судьей, и объявил о намерении доставить преступников в Скотланд-Ярд. Управляющий,
кажется, ни на минуту не усомнился в рассказанной истории и показал им сразу частную
комнату, где обедали русские. Увидев Зарубова, беглецы вскочили, но, к несчастью для них,
он мог говорить, хоть и немного, по-английски, а их неистовые протесты на французском
были истолкованы неправильно. Пока они протестовали, что Англия была свободной страной
и что они не делали ничего дурного, на их запястьях были защелкнуты наручники, а
управляющий, казалось, полагал, что это просто обычное поведение обнаруженных воров.
Его больше беспокоил неоплаченный счет, поэтому когда Зарубов предложил уладить это
дело, он бросился из комнаты, говоря, что он возвратится со счетом через пять минут. Как
только управляющий ушел, карманы русской пары были обысканы, после чего Зарубов
вошел в смежную спальню, где перерыл багаж, пока не нашел чемодан, в котором
находились разыскиваемые важные бумаги. Дама обладала значительно большим
присутствием духа, чем ее муж, она кричала и боролась, пока в рот ей не запихали салфетку.
Муж опустился на стул, дрожащий и бледный как смерть, и мог только стонать по-
французски: «Mercy, mercy». Когда Зарубов заполучил бумаги, он позвал одного из
головорезов в спальню, чтобы тот помог ему связать и запереть различные коробки; по
возвращении управляющего было послано за парой четырехколесных кэбов, и арестованные,
вместе с их багажом, были спущены вниз. Дама продолжала выступать; но управляющий,
которому оплатили счет, велел говорившему по-французски официанту известить ее, что она
сможет защищаться перед судьей. Таким образом муж и двое мужчин сели в один кэб, а
Зарубов, дама и двое других — во второй. Когда багаж был погружен на экипажи, громким
голосом было дано указание ехать в Скотланд-Ярд. Конечно, управляющему и в голову не
пришло сопровождать эту компанию, чтобы убедиться, действительно ли они туда поехали.
А они туда поехали, поскольку Зарубов боялся, что, если бы они не сделали этого, то
возбудили бы у кэбменов подозрения; но по пути он принял меры для того, чтобы помешать
своей прекрасной арестантке поднимать шум. Ухватив бедную даму за нос, он сжимал его до
тех пор, пока она не была вынуждена раскрыть губы; тогда он запихал ей в рот кляп-грушу,
которая вынуждала ее оставаться с широко открытым ртом и делала невозможным
произнести членораздельные звуки. «Каковы были бы чувства людей на улицах, — замечает
Зарубов, — если бы они могли знать, что здесь, в сердце Лондона, и без всякого ордера, я
схватил государственную преступницу так же спокойно, как будто я поймал ее на Невском
проспекте? Конечно, они разорвали бы меня на части.... Но я не чувствовал никакого
опасения.... Едва только я заполучил моих арестантов из гостиницы, я знал, что был в
безопасности…» Кэбы остановились у входа в Скотланд-Ярд, но Зарубов вышел один. Он
проскользнул через проход под аркой, отсутствовал несколько минут, а затем возвратился,
велев кэбмену ехать к дому на Керситор-стрит. Это жилое здание, говорит Зарубов, было
арестным домом во времена долговых ям, а теперь было арендовано частной сыскной
конторой, которая использовала его как место временного задержания для беглых
несовершеннолетних, сумасшедших и других лиц, которых они отлавливали и которые
должны были быть возвращены их друзьям. Русских заставили войти в этот дом, и каждый
был помещен в отдельную комнату; затем был снят их багаж, а кэбменам заплатили, и они
уехали. Было четверть восьмого вечера, и Зарубов подумал, что он мог бы отправить одного
из своих арестантов почтовым поездом той же ночью с Чаринг-Кросса. Мужчина-русский от
испуга находился почти в коме, и Зарубов решил заставить его прислушаться к голосу
разума. «Если вы спокойно пойдете в Санкт-Петербург, — сказал он, — вам ничего не
сделают. Никакого обвинения против вас нет, только против князя Н******, и вы — просто
разыскивались как свидетель». Затем он принес немного бренди и заставил русского
проглотить полный бокал, поскольку желал привести его в состояние пьяного плаксивого
раскаяния. Русский принял спиртное весьма пылко и попросил, плача, отпустить его, чтобы
повидаться с женой, но в этом ему отказали. Затем он оставил Керситор-стрит с тремя
частными детективами и был доставлен в Россию без каких-либо неприятностей. Его
спутники имели указания накачивать его спиртным всю дорогу, и их снабдили подложным
свидетельством о невменяемости, так что если бы он поднял какой-нибудь шум, они сказали
бы, что он сумасшедший, которого они везут в психиатрическую лечебницу. Его пьяное
состояние вполне подтвердило бы это утверждение. Оставалось вывезти русскую даму
почтовым поездом на следующее утро, но этого нельзя было сделать без насилия, поскольку
не было ни малейшего шанса уговорить ее повиноваться. Несчастную женщину держали в
наручниках и с кляпом во рту два часа, пока наконец она не упала в обморок от гнева и
измождения. Затем ей в рот влили бренди через винную трубку в таких количествах, что она
впала в оцепенение и уснула до самого утра. За час до отправления поезда, все еще
полубессознательной, ей дали еще бренди, так что когда пришло время отправляться, она
была совершенно без сознания, и пришлось помогать ей погрузиться в кэб. Зарубовым было
забронировано купе в поезде и отдельная каюта на борту остендского парохода; и, держа
свою подопечную в состоянии опьянения всю дорогу, он и четвертый головорез в конечном
счете добрались до Санкт-Петербурга без происшествий. Вскоре после прибытия несчастная
дама умерла в тюрьме; ее мужа, после содержания под стражей в течение приблизительно
года, отправили на поселение под полицейский надзор в один из внутренних городов.
