«Поживши с угрюмым человеком, Касимов совсем отвык от улыбки; с рыцарями — он рыцарь, с франтами — франт, среди ученых корчит глубокомысленную рожу. Однажды он вздумал идти в монахи, потому что наслушался какого-то старика о развращении рода человеческого; а через месяц он уже был отчаянным франтом. Заклятый ненавистник брака, пока холост, а женится — попадет под башмак жены. Человек с небольшим характером и какой-нибудь оригинальной выправкой может заставить их сапоги себе чистить. Противно смотреть на них, так они и льнут в глаза и точно в губы поцеловать хотят. Словом, народ сопливый. Он всегда находится под влиянием последней прочитанной статейки… и ничего нигде не понимает, всегда с чужого голоса поет».
Теперь вы, наверное, догадались, кто входит в «замечательное семейство»? Конечно, всех даже не упомянешь: их множество. Немало еще и дальних родственников, «побочных детей», у которых лишь две-три наследственные черты. Но нескольких представителей назвать надо, ибо они составили «генетический фонд» семьи. Пока — для первого знакомства — ограничимся короткими характеристиками, которые дают нашим героям их создатели или другие персонажи. А позже поговорим о каждом подробнее.
Родоначальник семейства — вездесущий Антон Антонович Заго-рецкий из комедии А. С. Грибоедова «Горе от ума». Конечно, сам по себе этот тип не был исключительным открытием автора гениальной пьесы. В нем есть и черты реальных людей, и приметы времени, и знание литературной традиции. Уже была, к примеру, написана и широко ставилась на сцене комедия А. А. Шаховского «Урок кокеткам, или Липецкие воды», героиня которой, графиня Лелева, при нужде могла «ко всякому приноровиться нраву»:
Жива с Угаровым, с Фиалкиным томна,
С бароном любит двор, а с Пронским — русских славу…
Но то — истоки образа, ручейки, а Загорецкий — полноводная река со своим руслом и норовом. Кто он? Светский человек, «отъявленный мошенник, плут»; «лгунишка он, картежник, вор»; «при нем остерегись: переносить горазд, и в карты не садись: продаст». Да, отзыв нелестный, но ведь сказано у Грибоедова: «…у нас ругают Везде, а всюду принимают». И всё потому, что — «мастер услужить». Вот и благодарят его за услуги, «а за старанье вдвое».
Принимают и бессловесного Алексея Степановича Молчалина. Он скромен, тих, незаметен. Вроде и непохож, а присмотришься повадки те же:
Там моську вовремя погладит,
Тут в пору карточку вотрет,
В нем Загорецкий не умрет!..
Услужливый Молчалин обладает ценнейшим капиталом: умеренностью и аккуратностью; этот капитал при любых обстоятельствах дает ему и его потомкам хороший процент. Есть у него и еще одно приятное свойство — готовность до гроба служить всякому, кто «кормит и поит, а иногда и чином подарит». Он даже готов представляете! — принять вид любовника «в угодность дочери такого человека». Да и как же иначе? Это — наследственное:
Мне завешал отец:
Во-первых, угождать всем людям без изъятья —
Хозяину, где доведется жить,
Начальнику, с кем буду я служить,
Слуге его, который чистит платья,
Швейцару, дворнику, для избежанья зла,
Собаке дворника, чтоб ласкова была.
Под стать этой парочке и Адам Петрович Шприх, одно из действующих лиц драмы М. Ю. Лермонтова «Маскарад». Работая над пьесой, Лермонтов не только в целом учел художественные открытия автора «Горя от ума», но и, как выяснили историки литературы, выбрал для Шприха тот же оригинал, что и Грибоедов для Загорецкого. Это А. Л. Элькан — человек, известный в петербургских салонах, меломан, полиглот, фельетонист, имевший скандальную репутацию и бывший, по некоторым сведениям, агентом охранки. С него же, кстати, списывал популярный автор того времени О. И. Сенковский, выступавший под псевдонимом «Барон Брамбеус», персонажа своей повести «Предубеждение» Шпирха.
Будучи уже знакомы с Загорецким и Молчалиным, мы без труда приметим в Шпирхе Сенковского их близкого родственника, а в Шприхе Лермонтова — достойного продолжателя семейства. Вот как представляет автор «Предубеждения» своего героя читателям: «Шпирх служит в каком-то приказе, снимает в наймы какие-то домы в каких-то улицах, уступает знакомым людям какие-то товары, продает в полубутылочках какие-то вина и беспрестанно занят какими-то делами. Он француз в тех домах, где обожают французов, даже таких, как он, и немец с теми, кто бранит всё французское. По воскресеньям и в большие праздники он бывает русской… У него всё исчислено на рубли и копейки. А его мозг? его плоский мозг устроен наподобие счетной доски».
Весьма схоже в «Маскараде» описан и Шприх:
…Человек он нужный,
Лишь адресуйся — одолжит…
Со всеми он знаком, везде ему есть дело,
Все помнит, знает все, в заботе целый век,
Был бит не раз, с безбожником — безбожник,
С святошей — езуит, меж нами — злой картежник,
А с честными людьми — пречестный человек.
