В середине, а особенно в конце XVIII в.[95] несовпадение живучей традиции и законодательства стало особенно явным. Указ Синода 1774 г. вернулся к старой практике, понизив брачный возраст девушек до 13 лет.[96] Судя по мемуарам, большинство дворян в начале XVIII в. выбирало себе 12–13-летних жен. Известный мемуарист Андрей Болотов сообщил, что он сватался к 12-летней невесте и сыграл свадьбу через год после сватовства. Князь Юрий Долгорукий женился на одиннадцатилетней девочке. Датский посол Юст Юль отметил в своих записках, что жене воеводы, у которого он гостил, не было и 12 лет.[97] Аналогичное сообщение можно найти в письме секретаря английского посольства Л. Вейсброда.[98] Сам Петр I объявил о совершеннолетии своей дочери Елизаветы (будущей правительницы России), когда ей исполнилось 12 лет. В том же «нежном» возрасте, в 1772 г., вышла замуж за известного ученого А. М. Карамышева А. Е. Лабзина. «Сказывали мне, что матушкина мать княжна Мещерская была двенадцати лет, когда выходила замуж», — записал рассказ бабушки (Е. П. Яньковой) внук Д. Д. Благово в начале XIX в. Известная преподавательница Смольного института Лафрон была выдана замуж в 15 лет (событие состоялось приблизительно во второй половине XVIII в.). Тогда же на 15-летней девочке женился 26-летний дворянин Г. С. Винский.[99] Их современница Е. Р. Дашкова писала, что «в 15 лет полюбила и вышла замуж», родив в том же возрасте первого ребенка, в 16 лет — второго, а в 22 уже овдовев (мать Екатерины Романовны тоже, кстати, выходила замуж за князя Дашкова 15-летней).[100]
К началу XIX столетия брачный возраст девушек определялся законом в 16 лет, но это по-прежнему не всегда совпадало с брачной практикой. В этом смысле любопытно сообщение С. Т. Аксакова о том, что его дед, ужаснувшись несчастливому браку своей воспитанницы и опекаемой, выданной хитростью замуж за «проходимца» М. М. Куролесова, «погрозил, что разведет Парашу с мужем по ее несовершеннолетию» (девушке было 14 лет). И лишь подложное метрическое свидетельство, показанное ему священником, в котором говорилось, что «Прасковье Ивановне семнадцатый год», «лишило его всякой надежды на расторжение ненавистного ему брака».[101]
Тем не менее в начале XIX в. в дворянской среде обнаружилась тенденция к повышению брачного возраста. Родители Г. С. Винского обвенчались когда им было соответственно матери 16 лет, а отцу — 21 год. П. Г. Березина, по воспоминаниям ее дочери, вышла замуж в 19 лет (1793 г.). В. Н. Головина стала невестой в 20 лет (1786 г.), в том же возрасте была выдана замуж и сестра М. В. Данилова Анна. В начале XIX в. юные дворянки и вообще представительницы привилегированного сословия выходили замуж, как правило, в возрасте от 17 до 23 лет и старше,[102] хотя бывали исключения.[103] Во всяком случае, при упоминании возраста незамужней девушки в мемуарах стало употребляться словосочетание «ей было уже 17 лет» — когда речь шла о возрасте совершеннолетия.[104] Кстати сказать, мемуары купеческих девушек тоже позволяют отметить повышение брачного возраста в начале XIX столетия.[105]
Девушки в крестьянских семьях XVIII — начала XIX в., как правило, выдавались замуж не позднее 18–20 лет. Любопытно, что именно в XIX в. была записана пословица «Мука — не тесто, пока не перемесится, девка — не невеста, пока не перебесится»,[106] свидетельствующая о том, что одна из ранее существовавших причин ранних замужеств (стремление сохранить «девство») стала не столь определяющей. Разница в возрасте между невестами и их будущими супругами составляла, как правило, от одного до трех лет (старше обычно оказывался мужчина).[107] В то же время брачные партнеры дворянских и купеческих дочек могли быть пожилыми, а то и просто старыми (как то отразилось на известной картине В. В. Пукирева «Неравный брак», 1849 г.). Ф. В. Берхгольц еще в 20-е гг. XVIII в. упомянул о свадьбе пожившего и много повидавшего князя Ю. Ю. Трубецкого («имеющего внучат восьми и девяти лет») и 20-летней барышни. Один из «птенцов гнезда Петрова» — фельдмаршал Б. П. Шереметев женился на 25-летней вдове с двумя детьми — А. П. Нарышкиной (урожд. Салтыковой), когда ему исполнился 61 год, а его старшая дочь от первого брака была 40-летней матерью нескольких детей. О таком же несоответствии возрастов жениха (ему исполнился 51 год) и невесты (едва достигшей 17-летия) написала в своих записках и Н. Н. Мордвинова (правда, немолодой возраст супруга не помешал этой паре иметь 11 детей, из которых 8 дожили до совершеннолетия и создали собственные семьи). Знаменитый государственный деятель Екатерининской эпохи И. И. Бецкой «перед заходом солнца» (ему было 75 лет) всерьез увлекся юной выпускницей созданного по его же инициативе Смольного института — 18-летней Глашей Алымовой (Г. И. Ржевской), надеялся на брак с нею, а когда узнал, что она влюблена в А. А. Ржевского, просил «хотя бы на два года» отложить свадьбу, но жить в его доме. Примеры могут быть умножены.[108]
