Катя подозревала, что Гущин, кроме официальной части и рыбалки, хочет навести в ассоциации личные мосты. Какая рыбалка в конце октября?! В Главке давно говорили, что Гущин вот уже который год собирается на пенсию. Возможно, он хотел понаблюдать жизнь частных детективов в неформальной обстановке, встретиться с «зубрами», потолковать о перспективах организации своего собственного частного агентства после отставки.
Но все эти планы канули в небытие.
Гущин сидел за столом президиума в конференц-холле отеля, когда у него в кармане пиджака завибрировал мобильный. Он тогда не ответил. Но сигнал повторился снова, и он, извинившись, достал телефон. Глянул на дисплей. И сразу же встал и направился к выходу.
По его лицу Катя, отчаянно скучавшая на этом токовище, поняла: что-то случилось.
И моментально тоже выскользнула из зала.
Гущин в холле отеля у кого-то уточнял по телефону:
– Точно убийство?
Потом лицо его перекосилось так, словно он хлебнул чего-то кислого и отвратного.
– Ну, это же Горьевск, – молвил он загробно. – Ладно, ждите, я тут неподалеку. Выезжаю лично.
Катя покрепче ухватила свою сумку и помчалась на стоянку отеля, к гущинскому джипу. Встретила полковника уже там, молча, преданно пялясь в глаза.
– И я, я, я с вами тоже, Федор Матвеевич!
– А твоя статья про этих хмырей как же? – спросил Гущин, кивая на отель, где продолжался глухариный ток частных детективов Подмосковья.
– А, там все уже ясно. Я сочиню некролог.
– Ловкачка.
– Я хочу с вами, Федор Матвеевич! Это намного интереснее. Там убийство, да? А кого убили? В Горьевске, да? А где это? И потом, мы же вернемся сюда, в Озеры, вечером. И завтра здесь целый день.
Гущин ничего не ответил. Кате показалось – в тот момент он ее даже не услышал.
Вот так Катя и оказалась в подмосковном городе Горьевске вместо ведомственного уик-энда с банкетом и отдыхом в загородном отеле.
Горьевск… Нет, не от слова «горы» название городка. А от слова «горе». Почему-то в Главке над городом Горьевском всегда измывались – ну, типа «Если смешать Рязань с Москвой». Или даже хуже: «Какого свекольного хрена мешать Рязань с Москвой». Или уж совсем гадкое, нетолерантное, стебное: «Туалеты на этажах на ключ закрывайте, а то как понаедут из Горьевска и Луховиц, не то что ручек дверных – унитазов недосчитаешься».
Это все лживые сказки для обывателей-простецов, что полиция нынешняя, как встарь, единый, сплоченный ведомственный организм. Все печали и конфликты нашего времени, вся злость, весь стеб социальных сетей, насмешек, оскорблений, презрительных прозвищ – «нищеброды», «лохи», «деревенщина», «быдло», «понаехавшие» – словно чума, проникают и в полицейскую среду. И на этом фоне всеобщего презрения всех ко всем и тотальной озлобленной травли по любому, самому пустяковому бытовому вопросу особенно отчего-то в Главке доставалось несчастным Луховицам и Горьевску.
Луховицы, бедные, вообще никого никогда не трогали, жили себе, были. А Горьевск…
Возможно, что-то было не так с самим этим подмосковным городком. Что-то неладно.
Но до поры до времени Катя прояснить это для себя не могла.
Одно ее сразу же поразило при осмотре места убийства: в Доме у реки был лишь полковник Гущин да горстка – вялая и какая-то неадекватная – местных полицейских. И приезжий патологоанатом. И никого из местного руководства – ни из ОВД, ни прокурора. Следователь, правда, дежурный нарисовался – стажер лет двадцати двух. Он тыкался, как глупый щенок, ко всем, а его все игнорировали.
Это настолько было не похоже на обычную, привычную для Кати, четкую и слаженную работу на месте такого серьезного происшествия, что она лишь диву давалась.
– Дверь входную видели, Федор Матвеевич? – обратился к Гущину пузатый полицейский «под мухой». – Вроде как следы взлома.
Гущин через анфиладу комнат зашагал к входной двери. Он оглядывал толстые стены заброшенного здания. Пару раз подходил почти вплотную к стене. Трогал осыпавшуюся штукатурку, выбоины. Растирал крошку кирпича и штукатурку в пальцах, даже нюхал.
Они вышли на крыльцо. Уже смеркалось. В быстро накатывающих на Горьевск осенних промозглых сумерках Катя видела полицейские машины с мигалками, берег реки, заросший высохшим ковылем, что-то вроде мусорной свалки.
Слева во мгле мерцали огни городских кварталов. Узкая речка плескалась в десяти шагах от ступеней разбитого крыльца. Справа вдалеке выстроились старые кирпичные фабричные корпуса. Над ними небо выглядело темным, почти по-ночному черным. И на фоне мрака что-то возвышалось, устремляясь к тучам. Что-то большее, нелепое и громоздкое.
Но дверь Дома у реки выглядела новой и… действительно взломанной. Дешевая филенчатая дверь, приткнутая к старинной, источенной жучком дубовой дверной раме. На филенках четко выделялись следы ударов. На дверном косяке – свежие ссадины. Дверь пытались отжать. На битом кирпиче валялся сорванный дешевый дверной замок. Подошедший эксперт-криминалист поднял его и аккуратно убрал в пластиковый пакет.