От «Горя от ума» до «Маскарада» — десять с небольшим лет. Драма Лермонтова написана в 1835–1836 гг., опубликована, хотя и в неполном виде, в 1842-м. В том же году вышли из печати «Похождения Чичикова, или Мертвые души», представившие русскому читателю героя, которого он доселе не видывал.
Хотя погодите. Кое-какие черты гоголевского персонажа нам уже знакомы. Вспомните советы родителя, данные при вступлении в жизнь Алеше Молчалину, и перечитайте наставления Чичикова-отца юному Павлуше: «…учись, не дури и не повесничай, а больше всего угождай учителям и начальникам. Коли будешь угождать начальнику, то, хоть и в науке не успеешь и таланту Бог не дал, всё пойдешь в ход и всех опередишь. С товарищами не водись, они тебя добру не научат; а если уж пошло на то, так водись с теми, которые побогаче, чтобы при случае могли быть тебе полезными. Не угощай и не потчуй никого, а веди себя лучше так, чтобы тебя угощали, а больше всего береги и копи копейку: эта вещь надежнее всего на свете…»
Чичиков, как и Молчалин, крепко запомнил эти слова, они «заронились глубоко ему в душу». Вот и в губернском городе Павел Иванович сумел приноровиться и к обществу в целом, и к каждому мало-мальски нужному ему человеку. «Приезжий, — замечает Гоголь, — во всем как-то умел найтиться и показал в себе опытного светского человека. О чем бы разговор ни был, он всегда умел поддержать его: шла ли речь о лошадином заводе, он говорил и о лошадином заводе; говорили ли о хороших собаках, и здесь он сообщал очень дельные замечания; трактовали ли касательно следствия, произведенного казенною палатою, — он показал, что ему небезызвестны и, судейские проделки; было ли рассуждение о бильярдной игре — и в бильярдной игре не давал он промаха; говорили ли о добродетели, и о добродетели рассуждал он очень хорошо, даже со слезами на глазах; об выделке горячего вина, и в горячем вине знал он прок; о таможенных надсмотрщиках и чиновниках, и о них он судил так, как будто бы сам был и чиновником и надсмотрщиком. Но замечательно, что он все это умел облекать какою-то степенностью, умел хорошо держать себя. Говорил ни громко, ни тихо, а совершенно так, как следует. Словом, куда ни повороти, был очень порядочный человек».
Конечно же, Чичиков неповторим. Это не Загорецкий, не Молчалин, не Шприх. Но, согласитесь, в стремлении выказать благонамеренность и услужить сильным мира сего, в умении надеть любую подходящую маску и высказать удобное мнение он очень на них похож. По-родственному похож! А вот судьба его оказалась поизвилистей, и мы еще вместе поразмышляем, почему она так сложилась и за что всеобщий любимец был изгнан своими обожателями.
Кстати, в подобном положении через двадцать с лишним лет оказался и герой пьесы А. Н. Островского «На всякого мудреца довольно простоты» Егор Дмитрии Глумов. Он был любим и обласкан самыми разными людьми, ему покровительствовали и консерватор Крутицкий, и либерал Городулин, и легкомысленная Мамаева, и ханжа Турусина. Решив «подделаться к тузам» и угадав, в чем секрет успеха, Глумов начал «льстить грубо, беспардонно» всем, кто ему полезен, и отталкивать тех, от кого пользы не будет.
Успех Глумова — это драма ума, духовное самоубийство, потому ставить его на одну доску с нашими героями вроде бы нельзя. У них угодливость и беспринципность, так сказать, природные, а здесь — приобретенные, осознанные. Впрочем, это лишь усугубляет вину растленного ума, добровольно продавшего себя в рабство. Физиологическая подлость натуры оказалась сродни подлости духовной, и это делает Глумова достойным продолжателем «семейной традиции». И основателем, видимо, собственной ветви, из которой в будущем начнут выходить уже не бытовые, а политические угодники.
Больше всего их появилось в середине 1880-х годов в разящих сатирах М. Е. Салтыкова-Щедрина. Здесь читатель встретился не только с отдельными представителями неблагородного семейства, среди которых вновь нашел Молчалина и Глумова, вышедших в люди и приобретших общественное положение; вместе с писателем он совершил основательные «экскурсии в область умеренности и аккуратности» — под таким названием появлялись журнальные публикации сатирической эпопеи «Господа Молчалины». Услышал «благонамеренные речи» бессмертных «помпадуров» и «ташкентцев», познакомился с фантастическим вруном, беспринципным адвокатом Балалайкиным, на гербе которого начертано: «Прасковья мне тетка, а правда мне мать».
Конечно, негодяи Салтыкова-Щедрина кое в чем отличаются от своих предшественников, хотя Балалайкин и заявляет, что «по женской линии» у него в роду Молчалины, Репетиловы, Фамусовы. Время другое, нравы не те. Но не настолько, чтобы менять повадки и принципы. Не случайно поэтому одно из самых ярких своих произведений — «Современную идиллию» — писатель начинает с уже знакомых нам по Грибоедову и Гоголю наставлений, которые героями Салтыкова-Щедрина выполняются столь же охотно и неукоснительно: