустил павлиний хвост: «Нож? Фирменный, “Мияби” называется. Больших денег стоит, профессионалы только такими и работают. Хочешь подержать? Осторожно, не порежься! А ты где работаешь сама?»
От предложения остаться после праздника, чтобы отужинать вместе со всем персоналом, Динара вежливо отказалась. Узбек остался в недоумении – девчонка явно же подавала авансы…
Из кафе Динара вскоре уволилась. Ругала себя: «Сколько времени зря потратила на эту убогую забегаловку!» Тем более оставаться становилось небезопасно. Частник-таксист Ермек с наглыми глазами, обедавший тут каждый день, громко, поверх голов сотрапезников, ни к кому конкретно не обращаясь, говорил: «Ауылда кемпір-шалға үй соғып берем да, осы қызды бауырыма деп алып қашам! Бізге осындай пысық келін керек еді! Үйдің тірлігін өзі-ақ бітіреді»[39].
Динара делала каменное лицо. Еще чего не хватало, раскатал губу, как же, будет она пахать на многодетное полунищее семейство! У Динары такие планы, этому бомбиле и не снилось! Уволиться раньше никак не получалось. Не накапливалась сумма, необходимая, чтобы уехать в столицу, там снять нормальную однушку и целенаправленно искать хорошее место. Мать звонила и плакалась, что надо женить среднего сына, подарки кұдаларам[40] покупать. То жаловалась, что жұрттың қыздар[41] матерям шубы покупают, в Турцию посылают отдыхать, а она, бейшара[42], даже до несчастного Сарыагаша ни разу в жизни не доехала. То ей надо было на юбилей к мужу двоюродной сестры, а с пустыми руками как поедешь… Динару злило все это чрезвычайно: «Сколько можно таскаться по тоям, чего дома не сидится?» То приезжал братишка на авторынок за запчастями для вечно ломающейся машины. Вваливался в кафе с ватагой друзей. «Одному приехать нельзя, обязательно толпой?» Парни жадно съедали полсотни палочек шашлыка, выпивали ящик пива. В обратную дорогу братик просил еще минералки, побольше, да холодной, из холодильника. И неужели сестра будет требовать оплатить счет? Родному, любимому братику?
За год Динара даже расчески себе новой не купила, не говоря об одежде или об обуви. Напарница Жансая, получив зарплату, немедленно бежала покупать очередной чехол для мобильного: то розовый в стразах, то светящийся в темноте фиолетовый, то в тигровый рисунок, с ремешком через плечо. Динару раздражала эта нищенская тяга к грошовой роскоши. «Какие чехлы, какие стразы, если ютятся в кособокой времянке у сварливой узбечки Саодат на краю города в пыльном квартале?» Махалля[43] вскоре должна идти под снос. Акимат планировал возвести на его месте фальшивую цитадель, имитирующую старое городище. Даже аульная девочка понимала, что городу цитадель нужна как корове седло, но дальше недоумения ее рассуждения не шли.
Главное – добраться до столицы. «В ресторан побогаче, хоть помощницей на кухне, хоть посуду мыть. А там уж я им покажу, что умею». И она снова пересчитывала купюры.
Расправившись с салатами, Динара не спешила уходить. Сразу смыться означало бы, что не уважаешь, не дорожишь доброжелательностью ханым. И деньги за работу просить посреди рабочей суеты – проявлять коргенсыздык[44]. Она тщательно вымыла миски, протерла ножи и терки, сложила в выдвижной ящик и вызвалась замесить тесто для бешбармака.
Повар Камбар, поглядывая, как она просеивает муку через сито, одобрительно усмехнулся и кивнул на нее Анипе, мол, молодец девчонка, ни от какой работы не отлынивает. Выйдет из нее толк.
Динара сделала вид, что не заметила их переглядок. Вчера ей так и не удалось переговорить с Анипой по секретному делу. Хотелось напроситься к ней на заготовку казы. В ауле и мать, и снохи делать это умели, но без огонька, без фантазии. Недостаточно перчили, мало чеснока клали. Казы из-под рук Анипы получалось совсем другим. Это было не казы, а произведение искусства.
Начинять конскую колбасу в доме, даже в подвале или в гараже, Саида Исмаиловна не разрешала. Слишком много слизи, крови, и запахи потом неделю не выветрятся. Для ответственной операции водитель увозил Анипу в пригород на целый день, в спецхозяйство, где откармливали для избранных людей таких же избранных жеребцов и кобылиц. Там и особое помещение имелось, с необходимой посудой, с длинными крепкими столами и вешалками для выдержки готовых колбас.
