Чекисты — страница 47 из 83

Аня осталась у нас. Неоднократно ходила на задания, всегда с успехом. В одном из боев в августе 1943 года, когда мы были в окружении под Гдовом, получила тяжелое ранение. Товарищи понесли ее на носилках, но она подорвала себя гранатой, чтобы никому не быть в тягость…

Нам часто приходилось рисковать, поручая важные задания малознакомым лидам. Как правило, мы не ошибались. Помню, приехал как-то в штаб Коля Захаров и просит дать ему толу: в село Сорокино прибыл немецкий батальон, снятый с фронта на отдых. Батальону дано задание по борьбе с партизанами. «Надо им устроить отдых», — сказал Коля. Наша разведчица сообщила ему, что в соседней деревне проживает родственница хозяйки дома, в котором разместился штаб батальона. Захаров пробрался к этой женщине, долго с ней говорил, и она согласилась выполнить наше поручение. Съездила в Сорокино, отвезла немцам две корзины, полные битых гусей. На дне одной из корзин лежала еще и взрывчатка. Одну корзину она отдала немецким штабистам, а вторую поставила в чулан, затем ушла в партизанскую бригаду вместе с хозяйкой дома, своей родственницей. Кислотный взрыватель маломагнитной мины сработал в полночь, от немецкого штаба осталось одно пепелище.

Во второй бригаде, постоянно менявшей свое место, разведчиц мы подбирали от случая к случаю. Позднее, в восьмой партизанской бригаде, мы занялись этим делом «по науке»: всем своим ребятам я поручил присмотреть в отрядах грамотных и боевых девушек, имеющих родственные связи в Пскове, Острове и Порхове.

И вот в особый отдел стали приходить девушки — одна красивее другой, молодые, задорные, бесстрашные. Беседуя с одной из них, узнаю, что она раз уже сослужила нам службу: это к ней, к Жене Шпаликовой, работавшей тогда кассиром банка в Пскове, ходили наши разведчицы с «аусвайсами», добытыми лядским учителем. Потом Женя убежала из Пскова, но там у нее мать, сестра, множество знакомых. Выросла она в Пскове, город знает как свои пять пальцев.

— А что, Женя, если поручим сходить в Псков?

Немного подумав, она дает согласие. Соглашается работать разведчицей и Тамара Бударина, смешливая, веселая девочка, только перед войной окончившая семь классов. В Пскове у нее мать и брат. К тому же Тамара немного говорит по-немецки. Но ребячества в ней хоть отбавляй. И хотя она заверяет: «Пойду, куда только пошлете», посылать ее нужно с кем-то более опытным.

Девушки эти совсем не подготовлены, что называется «сырой материал». В наличии у них лишь горячий патриотизм, а одного этого маловато.

Договорились, что будем их обучать, создали две группы. В одной готовили вербовщиков, в другой — маршрутниц, связисток. В этой лесной партизанской школе наши девушки прошли в короткое время соответствующую подготовку. Но главное, конечно, было в отваге, смелости и находчивости, которые обнаружили девушки. Как много сделали они, эти вчерашние школьницы! И в каких трудных условиях!

Женя Шпаликова (ныне Евгения Тимофеевна Крутикова) оказалась человеком исключительного мужества. Много раз ходила она в Псков, установила там нужные связи. Женя раздобыла карту зенитной обороны Пскова, которой потом с успехом воспользовалась наша авиация. Через Женю Шпаликову, Тамару Бударину, Ольгу Хромичеву и Ольгу Воробьеву мы поддерживали связь с подпольными группами на псковском аэродроме, на бирже и в других городских учреждениях. Из данных, собранных бесстрашными разведчицами, нам стало известно о большом скоплении вражеской авиации под Псковом. Эти данные мы передали в Ленинград, а в ночь на 17 февраля 1944 года наша авиация разгромила это скопище вражеской техники.

В холод, в дождь, в слякоть ходили наши девушки на задания. Бывало, отправишь их — и не находишь покоя: сумеют ли? не попадутся ли? Зато сколько радости было, когда разведчицы возвращались! Тут уж и обед для них готовится специальный, и лучшее помещение. Были они всегда одеты и обуты, партизаны относились к ним с особым уважением. В редкие часы отдыха девушки устраивали танцы.

Самое светлое воспоминание осталось у меня об этих скромных труженицах войны.

…Это было еще в сентябре 1943 года. По приказу штаба партизанского движения из нашей Второй бригады были созданы четыре самостоятельные бригады. Мне приказали отправляться в бригаду, которой присвоен номер восемь. Находилась она где-то под Островом, в районе Пушкинских Гор, километров за триста от нашего местопребывания.

Простившись с товарищами, я тронулся к месту новой службы. Шли мы лесами и глухими проселками. По дороге, конечно, «работали». Наткнулись на многожильный кабель — вырезали пятьсот метров; увидели полевой провод — перерезали… И так везде, где только могли, вредили немцам.

У деревни Заходы Порховского района мы наткнулись на засаду власовцев. В перестрелке я был ранен, истекал кровью и пролежал в лесу двенадцать суток. Тут нам помогли старые наши связи: староста деревни Заледенье каждый день выносил к колодцу ведро вареной картошки, ночью мои товарищи забирали его, а к утру оно, уже пустое, опять стояло у колодца. Когда рана моя немного затянулась, мы опять пошли на юг.

Подходя к деревне Лужки Карамышевского района, слышим звуки боя. Кто с кем воюет — неизвестно. Осторожно вошли в деревню. Видим — у избы часовой, совсем молоденький парнишка. Занялся починкой своих сапог, а винтовка в стороне. Миша Зеленкин, мой товарищ, подскочил — и хвать винтовку! Допрашиваем парнишку: кто такой, из какого отряда? А он улыбается:

— Отдай винтовку по-хорошему. Мы — воробьевцы.

