Он начинает ржать.
— Харэ угорать, Миш.
— Угорать? Ну ладно, кончаю, раз ты просишь. Но это, Артамон, в натуре, какой из тебя сейчас уже боксёр? Тебе лет-то сколько? Какой тебе спорт? Сам подумай.
— Да, какая разница, я же не ради медалей, мне для себя чисто!
— Для себя? Хочешь Цепня вздрючить?
— Хочу, — отвечаю я, выдержав паузу. — Спасибо, кстати, что вступился вчера.
— Да ладно, чё там, — усмехается он. — Я ж не успел к началу. Но я так скажу, для спорта хреновая цель. Секция тебе в этом не поможет. Первым делом тебе вобьют в голову, что дрючить никого нельзя. Врубаешься?
— Миха, хорош мне мозги сношать.
— Иди к нашему физруку, он сказал, что всё лето будет тренировать.
— А что он ведёт? — удивлённо спрашиваю я.
— Ну, там самбо, каратэ немного, джиу-джитсу. Всего по чуть-чуть. Он так-то чёткий кент. Я приходил пару раз чисто из любопытства. Неплохо там у него.
— Это… Летунов что ли? Невысокий такой?
Блин, как его зовут?
— Ага, как ты почти.
— Э-э-э…
— Чё?
— А как его зовут-то?
— Ты вообще что ли на физру не ходил? — удивляется Миха. — Или тебе Черепанов мозги повредил?
— И то, и другое. Ты сказать не можешь без подколок?
— Глеб Алексеевич.
— А, точно! У меня, как в «Джентльменах удачи», — поясняю я. — Тут помню, тут не помню.
— Ты типа фальшивый Доцент что ли?
Не в бровь, а в глаз.
— Ну, типа, — усмехаюсь я.
Поговорив, возвращаюсь в свою комнату. На письменном столе лежат учебники… За девятый класс. Лежат стопкой. Да, помнится, мне прилетело за то, что не сдал вовремя. Капец, люди добрые! Я десятиклассник!
Сколько раз я говорил себе, мол, начать бы жизнь сначала! Ну вот, пожалуйста, начинай. Смотри, не прокакай только жизнь очередную. Но если это глюк и сбой в системе, замыкание в матрице и после починки я снова окажусь на сорок лет впереди, то даже и не знаю, что сделаю. В дурку сразу улечу, стопудово!
Я достаю из шкафа чистое бельё, спасибо, мамочка, всё в идеальном порядке, и бегу в душ. Блин, как мы раньше без шторки мылись? Ёлки, и за ванну течёт. Ладно, это мы всё наладим, улучшим, так сказать, быт советских тружеников.
Снова звонит телефон.
— Тёма, встал?
Мама!!!
— Да, мам, привет!
— Привет. Ты чего так поздно вчера? Мы с отцом уснули, не дождались.
— Да чего может случиться. Всё же нормально. Я с пацанами возвращался.
— Слышала, когда ты пришёл, вставать не стала уже.
Это и к лучшему, пожалуй. Представляю эту встречу.
— Обедать иди к бабушке сегодня. Я вчера не готовила.
— Ничего, мы уже договорились.
— Ну, ладно. Тогда всё. Смотри, не бездельничай там, займись чем-то полезным. Каникулы — это не для безделья, а для развития. Понял меня?
— Да.
— Ну всё, молодец, вечером расскажешь, как понял.
Я быстро завтракаю молоком с батоном и собираюсь на выход. Кое как натягиваю старые, потёртые и уже малые джинсы «Милтонс». Блин, это же самые любимые мои джины за всю жизнь. Капец! За что мне столько счастья за один раз⁈ Джинсы, белая футболка, не застёгнутая клетчатая рубашка с коротким рукавом и кеды. Я готов выйти навстречу жизни.
Хм… А вот с кедами неудобняк, мягко говоря. Чего они такие тяжёлые и плоские? Жесть, как я в них ходил вообще? А люди в них ещё и бегать умудряются… Кандалы, бляха. Смотрю на туфли, в которых был вчера. Страшные, как моя жизнь, как бабушка говорила, ну… то есть ещё и сейчас говорит.
Нет, лучше уж кеды. А вот это…
Это же папины кроссы! Да! Тёмно-синие замшевые «адики» с тремя очень всеми уважаемыми белыми полосками. Производство питерское, но качество получше сегодняшних. Ну, то есть лучше, чем в будущем.
Адидас, три полоски,
Защити, защити нас от солнца…
Исполнять на мотив «Учкудука».
Да, мне иногда разрешалось их обувать. Красота! Не долго думая, я скидываю кеды и впрыгиваю в эти шедевры сапожного мастерства, полагая, что возвращение юности достаточно уважительная причина, чтобы без спросу «поматериться», как говорит Миха, в отцовских кроссах. Ну, вот. Теперь я готов выйти навстречу новой жизни!
И я выхожу. Хватаю учебники и выскакиваю в прохладный полумрак подъезда.
— Здрасьте, дядя Гена…
— А, Артём… ну привет…
Я обгоняю пожилого соседа и, перескакивая через две ступеньки, несусь вниз. Выбегаю во двор и жадно хватаю воздух — пыль, машинную гарь, липкую смолу ещё молодых листьев и свежий ветер.
Вроде, всё то же, я ведь до сих пор в этой квартире живу, вчера вот так же шёл по двору, направляясь в школу, но ощущения совсем другие! Мои рецепторы, вернувшись к практически первоначальному состоянию ликуют и сходят с ума в этом необузданном пиршестве вкусов и ароматов.
