1
Разорили, но не все. Кое-что осталось. В шестидесятых годах прошлого столетия нашли в Вельске большой серебряный клад, который зарыл подальше от поляков и казаков кто-то из богатых или даже очень богатых вельчан. Состоит он из множества монет – тех, что называют чешуйками, и украшений.
2
Какой-нибудь английский или голландский историк или экономист голову сломает, пытаясь понять, почему… какого… А мы только плечами пожмем и усмехнемся.
3
Надо сказать, что и с обычными яблоками в Вельске и уезде дело обстояло не лучше. Их начали там выращивать лишь с наступлением двадцатого века.
4
Через двадцать два года упорный Осокин делает вторую попытку организовать училище. Но на этот раз и светские власти, и его непосредственное начальство ему просто не дали разрешения.
5
Как раз по другому берегу Ваги и прошел с рыбным обозом в Москву великий Ломоносов. Это нисколько не помешало устроить в Вельске памятную аллею, посвященную трехсотлетию рождения Михаила Васильевича, и говорить о том, что он как раз через Вельск прошел в Москву за знаниями. Если в соседнем Шенкурске спросить о том, каким путем Миша… Можно даже и не спрашивать – там сразу вам скажут, что ни через какой Вельск Ломоносов не проходил, а шел по другому берегу Ваги аккурат через Шенкурск. Ну и ладно. Ну и пусть не проходил. Ленин с Карлом Марксом и Дзержинским здесь тоже не проходили, и даже по другому берегу, а их именами в Вельске не то что аллеи – целые улицы и площади названы.
6
В краеведческой статье об участии жителей Вельского уезда в Отечественной войне с французами я вычитал, что при подготовке к празднованию столетия победы над Бонапартом Вельский уездный исправник писал в Вологодское губернское правление о том, что «ветеранов Отечественной войны и очевидцев ее, а также и потомков умерших уже ветеранов среди населения г. Вельска и уезда нет». Удивительно не то, что нет ветеранов, а то, что их искали через сто лет. Значит, надеялись найти.
7
И не то чтобы сильно уменьшилось население района. Оно уменьшилось, но всего в полтора раза.
8
Как писал протоиерей Троицкого собора и один из первых вельских краеведов Виктор Степанович Воронов, одноэтажные дома, из которых состоял город, «не лишены приятного вида и опрятного устройства».
9
Он и в Российской империи по численности городского населения в 1856 году занимал 657-е место среди 678 учтенных городов. Интересно, что по удельной доле проживающих в нем дворян Вельск занимал первое место в Вологодской губернии.
10
Пек – твердый остаток от перегонки дегтя.
11
И сейчас из Архангельска привозят рыбу. Правда, не соленую, а свежемороженую. К сожалению, рынка, на котором могла бы проходить ярмарка, в Вельске уже нет – его задушили сетевые магазины.
12
В 1893 году волостной сход Верховской волости Вельского уезда постановил построить памятник Александру Второму в той деревне, через которую император проехал. Закончить установку памятника планировали аккурат к сорокалетию этого знаменательного события. Стали собирать деньги и даже дали объявление в губернских газетах о сборе средств на памятник. Собрали около шестисот рублей, составили проект памятника и… тут выяснилось, что на шестьсот рублей его не поставить. Тем все и кончилось. О том, куда подевались собранные деньги, история умалчивает.
13
Расходы на содержание одной головы рогатого скота по расчетам земской управы были перед Первой мировой войной около двадцати рублей в год. И доходы были тоже около двадцати рублей. Доходы превышали расходы на девяносто копеек. Что тут скажешь… Даже если в семье четыре коровы, то доходу от них…
14
Как вельский исправник, не помня себя, на ватных ногах шел домой после получения этой телеграммы, как смотрел на пьяного мужика, который замер и перестал дышать, увидев его высокоблагородие… Пока замер и пока перестал… Как рассказал об этом жене, как она стала мелко креститься и плакать, как он прикрикнул на нее, чего никогда себе не позволял, как пошел к себе в кабинет и велел горничной подать водки и какой-нибудь закуски… Через полтора месяца постановлением Временного правительства должности земских исправников упразднили.
15
Один из районов Вельска местные жители называют теперь «гаремом». Когда я спросил экскурсовода в местном краеведческом музее, откуда такое название, мне ответили, что в этом районе города были женские бараки. Впрочем, это больше похоже на легенду. Скорее всего, не было там никаких женских бараков. И женщин тоже не было.
Надо сказать, что в краеведческом музее нет не то что зала, но даже и стенда с экспозицией, посвященной Севдвинлагу и строительству железной дороги от Коноши до Котласа. Да и вообще нет ничего о том периоде в истории Вельска. Оказывается, такая экспозиция была, но ее демонтировали. В музее мне сказали, что мало кто ею интересовался и экскурсий никто не заказывал. Как ни крути, а старинные мушкетоны, блестящие кирасы и резное блюдо из карельской березы, на котором поднесли хлеб-соль Александру Второму, выглядят куда привлекательнее, чем фотографии заключенных, в телогрейках на лютом морозе или в туче комаров строящих железную дорогу. Все же готовится целый зал, посвященный истории советского Вельска. В нем, в частности, будут выставлены материалы по истории Севдвинлага и строительства дороги.
16
В начале июля 1941-го в Ленинграде произошло еще одно событие, имеющее отношение к Вельску. По приговору Военной коллегии Верховного Суда был расстрелян уроженец Вельска, выдающийся советский генетик, заведовавший в Ленинградском университете кафедрой генетики растений, которую он сам же и организовал, Георгий Дмитриевич Карпеченко. Его арестовали еще в феврале 1941-го и обвинили в шпионско-диверсионной деятельности и в открытой борьбе под руководством Вавилова против «передовых методов научно-исследовательской работы и ценнейших достижений академика Лысенко по получению высоких урожаев». Реабилитировали Карпеченко посмертно в 1956-м. В Вельске о Карпеченко помнят. Его именем названа улица, открыт научно-образовательный центр «Дом Карпеченко», установлен памятник, и сам генетик посмертно внесен в списки почетных граждан Вельска.
Стоял я возле памятника Карпеченко во дворе его дома и думал, что представить себе памятник Сталину в Вельске трудно. Практически невозможно. Потом еще постоял, еще подумал и решил, что действительность может быть куда богаче моего воображения, и не стоит… Не стоит, и все.
17
Вот что писал в воспоминаниях о Вельске зимы 1942 года Константин Ярунцев, в то время курсант Ленинградского военно-ветеринарного училища: «Город Вельск. В начале 1942 года его еще почти не коснулась война, и жили там сытно и без затемнений. В городе размещалось управление Севдвинлага, то есть Северодвинского лагеря заключенных, и работники управления и служащие, получая паек или приходя в столовую за обедом, еще просили дать не очень жирное мясо, без подливы кашу и тому подобное. То есть перебирали заказы. Хлеб был и пшеничный, и ржаной, и очень белый, и всего сколько угодно. Для нас, видавших смерть от голода, истощенных, едавших жидкий черный хлеб и всякую сколько-нибудь съедобную дрянь, все это казалось сном, невиданным счастьем, и мы как нищие просили в столовых в первые дни поесть, ходили по домам и нас, правда, привечали, „разбирали“ по семьям для подкормки как блокадников. Но это побирушничество скоро запретили как явление, позорящее честь училища».
18
Интересно, что в Новгородской летописи Василий Степанович Едемский упомянут под именем Василия Шенкурского.
19
Были, конечно, и более прозаические события вроде волнений удельных крестьян в 1812 году. Мужики Тарнянской волости отказались платить подати. Власти послали к мужикам помощника управляющего Архангельской удельной конторой надворного советника Мадинова и с ним разных чинов для строгого разговора с отказниками. Шенкурский исправник докладывал начальству, что еще ночью у избы, где остановилось начальство, «около ста человек, не приходя в избу, обстояли кругом двора, учинили крик и непорядочные ругательства». Это в одной деревне, а в другой дело дошло до того, что командировочные из Архангельска со страху заперлись в избе десятского, но толпа «окончины кольем выбили и разнесли двери, зашед в избу всех жестоко избили». Всего же отказалось платить подати десять деревень Шенкурского уезда. Уездные власти писали архангельскому военному губернатору, что удельные крестьяне не платят податей «единственно из упорства и последования ложным внушениям развратного поведения их собратии». Бунт все же подавили, прислав роту солдат.
20
Форшмейстер – лесничий.
21
Между прочим, жалованье городничего и уездного судьи в те времена составляло триста рублей в год. Так что Странден и Львов пожертвовали почти половину своего месячного заработка. Конечно, скажет читатель, помним мы прекрасно и Антона Антоновича Сквозника-Дмухановского, и Аммоса Федоровича Ляпкина-Тяпкина. Знаем мы, как жили они на жалованье… Не все, однако, городничие и судьи были такими. И вообще. Представьте себе хотя бы на мгновение руководителя районной администрации и районного судью, отдающих половину своих месячных заработков на нужды школы. Представили? То-то и оно… Секретаря райсуда и бухгалтера можете не представлять.
22
Флаг этот с надписью «Свобода. Равенство. Братство» чудом сохранился и висит теперь в краеведческом музее рядом с иконой преподобного Варлаама Важского (в миру Василия Степановича Едемского), фотокопией рядной записи о покупке Шенкурского погоста новгородским боярином Василием Матвеевичем Едемским у старосты Азики с братией и фотокопией фотографии, на которой Яков Иванович Едемский, далекий потомок новгородского боярина Василия Матвеевича Едемского, сидит под лозунгом эсеров. Не то чтобы все смешалось в доме Едемских, но…
23
Белогвардейский журнал «Важская область» писал в 1918 году: «…Председатель УИКа Иванов не был похож на председателя в обычном понимании о таковом, а представлял нечто похожее на самодержца, разрешавшего высказывать лишь то, что желательно его воззрениям…» Георгий Иванов был из тех Ивановых, о которых Саша Черный писал: «…А вокруг от Ивановых содрогается земля». От Георгия Иванова она содрогалась недолго – в 1919 году он умер от тифа в Архангельской тюрьме. В нынешнем Шенкурске есть улица Георгия Иванова. И улица Никандра Пластинина есть. И обе они впадают в улицу Ленина. А куда им, спрашивается, еще впадать… Есть еще улица Хаджи Мурата. Не толстовского, а Хаджи Мурата Дзарахохова. Он командовал эскадроном красных кавалеристов и воевал на Вельско-Шенкурском направлении. В 1936-м написал книгу воспоминаний «Жизнь Мурата Дзарахохова, рассказанная им самим». В ней он не писал, что его эскадрон за собой таскал целый обоз из сотни подвод с награбленным имуществом. Не писал и про то, как после сдачи белыми Архангельска его отряд использовался Архгубчека в качестве расстрельной команды.
24
Если бы события 1918 года собрать и рассыпать в прошлое Шенкурска и уезда, то наверняка хватило бы если не до покупки Едемским Шенкурского погоста у старосты Азики с братией, то уж точно до постройки крепости при Михаиле Федоровиче. Впрочем, такой бурной истории никакому городу не пожелаешь.
25
Командира Шенкурского добровольческого батальона штабс-капитана Воробьева расстреляют в декабре 1920-го. Прапорщика Ракитина красным выдаст крестьянка деревни Монастырской Шахановской области Шенкурского уезда. Его заставят отречься от белого движения и напечатают это отречение в газете «На борьбу», а затем расстреляют в мае 1920 года в Архангельске. Никандр Пластинин доживет до 1937 года и умрет в тюрьме Нижне-Удинска. Иван Боговой, председатель шенкурского УИКа с 1918 по 1920 год, будет расстрелян в 1937-м. Шенкурский уездный военком Василий Боговой, впоследствии кавалер двух орденов Красного Знамени, будет расстрелян в 1937-м. Комиссара Попова расстреляют в 1937-м. Только Ревекка Пластинина умрет своей смертью в 1950 году.
26
В уезде читали разное. К примеру, ходила по уезду рукописная «Повесть 1864 г. 1 марта, написанная своеручно на пользу чтущим, благородной девицы Вологодской губернии Пелагеи Петровой о хождениях ея по тому свету во время суточного обморока». Девица Пелагея Петрова писала, что «видела младенцев, разделенных на четыре сорта: первые – в золотых одеждах, с крыльям; вторые – в серебряных, без крыльев; третьи – без крыльев, но светлы; четвертые – темнообразные, без крыльев. Певчие сказали мне: первые сравнены с Ангелами, а вторые за болезни – с мучениками; третьи – незаконнорожденные, но за невинность почтены местами светлыми, а четвертые – удушены матерями и ради матерного нераскаяния имеют вид темный; а если покаются матери, тогда они позлащены будут и достигнут первых светлостей».
27
Правила для рабочих спиртового завода были довольно строгими. Необходимо было быть на рабочем месте всегда трезвым и ни в коем случае браги не пить. За пьянство и питье браги полагался штраф в размере дневного заработка. Все работы должно было производить тихо, без крика и, самое главное, без нецензурной брани. Крикунов и любителей нецензурно ругаться ждал штраф в размере дневного заработка. Строже, чем за питье браги и ругань, штрафовали только за порчу оборудования и «за произведенную нечистоту на полу или на скамье ретирада» в заводском сортире – за это вычитали двойной дневной заработок.
28
О детстве и юности Сережи Кострикова писательница Голубева в 1936 году написала повесть «Мальчик из Уржума», от которой теперь могут вспомнить только название, да и то не все, а только те, кто эту повесть проходил в незапамятные времена в школе, но так и не прочел.
29
Спиридон Мавромати, как и Киров, своей смертью не умер, хотя по партийной линии не пошел, членом партии вообще не был, наверх не лез, а работал себе тихонько по своей инженерной электротехнической специальности начальником электромеханической части Свирской ГЭС. Не помогло. Его расстреляли в 1938-м по пятьдесят восьмой статье за шпионаж.
И еще. Вятские краеведы не нашли никаких следов листовок, которые печатал юный Сережа Костриков, хотя и обыскали все углы и поскребли по всем архивным сусекам. Может, он и не печатал их вовсе, а все эти листовки – плод воображения писательницы Голубевой.
30
К счастью, Троицкий собор при советской власти не взорвали и не разобрали по кирпичику на хозяйственные постройки. Он и теперь украшает город.
31
Об этом эсере по фамилии Комлев я вычитал во второй главе воспоминаний Михаила Ивановича Касьянова «Телега жизни», где он пишет о своей учебе в Уржумском реальном училище и о жизни в Уржуме с 1913 по 1920 год. Попалась мне на глаза еще и такая деталь, о которой грех не упомянуть. «Военный строй в реальном преподавал подпоручик Ювеналий Иванович Жарков. Он ходил в сапогах, а к ним полагались специальные галоши с прорезями для шпор». Что за прелесть эти галоши с прорезями!
32
Что касается памятников, то Уржум – город уникальный. Второго такого в России, наверное, и не сыскать. В нем нет ни одного памятника Ленину, и даже главная улица носит имя не лучшего друга детей, а Кирова.
33
Из того, что не вошло в этот рассказ об Уржуме, можно составить еще десять таких же рассказов. Не рассказал я о Марии Марковне Логиновой – первой учительнице музыки Петра Ильича нашего, доживавшей в Уржуме свои последние годы, о деревне Лопьял Уржумского уезда, в которой родился Виктор Михайлович Васнецов. Правда, его родители через два года после рождения из деревни и из уезда увезли, но это не мешает уржумцам гордиться своим земляком и каждый год устраивать в Лопьяле «Васнецовские пленэры». Об одном московском художнике, который думал, что Уржум – это город в Китае, о блаженной Сашеньке Прозорливой, жившей в селе Шурма во второй половине девятнадцатого века и умершей в начале двадцатого. Она не столько исцеляла односельчан, сколько советовала, как поступить, и предсказывала будущее. Сашенька была инвалидом и сорок пять лет пролежала прикованной к кровати, а кровать у нее была на колесах, чтобы можно было ездить на службы в церковь. Сотрудники краеведческого музея ездили в Шурму осматривать эту кровать, которую там хранят как реликвию, но оказалось, что никаких колес у этой кровати нет и, скорее всего, не было. Не рассказал об оркестре мальчиков, игравшем в уржумском клубе в самом начале прошлого века, о том, что первый мотоцикл появился в Уржуме в 1912 году и был немедленно запрещен, поскольку очень сильно шумел и пугал местных жителей, о том, что в городе было три извозчика, в любой конец довозивших за гривенник, о том, как местные жители ловят чехонь на резинку, о теплоходе «Василий Чапаев», приплывающем каждой весной по высокой воде в Русский Турек, о туристах, увозящих из Уржума целые сумки с местными водками, настойками и бальзамами. Не рассказал о том, как местные знахари лечили раньше все болезни наговорами на редьку, нашептываниями на воду, масло, да и сейчас, бывает, так лечат, о том, как в 1913 году уездное земство послало крестьянина Меркушина в Моравию перенимать тамошний опыт, и о том, как он вернулся с такими большими глазами от удивления… Не рассказал, наконец, об угольном утюге с головой писателя Толстого на заслонке, хранящемся в уржумском краеведческом музее. Делали эти утюги в Верее, но каким-то образом они добрались и до Вятской губернии. Не писал бы граф: «Учение церкви есть теоретически коварная и вредная ложь, практически же – собрание самых грубых суеверий и колдовства…», так его портретом, может, украшали бы самовары или железнодорожные подстаканники или даже благословляли бы молодых. Благословляли же портретом Писемского, который не только не был зеркалом русской революции, но даже и босым никогда не ходил. Нос у Льва Николаевича длиннее, чем был на самом деле, для того чтобы графа удобнее было водить за него при загрузке горячих углей в топку. Бывало, доведет он несчастную Софью Андреевну до слез своими капризами, придирками и постоянными переписываниями, уйдет она к себе в комнаты, достанет из потайного ящика в комоде такой утюг, велит Агафье или Лукерье принести горячих углей, насыплет их в утюг и смотрит, смотрит на него, а потом и спросит: «Тепло ли тебе, Левушка?» Еще и поплюет на утюг. Нравилось ей, как он шипит.
34
Видимо, от тех марийских времен остался маленький, размером с месячного котенка, деревянный божок с треугольной головой и треугольным носом, тонкими ручками, прижатыми к цилиндрическому тельцу, и разными глазами – один щелочкой, а второй прямоугольником. Я пишу, видимо, потому, что никто не знает, сколько этому божку лет. Принесли его в музей яраничи в 1950-х годах, и с тех пор сотрудники музея так и гадают о его возрасте, поскольку денег на определение радиоуглеродным или любым другим методом у музея нет и вряд ли в ближайшем будущем они могут найтись. Хотя… судя по отрешенному взгляду этого деревянного кумира, лет ему никак не меньше тысячи.
35
Тарханами в шестнадцатом и семнадцатом веках называли освобожденных за особые заслуги от налогов и податей. Что делали люди с такими привилегиями в крошечной крепости в глухом на оба уха краю – ума не приложу.
36
Читаешь про все это и думаешь – как же повезло Левше, что он просто напился пьян дорогой из Англии домой и быстро умер в Обуховской больнице, отчего в России изобретатель еще и великомученик, черт догадал Шамшуренкова родиться в России с душой и талантом.
