Карен знала, что в свои сорок два она выглядит как минимум на пять лет моложе. Благодаря выразительным карим глазам и редким веснушкам на скулах люди часто сравнивали ее с Селой Уорд,[3] несмотря на более светлую кожу последней. Густые светло-каштановые волосы она закалывала на затылке и могла без стыда смотреть на себя в зеркало в обтягивающих трико для йоги. Дважды став матерью, она не сильно изменилась с тех времен, когда занималась сбором средств для Нью-йоркского балета.
Так она и встретилась с Чарли. На обеде для доноров. Разумеется, он попал туда как представитель компании. Сам-то не мог отличить плие от пируэта. И до сих пор не может, в чем она постоянно его упрекала. Застенчивый, неуверенный в себе, в очках с роговой оправой, в подтяжках, с копной песочных волос, он скорее напоминал профессора политологии, чем новую звезду департамента инвестиций в энергетику банка «Морган Стэнли». Чарли, похоже, понравилось, что Карен родом не из Нью-Йорка: при разговоре она немного растягивала слова. Он с восхищением сравнивал ее с железным кулаком в бархатной перчатке, потому что еще не встречал человека, который добивался своего такими способами, как это делала она.
Теперь привычка растягивать слова ушла, как и стройность бедер. Не говоря уж об ощущении, что она полностью контролирует свою жизнь.
Последнего она лишилась еще до появления детей.
Карен сосредоточилась на дыхании, наклоняясь вперед в позе, которая все еще давалась ей нелегко: максимально вытянутые руки, совершенно прямая спина.
— Спина прямая, — монотонно твердила Черил, их инструктор. — Донна, руки. Карен, осанка. Задействуй бедра.
— Бедра у меня сейчас как раз и отвалятся, — простонала Карен, покачнувшись. Рядом раздались несколько смешков. Карен снова застыла.
— Прекрасно! — Черил хлопнула в ладоши. — Так и продолжай.
Карен родилась в Атланте. Ее отцу принадлежала небольшая сеть магазинов, торгующих лакокрасочными товарами и всем необходимым для ремонта. После окончания школы она поступила в Эмори[4] и изучала искусство. В двадцать три года вместе с подругой отправилась покорять Нью-Йорк, сразу нашла работу в рекламном отделе аукциона «Сотбис» и, как говорится, зацепилась. Сначала не все давалось легко, а потом она вышла замуж за Чарли. Отказалась от карьеры, переехала за город, родила. Чарли тогда все время работал, даже дома не отрывал от уха телефонной трубки.
Не все сразу пошло гладко. Основав собственную фирму, Чарли допустил несколько ошибок и едва не погубил дело, но один из его наставников в «Морган Стэнли» протянул руку и вытащил Чарли из пропасти, а уж потом таких проколов он не допускал. Конечно, они не купались в роскоши: некоторые их знакомые жили в громадных нормандских замках чуть дальше от города, им принадлежали особняки в Палм-Бич, их дети никогда не пользовались услугами авиакомпаний, летали исключительно на самолетах бизнес-класса. Но они прекрасно без этого обходились. У них был коттедж в Вермонте, скиф в яхт-клубе Гринвича. Карен по-прежнему покупала в магазинах продукты и убирала собачье дерьмо с подъездной дорожки. Отвозила вещи, из которых выросли дети, благотворительным организациям и оплачивала домашние счета. Румянец на ее щеках говорил о том, что она счастлива. Свою семью она любила больше всего на свете.
И все-таки, со вздохом размышляла она, принимая очередную позу, это такое счастье — хотя бы на час оказаться в миллионе миль от детей, собаки, счетов.
Внимание Карен привлекла суета за стеклянной перегородкой. Люди собирались у регистрационной стойки, глядя на подвешенный к потолку телевизор.
— Подумайте о прекрасном месте… — направляла их Черил. — Вдохните. Пусть ваше дыхание перенесет вас туда…
Карен перенеслась в то же место, что и всегда. Небольшой островок неподалеку от Тортолы, в Карибском море. Они наткнулись на него, когда плавали с детьми под парусом. Провели прекрасный день в черепаховой бухте. В мире без сотовых телефонов и «Комеди сентрал».[5] Она никогда не видела мужа таким расслабленным. Когда дети вырастут, сказал Чарли, и он заработает достаточно денег, они уедут сюда. И проведут здесь остаток своих дней. Точно! Карен только улыбалась. Чарли любил активную жизнь. Спекуляции на акциях, риск. Так что островок оставался далеко-далеко. Но ее радовало, что она могла перенестись туда хотя бы мысленно. Карен поймала в зеркале отражение своего лица. И не могла не улыбнуться.
Внезапно до нее дошло, что толпа перед телевизором заметно увеличилась. Некоторые посетители клуба сошли с «бегущих дорожек», не отрывая глаз от экрана. Инструкторы и те смотрели на экран.
Что-то случилось!
Черил попыталась заставить их сосредоточиться на йоге:
— Народ, не отвлекайтесь!
Но куда там! Все друг за другом поворачивались в сторону телевизора.
Какая-то женщина распахнула дверь в их зал.
— Пожар на Центральном вокзале! — крикнула она, и лицо ее побелело от тревоги. — Вроде бы взрыв бомбы!