Школа находится через дом от меня. Я решаю по улице пока не идти и рвануть через двор. Во-первых, надо сначала самому свыкнуться с фонарём под глазом, прежде чем гордо светить им на людной центральной улице…
Блин, радость, конечно большая, но пока ещё я чувствую себя вроде как самозванцем, незаконно переселившимся в юное тело. Будто какой-то паразит, «Чужой»…
В общем, иду через двор, мимо подъезда Юрика, мимо бабулек на лавочках. Солнце уже с утра припекает, они жмутся в тень, но внимательно рассматривают всех, идущих мимо. Мой фингал вызывает насторожённость и суровое порицание, но я беззаботно пру вперёд.
Огибаю соседский дом, стоящий буквой «Г», так же, как и мой, собственно… В общем, огибаю, захожу за него и оказываюсь в тенистой аллее, идущей вдоль школы. Аллея ведёт на улицу, с которой можно попасть к центральному входу с высоким широким крыльцом.
Но я знаю дорогу получше. В металлическом заборе вон за тем кустом сирени есть дыра, не хватает одного прута. Туда я и ныряю. Смотри-ка не забыл! Юношеская память — это просто счастье какое-то. Проскакиваю за забор и оказываюсь на школьном дворе. Тут футбольное поле, а тут мастерская для уроков труда. Иду мимо мастерской, заворачиваю за угол и подхожу к двери в спортзал.
Открыта, значит физрук здесь. В коридорах пахнет конюшней. Естественно, тут же с учеников сгоняют пот в три ручья. В зале никого. Подхожу к кабинету или, правильно было бы сказать, конуре физрука и стучу.
— Да! — тут же раздаётся из-за двери.
Открываю дверь и оказываюсь прямо напротив самого физрука, стоящего посреди конуры, нос к носу.
— Здравствуйте, Глеб Алексеевич.
— Тебе чего? — кивает он. — Потерял что-то?
Он внимательно осматривает моё лицо.
— Это тебя вчера Черепанов тумаками угостил?
— Ну, вообще-то я его тоже приложил малость. — расправляю я плечи.
— Если бы ходил на физкультуру и не заработал позорный трояк за год, может, посильнее бы приложил. Не думал ты об этом?
— Вы что всех помните, у кого какая оценка?
— Только троечников. Потому что их у меня… ты один. Врубаешься, Костров? Позор вообще-то тройку по физре иметь. Тебе скоро в армию, а ты не можешь норматив сдать.
— Почему не могу? — пожимаю я плечами. — Могу я.
Могу, конечно, просто для этого элементарно надо хотя бы изредка на уроках появляться.
— Ладно, рассказывай, чего тебе, — кивает физрук.
— Возьмите меня в секцию.
— В секцию? — удивляется он.
Ему на вид лет тридцать, короткая стрижка, прямой въедливый взгляд, футболка с гербом на груди, джинсари. Нормальный по виду чувак. Признаюсь, я его не очень хорошо помню, потому как на физкультуре гостем был нечастым. Скучно было время тратить на эту «никому ненужную чепуху».
— Я вообще-то всех подряд не беру, — пожимает он плечами. — А ты от кого узнал?
— От Михи Зайцева, от Михаила то есть.
— От Зайцева? Понятно.
Он молчит, рассматривая мой фонарь.
— Хочешь, значит, овладеть мастерством рукопашного боя? — наконец решает уточнить физрук.
— Да, Глеб Алексеевич.
— Это дело хорошее, и похвальное даже. Но я думаю тебе стоило бы в «Факел» записаться.
— Куда? — удивляюсь я. — В «Факел»? Так я же не трудный подросток.
— Не трудный? А разве на твоей физиономии не отпечатаны трудности? Или это следы вторжения внеземных цивилизаций?
— Не, я ведь член городского комсомольского штаба. Куда мне ещё и «Факел»? Не потяну я.
— Зря, там бы ты многому научился.
Не сомневаюсь, конечно, но мне нужно научиться малому — как отвалтузить Цепня и самому не пострадать. Всё ведь просто.
— Ну, ладно, — принимает решение физрук. — Давай, посмотрим, что ты можешь. Приходи сегодня в семь часов на тренировку.
— Спасибо большое! — радуюсь я. — Что с собой приносить?
— Да ничего пока, обычную форму для физкультуры. Если возьму тебя, тогда уже скажу, что надо приготовить.
На том и расстаёмся. Я заскакиваю в библиотеку, сдаю учебники и… поднимаюсь в актовый зал. А вдруг там портал? Дверь в зал оказывается закрытой, а на площадке ничего не происходит. Никого нет, никаких магических пещер или хотя бы артефактов, я не нахожу. Поэтому резвым весёлым козликом сбегаю вниз и снова через спортзал выскакиваю наружу.
Солнце пригревает, птички чирикают, на сердце легко и всё кажется прекрасным, и все кажутся прекрасными. В общем, благодушничаю по-полной. Выбираюсь через ту же дырку в заборе и снова оказываюсь в заросшей и тенистой аллеи. Иду, шагаю, радуюсь жизни.
— Эй, пацан, стой, — раздаётся за мной. — Э, подожди.
На «эй» зовут… плохих девушек, всплывает из детской памяти присказка, и я продолжаю уверенно вышагивать дальше.
— Э, ты чё не слышишь?
Меня обгоняют трое невзрачных парней. Обгоняют и преграждают дорогу. Либо это полиция времени, либо простые хулиганы. Судя по рожам — второе. Они примерно моего возраста, бледные, плохо одетые, возможно, голодные и, соответственно, достаточно пассионарные для подобных разговоров в формате «трое на одного».
— Постой, — тихо, стреляя глазами по сторонам, говорит один из них.
Он белобрысый, с печальным лицом, как у Пьеро и чуть свёрнутым носом.