37
Нижеследующее совершенно точно не имеет никакого отношения к истории Яранска, и все же… Черновик своего письма в сенат изобретатель отдал переписать набело другому заключенному нижегородского острога – Федору Родионову. Тот углядел, что в черновике неопытной рукой племянника Шамшуренкова был перечеркнут титул императрицы. Так бывает, когда напишешь что-нибудь не в том месте, зачеркнешь и начнешь с новой строки. Родионов немедленно донес об этом тюремному начальству, надеясь то ли на сокращение срока заключения, то ли на лишнюю пайку хлеба. Шамшуренкову повезло, донеси его сокамерник о такой помарке на несколько лет раньше, во времена Анны Иоанновны, – дело могло кончиться и для Леонтия Лукьяновича, и для его племянника денежным штрафом или битьем батогами. К счастью (вот счастье-то!), в царствование Елизаветы Петровны таким делам ходу не давали, и специальный указ сената 1742 года предписывал такие помарки исправлять, а писцов, просителей и испорченные бумаги в Тайную канцелярию не отсылать. Шамшуренкова допросили, удовлетворились его объяснениями о том, что его племянник «то учинил от неисправного писания крестьянскою своею простотою», и дело закрыли. Поневоле и задумаешься – а ведь мы теперь семимильными шагами в сторону, противоположную от этого сенатского указа 1742 года…
38
Здание яранской женской гимназии как стояло, так и стоит на улице Гоголя. Улицу переименовали в честь Николая Васильевича в 1910 году, а до того она называлась Басурманской, потому что в незапамятные времена в конце ее находилось мусульманское кладбище.
39
В книге о яранской гимназии я вычитал, что в 1875 году туда на должность сторожихи поступила мещанка Жукова и прослужила в этой должности двадцать восемь лет. Обычной сторожихой. Всю жизнь. Представился мне тогдашний Яранск, женская прогимназия, крошечная сторожка, где мещанка Жукова сидела вместе с кошкой Анфисой, давно не беленая печка и закоптелый медный чайник. Ноги у сторожихи отекали. Зимой по ночам было слышно, как воют волки на окраине города. Может, она и выпивала, но не как все сторожа, а самую малость – по престольным праздникам. На Пасху гимназистки приносили ей крашеные яйца и куски куличей, завернутые в синюю сахарную бумагу. Любили у нее сидеть и чай пить вприкуску. У Жуковой и родственников не было, кроме какой-то двоюродной племянницы* в соседнем Царевококшайске. Та уж после похорон приехала, теткин дом продала и укатила обратно. Да там и дом-то был одно название – покосившийся, с гнилыми нижними венцами. Купили его ради земли, на которой он стоял, и разобрали, чтобы не мешал строительству нового. Как там у древних… Не была. Была. Никогда не будет.
40
На этом месте я задумался, полез на сайты, где продают молочных коров, и выяснил, что сейчас хорошая корова (Демьян Бедный советовал купить хорошую корову) стоит около ста тысяч рублей. Некстати вспомнились мне мои гонорары, полученные за стихи… Беспородного хомяка я, быть может, и купил бы на свои гонорары, но корову… да хотя бы козу… Скорее всего, только котенка, которого отдают даром в хорошие руки. И вообще – напиши я сейчас антирелигиозную поэму, мне бы такую показали корову… В том смысле, что сделали бы козу.
41
Стал я искать списки репрессированных яраничей, и среди разного рода документов попался мне ответ на запрос «О предоставлении информации об объектах памяти жертв политических репрессий», сделанный в 2014 году директором научно-информационного центра «Мемориал» правительству Кировской области. Правительство в лице заместителя председателя сообщает, что в Кировской области этих памятников довольно много, и среди них – памятник Герцену, здание бывшей городской управы, в котором работал Салтыков-Щедрин, дома, в которых жили ссыльные революционеры Бауман, Степанов, Мавромати, Радин, Дубровинский, польские рабочие из Варшавы… и еще десяток имен. Отдельно в списке дом, где жил революционер Дзержинский, и табачная фабрика, на которой он фасовал махорку. Интересно, а если с таким же запросом обратиться к правительству Архангельской области, они тоже внесут в список памятников жертвам политических репрессий дом в Сольвычегодске, в котором жил сосланный Джугашвили?