Возле крыльца – прислоненный к стене мужской велосипед, весьма дорогая модель. На ступеньках – монтировка. Эксперт и ее поднял, начал упаковывать как вещдок.
– Дверь взломали. Парня убили, – сказал полковник Гущин. – Велосипед потерпевшего?
– Там, в комнате, еще и сумка, а в ней тоже разный инструмент, – сообщил полицейский «под мухой».
– У парня забрали мобильный, – Гущин, сопя, осматривал следы взлома на двери. – Ограбление?
Его собеседник пожал плечами.
– Портмоне в заднем кармане брюк, – Гущин сказал это сам себе.
И снова направился через анфиладу в комнату, где в луже крови лежало тело.
– Давность смерти? – спросил он эксперта.
– Не менее двадцати часов. Его убили здесь, в доме, в этом самом помещении – в этом нет сомнений. И произошло это ночью, часа в два или в половине третьего, – подала голос патологоанатом. – Вскрытие я проведу завтра, но уже сейчас можно сказать, что причина смерти – черепно-мозговая травма.
– Лицо не изуродовано? – спросил Гущин.
– Смотрите сами, – патологоанатом и эксперт начали осторожно поворачивать тело набок.
Катя ощутила спазм в желудке. Лицо убитого было густо вымазано кровью. Кровь налипла на щеки, вокруг рта образовалась спекшаяся черная кайма, словно мертвец в последней агонии пил собственную кровь, вытекшую из его проломленного черепа.
Однако черты лица от увечий не пострадали. Убитый был действительно молодым – лет двадцати семи. Тощий короткостриженый брюнет невысокого роста и с маленькими, почти женскими ступнями и кистями рук. Он был одет в зеленую толстовку, серые джинсы и поношенные, но очень дорогие и модные кроссовки. Поверх толстовки – короткая куртка, старая и потрепанная, что не вязалось с другой, простой на вид, но стильной одеждой.
Полковник Гущин снова наклонился и провел рукой, на которую надел взятую у эксперта резиновую перчатку, по куртке – растер в пальцах.
Кроме крови, пропитавшей одежду, была еще и…
– Кирпичная крошка, известка. У него вся одежда спереди в строительной пыли. – Гущин очень осторожно дотронулся до волос убитого. – И здесь, в волосах, тоже пыль и опять каменная крошка.
– Он же тут всю ночь лежит, на этой помойке, – сказал подошедший сбоку полицейский «под мухой».
– Возьмите обязательно образцы почвы с пола, образцы всего этого мусора и сделайте соскобы со стен, – приказал Гущин эксперту-криминалисту. – Я хочу, чтобы вы сравнили результаты.
– А чего вы на стены так смотрите? – спросил его толстяк.
– Что за инструмент у него в сумке? – вопросом ответил Гущин.
– Мы уже этот вещдок упаковали, – откликнулся эксперт.
– Но что там было?
– Долото, молоток, ручная дрель. Еще небольшой лом. Все, что можно использовать для взлома замка.
– Уголовник, что ли? Вор? – тихо спросила Катя. Она наконец-то обрела дар речи. – Но что здесь красть? И не похож он. Хипстер.
Гущин взял у эксперта пластиковые пакеты и сам начал надевать их на кисти убитого. Затем, уже в пластике, внимательно осмотрел ладони и пальцы, ногти.
– У него известка под ногтями.
– В агонии пол царапал, – сказал эксперт.
Гущин снова оглядел анфиладу комнат.
– Вор? – снова спросила Катя.
– Проверим по базе данных отпечатки. Нам необходимо установить его личность. Кто он такой. Документов при нем никаких.
– В портмоне – две кредитки и две купюры по пятьсот, – заметил патологоанатом. – На деньги не польстились, может, мобильного убийце-грабителю хватило.
– Проверка по базе ни черта не даст. Нет его там. Он несудимый, – сказал со вздохом, словно сожалея, полицейский «под мухой».
– Вы что, его знаете? Он вам знаком? – резко спросил Гущин.
– Знаю его, – полицейский глядел на тело. И взгляд этот Кате не понравился. Он был лишен сострадания. В нем вместе с алкогольным остекленением мешалось, как в коктейле, холодное любопытство и… Что-то было еще в этом взгляде, что-то неуловимое. – Он не местный, не наш, не из города. Это фотограф.
Глава 3Фотограф
11 апреля 1903 года
– С дороги! Чего рот раззявили?!
Кучер проорал это хрипло и зло, не стараясь даже натянуть вожжи и сдержать лошадь. Большой шарабан громыхал колесами по разбитой уездной дороге. Орловский рысак не сбавил хода, шустро перебирая точеными ногами. С середины дороги на обочину шарахнулись две бабы в лаптях и овчине, закутанные в теплые платки, с котомками крест-накрест на груди. Застыли, пялясь на экипаж и великолепного рысака.
– Потише, Петруша, – урезонил кучера доверенный правления фабрики, инженер-технолог Александр Найденов и бросил быстрый взгляд на свою спутницу в шарабане. – Скоро приедем, Елена Лукинична.
– Я знаю, что скоро. Я же не впервые здесь.
Елена Лукинична Мрозовская – спутница инженера-технолога – оглядела окрестности.
Поля, поля… Снег уже стаял. Даже в низинах и оврагах днем журчали ручьи. На придорожных кустах набухали толстые коричневые почки. Весна пришла, грачи прилетели…