Хотя само существование издания мемуаров Зарубина остается под вопросом (мне не
удалось найти следов этой книги ни в библиотечных каталогах, ни где-либо еще кроме статьи
и ее перепечатки в «Нью-Йорк Таймс»), но если такая книжка действительно увидела свет,
подлинность описанных в ней событий ничем не подтверждается. Автор статьи предпочел
специально оговорить это: «предполагая, что замечания Зарубова — правда, нужно помнить,
что он писал о времени до того, как сыскная полиция была реорганизована м-ром Говардом
Винсентом. При нынешнем весьма способном директоре полиция улучшается всеми
способами.» Тем не менее эта статья позволяет нам взглянуть на тогдашние представления о
частных детективах глазами весьма информированного англичанина-современника.
Шерлок Холмс принадлежал к довольно редкому типу частных сыщиков: сыщику-
одиночке, не содержавшему своего агентства, постоянного делопроизводителя и штата
агентов. Вместо последних Холмс предпочитал пользоваться услугами мальчишек, это
обходилось ему хоть и не дешево, по 1 шиллингу в день на каждого нанятого «уличного
арапчонка», но дешевле, чем постоянно содержать взрослых помощников. «Иррегулярные
силы с Бейкер-стрит» не только заменял ему агентов-мужчин и агентов-женщин, но и
удешевляли его услуги для клиентов. Кроме того, ограниченное число людей, посвященных
при такой постановке дела в детали расследования (Ватсон тут не в счет, он, если верить его
заявлениям, публиковал свои рассказы только с разрешения Холмса), делало обращение к
Холмсу более предпочтительным со точки зрения сохранения конфиденциальности, чем
обращение к агентству.
Частный сыщик Мартин Дьюитт в изображении Сидни Паджета Журнал "Стрэнд", 1894
Однако чаще всего частные сыщики существовали в виде агентств, с клерком или
секретаршей для ведения делопроизводства, а также со значительным штатом агентов для
ведения наружной и внутренней слежки. Литературный конкурент Шерлока Холмса Дьюитт,
творение Артура Морриса, заполнивший пустоту на страницах «Стрэнда» после убийства
Дойлом своего героя у Рейхенбахского водопада, по крайней мере имел контору на Стрэнде и
делопроизводителя. Редчайшую возможность заглянуть во внутреннюю жизнь частного
сыскного агентства в викторианские времена дал нам судебный процесс над детективами
известного в Лондоне агентства Генри Слейтера (об этом агентстве я уже мимоходом
упоминал), выросший из дела о разводе супружеской четы Поллардов в 1904 году.
Детективов обвинили в преступном сговоре с целью разрушить брак Поллардов, и, благодаря
настойчивости сэра Эдуарда Керзона, при перекрестных допросах открылись многие
обстоятельства, прежде недоступные публике.
Детективное агентство Слейтера было основано в Сити в 1884 или в 1885 годах, его
контора находилась на Базингхолл-стрит, 1 ( позднее дом был перенумерован в 27).
Управляющим агентством в рекламе, которая давалась в газетах, назывался некий Генри
Слейтер. Действительно, приходивших в агентство на консультацию (а они были бесплатны)
встречал человек по имени Генри Слейтер. Но никакого Слейтера не существовало, под эти
именем скрывался Джордж Тинсли, бывший помощник владельца ломбарда, затем помощник
ювелира, клерк у солиситора и, наконец, клерк у вексельного брокера и финансового агента
по имени Генри Салтер. Основывая собственное агентство и надеясь заполучить за счет
сходства фамилий кое-кого из клиентов своего бывшего нанимателя, Тинсли принял для
представления посетителям фамилию Слейтер. В конторе его звали боссом, начальником или
капитаном, так что когда в 1895 году этого потребовало дело, он назвался капитаном
Брауном, а спустя год — капитаном Скоттом. Примерно на рубеже столетий он официально