Я впервые услыхал о Воробьеве. Кто такой — не знаю. Говорю: «Веди нас к нему в штаб».

Идем по деревне. Никто на нас не обращает ни малейшего внимания, ходят из дома в дом, о чем-то переругиваются. Затем видим группу бойцов, как видно только что вышедших из боя. И эти тоже не смотрят в нашу сторону. Привел нас парнишка в штаб. У стола, развалившись, сидит парень, одет хорошо, весь увешан оружием.

— Кто такие?

— Да мы вот…

— Ладно, идите во вторую роту, там вас зачислят. Оружие есть?

— Есть, говорим. — Вы хотя бы спросили, откуда мы. Может быть, не хотим у вас оставаться?

— А не хотите, так проваливайте откуда пришли! — хладнокровно отвечает парень. Как мы узнали вскоре, это и был командир отряда Воробьев.

Его помощник, зайдя в эту минуту в избу, увидев меня, сразу стал оправдываться:

— Товарищ начальник, я не дезертир, я ни в чем не виноват…

Я узнал его: это был Володя Ковалев, наш партизан. Как-то еще весной он был послан в разведку и не вернулся. Теперь выяснилось, что он отстал и, не найдя нас на прежнем привале, вступил в отряд Воробьева.

Воробьев, заметив смущение своего помощника, недовольно проворчал:

— Что ты перед ним оправдываешься? Ты же — воробьевец!

— Дурак ты! — сказал ему Ковалев в сердцах. — Ведь это же начальник особого отдела Второй бригады!

Это известие заставило Воробьева измениться. Теперь уже я стал выяснять, кто он такой и кому подчинен. В ответ услышал нечто удивительное:

— Никому мы не подчинены.

Вот это — новость! Отряд в пятьдесят два бойца среди бела дня действует в восемнадцати километрах от Пскова, и никто о нем не знает.

Воробьев рассказал нам свою историю. Родом он был из соседней деревни и, чтобы избежать отправки в Германию, поступил служить в волостную полицию. Но через полгода забрал у полицейских оружие и вместе со своей женой Шурой ушел в лес. Действовал на свой страх и |риск: разгромил два волостных управления, уничтожил немецкие документы — и все это вдвоем с женой! Местные жители прятали его от немцев; за его голову была назначена крупная награда. Весной 1943 года к нему присоединились еще три человека, бежавшие из немецкого плена, а за лето вырос отряд. Примкнули к нему и трое партизан из нашей бригады, отставшие вместе с Ковалевым.

Еще не зная, где находится Восьмая бригада, куда я шел с назначением, я объявил Воробьеву, что. отныне он будет подчиняться штабу этой бригады. Воробьев согласился. Тут же предложил нам участвовать в бою:

— Вблизи Черехи (пригород Пскова) стоит взвод немецких прожектористов. Мы думаем их пощипать. Пойдете с нами?

— А ты разведал обстановку? — спросил я.

— Чего там еще разведывать! Мне верные люди дали информацию.

— Ладно, пойдем, — согласился я, а сам наблюдаю: выстраивается отряд, дисциплины никакой, сплошная махновщина. Ребята рослые, сильные, вооружены трофейными автоматами, есть и пулеметы, но гранат почти нет.

К Черехе подходим ночью. Воробьев смело идет впереди, с ним несколько бойцов, отлично знающих местность. Немцев-прожектористов мы застаем врасплох, спящими, в одном белье. Поднимается шум, перестрелка. Прожектора Воробьев приказал уничтожить. Захватили в плен фельдфебеля, нескольких солдат, забрали оружие. По-мальчишески, хвастливо Воробьев оставляет на месте разгрома записку: «Был, приду еще! Воробьев».

И в тот же вечер снимает свой отряд из Лужков, уходит в деревню Горушка. А деревня эта всего в трех километрах от Назимова, где стоит гарнизон власовцев: в бинокль видно, как движутся немецкие машины. Так что после дерзкого своего налета Воробьев прячется под самым носом врага. «Ну и Воробьев, ну и лихой парень», — думаю я.

Я решил на время остаться в этом «диком» отряде. Дело в том, что из бесед с бойцами, перебежавшими к Воробьеву из назимовского гарнизона, я узнал, что настроение в этом гарнизоне неустойчивое. «Дайте только знак, все перебегут, — сказали мне бойцы. — Никто с партизанами воевать не хочет». И тут возникла мысль: а нельзя ли разложить этот гарнизон, «взорвать» его изнутри? Ведь там около двухсот человек!

Узнаю, что в Стремутке, под Псковом, находится штаб первой ударной бригады власовской армии. Командир ее — белогвардеец, генерал Иванов, начальник штаба — полковник Кримияди. В селе Шванибахово — штаб батальона под командованием какого-то графа Ламсдорфа. Половина батальона в селе Назимове, командиром там некий Жданов.

Вот когда для исполнения задуманного плана пригодились старые мои чекистские связи! В мелеховской волости были наши люди: писарь Иван Иванович и учительница Тина. Через нашу разведчицу я вызвал Тину на свидание. Учительница обрадовалась, заплакала — ведь давным-давно не видела своих. Рассказала, что солдаты из Мелехова часто приходят на танцы в Назимово, что в гарнизоне есть у нее знакомый лейтенант Валентин Зуевич, который с радостью ушел бы от немцев, да боится. В селе Шванибахове капитан Иван Касьянов также настроен против немцев.