Глава 3
Карен выскочила за стеклянную дверь, уставилась на экран.
Как и остальные.
Трансляция велась с Манхэттена, съемочная группа расположилась по другую сторону улицы от Центрального вокзала. Репортер говорил нервным, срывающимся голосом:
— Возможно, взрывов было несколько…
Репортер исчез. На экране появились кадры, снятые с вертолета. Черный дым поднимался в небо. Его источник находился где-то на вокзале.
— Господи, Господи… — в ужасе пробормотала Карен. — Что случилось?
— Взрыв на путях, — ответила стоявшая рядом женщина. — Думают, бомба. Возможно, в одном из поездов.
— Мой сын этим утром поехал на поезде!.. — ахнула другая женщина и прижала руку ко рту.
— И мой муж тоже, — откликнулась еще одна, с полотенцем на шее.
Прежде чем Карен успела сложить два и два, пошла новая информация. Взрыв — несколько взрывов — на путях, когда к перрону подъезжал поезд «Метро-Норт». По словам репортера, состав горел. Дым выносило даже на улицу. Десятки людей все еще находились в поезде. Может, сотни. Кошмар!
— Кто? — спрашивали в толпе.
— Говорят, террористы.
Один из инструкторов покачал головой:
— Пока никто ничего не знает.
Такое с ними уже случалось. Карен и Чарли лично знали людей, которые не пережили трагедию 11 сентября. Поначалу Карен смотрела на экран с сочувствием и тревогой человека, не имеющего непосредственного отношения к трагедии, происходящей у нее на глазах. Безымянные, безликие люди, которых она видела постоянно: в купе поезда, читающих спортивный раздел, спешащих по улице, чтобы остановить такси. Все смотрели на экран, многие скрещивали пальцы.
И тут внезапно до Карен дошло.
Нет, не озарение. Просто вдруг защемило в груди, а потом ее охватил страх.
Чарли что-то ей крикнул этим утром… что поедет на поезде. Перекрывая гудение фена.
Насчет того, что сдаст автомобиль и она должна его встретить.
«Господи…»
Грудь сжало. Глаза устремились к часам. Она попыталась вспомнить, когда ушел Чарли… а который теперь час… когда прогремел взрыв… Страх усилился. Сердце билось все быстрее.
Репортер начал делиться последней информацией. Карен застыла.
— Судя по всему, мы имеем дело с бомбой. Взрыв произошел в поезде «Метро-Норт», когда он подъезжал к перрону Центрального вокзала. Это только что подтвердили. Поезд стэмфордской линии.
Толпа ахнула.
Большинство членов клуба жили здесь. Все знали людей (родственников, знакомых), которые регулярно ездили в город на этом поезде. Лица побледнели от шока. Люди поворачивались друг к другу, даже не зная тех, кто стоит рядом, за поддержкой во взглядах.
— Кошмар, не так ли? — Женщина, которая стояла бок о бок с Карен, покачала головой.
Карен не смогла ответить. Страх лишил ее дара речи.
Стэмфордский поезд проходил через Гринвич. Она не отрывала глаз от настенных часов — 8.54. Грудь сжало так, что она не могла протолкнуть в легкие воздух.
Женщина смотрела на нее.
— Дорогая, что с вами?
— Не знаю… — От ужаса у Карен округлились глаза. — Я думаю, мой муж мог поехать в город на этом поезде.
Глава 4
8.45
Тай Хоук ехал на работу.
Сбросив скорость до пяти миль в час, он направил свой двадцатичетырехфутовый рыболовный скиф «Меррили» в гавань Гринвича.
Моторкой Хоук пользовался изредка, исключительно в хорошую погоду. Вот и в это утро, под синим небом, обдуваемый апрельским ветерком, он оглядел гавань и про себя торжественно объявил: «Лето считать официально открытым!» Двадцатиминутная прогулка по проливу Лонг-Айленд (Тай жил рядом с Коув-Айлендом в Стэмфорде) едва ли занимала больше времени, чем раздражающе медленное движение в утренней пробке на автостраде А-95. И бьющий в лицо ветер будил его куда лучше, чем любой сорт кофе в «Старбаксе». Тай включил портативный проигрыватель. «Флитвуд Мэк».[6] Давние любимцы.
Как колокол в ночи поет Рианнон.[7]
Ты любишь ее за этот звон.
Именно из-за таких прогулок на воде он перебрался сюда четырьмя годами раньше. После того несчастья, после того, как его семейная жизнь приказала долго жить. Некоторые говорили, что он сбежал. Забился в дыру. Может, так оно и было, хотя бы отчасти. И что, черт побери, с того?
В полиции Гринвича он возглавлял группу расследования насильственных преступлений. Люди ему доверяли. Это называлось забиться в дыру?! Иногда он выходил на скифе в пролив за час до работы, на заре, и ловил полосатого окуня. Это называлось сбежать?
Он здесь вырос. В городке среднего класса Байрэм, неподалеку от Порт-Честера на границе штата Нью-Йорк, в нескольких милях от обширных поместий, в которые ему иной раз приходилось заезжать через массивные ворота, следуя за каким-то богатым юнцом, сидящим за рулем «хаммера» стоимостью в шестьсот тысяч долларов.