Примечательно, однако, что — несмотря на распространенность браков пожилых мужчин с молоденькими барышнями — общественное мнение все-таки полагало их «неравными». «Серьезные» брачные намерения, а тем более любовные интриги между «юницами» и теми, кто «по возрасту годился в отцы не только» им, но и их «старшим сестрам», одинаково считались предосудительными («При неравенстве лет может ли быть взаимное чувств услаждение? — Скажите мне, мужья-старички, скажите по совести, стоите ли вы названия мужа? Вы можете только возжечь любовный огонь, но не в состоянии утушить его…»).[109] Это отношение было общераспространенным, кроме исключительных случаев, когда болезнь или физический недостаток одного из супругов требовал заботы и содержания со стороны другого.[110] В то же время в законах XVIII в. был зафиксирован (на основе Кормчей книги) и максимальный возраст для вступления в брак — 60 лет. Крестьяне считали «уместным» брак мужчин «не старее» 50 лет, женщин — 45.[111]
Описанная тенденция — брачности пожилых мужчин и молодых, а порою даже юных женщин — сохранялась и позднее. Например, Д. А. Дьякова вышла в 1795 г. замуж за 52-летнего Г. Р. Державина, когда ей не исполнилось тридцати («соединение долженствовало основываться более на дружбе и благопристойной жизни, нежели на нежном, страстном сопряжении», — полагал поэт и признавался, что он «совокупил судьбу не пламенною романтическою любовью, но благоразумием, уважением и крепким союзом дружбы»).[112] «Хорошенькая собой, с большими карими глазами и чудными густыми ресницами девица Кудрявцева», «едва вышедшая из пансиона» (следовательно, ей было не более 16–17 лет. — Н. П.), выйдя замуж за князя А. А. Трощинского, «казалась скорее дочерью его, чем женой», и «странно было видеть, как она прибегала — истинно как дитя — и спрашивала у него позволения идти гулять или надеть платье…». Спустя десятилетие 17-летняя А. П. Полторацкая была выдана отцом замуж за 52-летнего генерала Керна, который, по ее словам, был ей «так противен», что она «не могла даже говорить с ним».[113]
Иначе сложились отношения в семье Ф. П. Львова — двоюродного брата архитектора Н. А. Львова: несмотря на то что юная жена была моложе вдовца с несколькими детьми на 22 года, она сумела заменить им мать. Аналогично: счастливый брак ожидал «немолодого, некрасивого и ничем не примечательного князя Щербатова» с Е. Нарышкиной — «замечательно красивой, кокетливой и весьма легкомысленной» девочкой-девушкой, бывшей моложе его более чем вдвое. В те же годы 18-летняя купеческая дочь Татьяна Полилова была выдана замуж за квартирмейстера Павловского полка Ф. И. Григорьева, которому шел 38-й год, и была счастлива в этом браке.[114]
Обратная ситуация — брачности немолодых женщин с молодыми мужчинами — практически не просматривается в дворянском сословии. Единственный пример несоответствия в возрасте подобного рода — замужество 34-летней С. В. Капнист (причем замужество первое!) с 28-летним преподавателем Полтавского кадетского корпуса В. А. Скалоном. Любопытно, что — несмотря на подробное изложение мельчайших деталей в воспоминаниях С. В. Капнист-Скалон — она обошла вниманием и этот факт, и само описание позднего замужества, ограничившись лишь будничным: «устроилась и моя судьба».[115] (Вероятно, вопрос о замужестве долго был мучительным для мемуаристки, ведь в то же время 20–22-летние дворянки считались уже перестарками, привередницами,[116] а в крестьянском быту их звали прокисшими невестами, однокосками, вековушами.)
Отношение к брачному возрасту в непривилегированных сословиях за рассматриваемое столетие также претерпело существенные изменения. Уже к 1711 г. (когда проводилась одна из переписей населения) ранние браки в деревне случались все реже. Крестьяне, выдавая дочек замуж, руководствовались больше хозяйственными мотивами, нежели эмоциями: управиться с тяжелыми полевыми работами, уходом за скотиной, многими домашними промыслами могли лишь те, кто был достаточно зрел и обладал физической силой.