Дождавшись момента, когда повар отлучился в гараж к дымящим мангалам, Динара поманила Анипу в кладовку, где держали крупы, овощи, специи, муку.
Анипа, выслушав просьбу, задумчиво накрутила на палец выбившуюся из-под косынки прядь волос. Сказала весело и нагло:
– Я бесплатно секретами не делюсь. Что дашь, если соглашусь?
У Динары брови взлетели от удивления. Сколько раз она оставалась, закончив свою часть работы… Платили-то только за салаты! Как юла крутилась, спускалась в подвал за провизией и соленьями. У Анипы ныли ноги от начинающегося атеросклероза.
– Әпще, сізге жалко ма не…[45]
В тесноте кладовки было особенно заметно, как располнела Анипа за последнее время.
– Мне, может, и не жалко, а апайға[46] не понравится… – соврала Анипа, запустив руку в банку с очищенными кедровыми орехами.
– Да ей-то что за дело?!
– Тише ты! А то ты не знаешь байларды[47]? Ладно, научу… Скажи матери, пусть пришлет ауылдан[48] шерсти на пять корпе. Нет, на десять!
– Вам зачем?
– Приданое себе буду шить! – И захохотала. Изо рта с прорехами брызнули кусочки жеваных орехов.
Динара поморщилась. Отказ Анипы неприятно ее поразил. Ей-то казалось, что они почти подруги, а вот поди ж ты – шерсти ей привези… У матери только попроси, начнет нудить: «У братика машина опять сломалась, вышли деньги… Жұрттың қыздары…»
Тесто, накрытое чистой льняной скатеркой, подошло. Динара выдвинула ящик, взяла большой нож, пошла в кладовку за тяжелой метровой скалкой и увидела на полке потемневший от времени антикварный серебряный молочник. Им в доме Азизовых не пользовались из-за малого объема. Хозяева любили, чтобы сливки были одной температуры с чаем. Анипа грела их на плите в стальном ковшике и переливала в фарфоровый молочник.
Динара эту изящную старинную вещичку величиной с утиное яйцо давно заприметила. Зря, что ли, строгала на этой кухне горы салатов. Выглянула из кладовой. Камбар колдовал над казаном с куырдаком[49]. Анипы видно не было. Торчала, наверное, на боевом посту перед закрытой дверью обеденного зала, откуда доносились голоса гостей, приступивших к неторопливой трапезе.
Динара цапнула молочник и, быстро расстегнув пуговицу джинсов и опустив тугую молнию, сунула его в трусы, в потаенную глубину. Нет, так не пойдет, заметят. Что же делать? Сунуть в бюстгальтер? Расстаться с молочником она уже не могла. Пристроила холодившую кожу безделушку между грудей, подтянула кофточку повыше и вышла из кладовки.
– Ағай, раскатывать нанды[50] или подождать?
Улмекен
Погода стояла мягкая, сентябрьская. Лучшая пора в Астане. Небо синее-синее, как раствор извести, в который плеснули синьки и взболтали деревянной лопаточкой. Облака белые-белые, как латексная краска «Алина». Улмекен, оценив погодные явления Астаны исключительно с профессиональной точки зрения, спохватилась: «Забыла открыть форточки! Пусть бы свежевыбеленные стены подсыхали равномерно… Ну и ладно, и так сойдет…» Вздохнула полной грудью. Как же хорошо выйти из квартиры с влажными еще стенами и шагать вот такой, пусть и уставшей, но зато свободной до конца дня, по усыпанному желтыми тополиными листьями тротуару!
Квартира была не ее, а клиентов, преподавательской пары из Уральска. Они приехали в Астану с двенадцатилетним сыном-инвалидом по контракту с университетом. Мальчику вскоре должны были пересадить стволовые клетки. Родители продали уральскую квартиру, единственное свое богатство. Оперировать будут московские врачи, но в астанинской клинике. Эти подробности поведала Улмекен сама клиентка кандидат филологических наук Нагима Избасаровна. Улмекен понятия не имела, что такое стволовые клетки, но подумала: «Какими кудесниками бы ни были врачи, что ни пересаживай, а мальчик безнадежен… Видно же, что толку от операции не будет. Руки-ноги скрюченные, голову почти не держит. Не могут же родители не замечать абсолютной нежизнеспособности ребенка…» Подумала – и сама себя одернула: «Грех так думать. И ремонт, похоже, потому и затеяли, чтобы с чистого листа…» Прикинула еще раз площадь квартиры и сделала паре хорошую скидку.