42
Читатель моего сетевого журнала Ирина Лифшиц, рассказывала мне со слов отца, эвакуированного из Витебска в Яранск, что паспортистка, выдававшая ему новое свидетельство о рождении взамен оставленного в суматохе в Витебске, была очень удивлена и даже озадачена национальностью «еврей», о которой она до этого не слыхала.
– Ебреи, ебреи… – проворчала она. – Не знаем мы никаких ебреев. Из Белоруссии – значит белорусы.
И записала белорусом. Так ее папа и проходил до конца войны белорусом и только потом переделал документы.
43
Конечно, я хотел написать оптимистический финал. Про тихую спокойную Ярань, про глубинный народ, про древний и вечно молодой Яранск, про светлое будущее, в которое яраничи смотрят с надеждой… Не получилось, хотя и старался изо всех сил.
44
И сейчас ловят. Только в Новгород эта рыба уже не попадает. Местные рыбаки сдают ее перекупщикам, а те увозят большей частью в Петербург и в Москву. Купить рыбу у местного жителя почти невозможно – или сам лови на удочку, или езжай за ней в одну из столиц.
45
Между прочим, в городе Санкт-Петербурге есть даже улица Пудожская. Некоторые пудожские краеведы полагают, что она так названа в ознаменование вклада, внесенного Пудожским погостом в строительство… Увы, не в ознаменование. Просто в восьмидесятые годы позапрошлого века несколько столичных улиц наименовали по уездным городам Олонецкой губернии. С другой стороны, какая-нибудь уездная рязанская Елатьма тоже помогала. И все помогали. Попробовал бы кто-нибудь не помочь. Так ведь Елатомской улицы нет, а Пудожская есть.
46
Дом, в котором останавливался в Пудоже Державин, не сохранился.
47
Как хотите, а чеканную формулировку «временно проживающие при разных должностях» могли придумать только у нас. Временно проживающий при должности мэра… или губернатора… или начальника РОВД… И оглянуться не успеешь, как они уже проживают при этих должностях постоянно и их оттуда, как и написанное пером, не вырубить топором.
48
Если рассуждать аналитически, то в Пудоже «Биржевыми ведомостями» мог интересоваться только один человек – Иван Иванович Малокрошечный. Неужто он был такой… эконом, что из-за сорока копеек, пусть даже и серебром…
49
Одним из последствий упадка льноводства в Пудожском крае стало увеличение численности отходников. Пудожане не только сами разбредались и разъезжались в поисках работы по Олонецкой и другим губерниям, но и детей своих буквально сызмальства отдавали в обучение различным ремеслам в Петербург. Приезжал из столицы наборщик в какую-нибудь деревню и интересовался у родителей, нет ли у них мальчиков и девочек от десяти до четырнадцати лет. Как только такие находились, наборщик тотчас же начинал рассказывать родителям о том, какие блестящие перспективы ждут их детей в столице, в каких прекрасных столярных, сапожных, башмачных, шляпных и пошивочных мастерских будут они учиться, как быстро всему научатся, как будут любить их будущие хозяева, как оденут в лучшие одежды и на выход дадут как минимум четвертной билет, а то и два. Родители, конечно, соглашались, потому как от такого счастья грех отказываться, и, помолившись Богу, ударяли с наборщиком по рукам, брали у него задаток от одного до двух рублей за каждого ребенка и…
50
С церковью Александра Невского вышла вот какая история. Николай Александрович Базегский спросил у пудожан: что будем строить? Церковь или мост через Водлу? Мост способствовал бы развитию сообщений, торговли… Выбрали церковь. Говорят, что местное купечество побаивалось конкуренции с соседней Вытегрой, в которой всегда все крутилось на несколько оборотов шустрее. С развитием сообщений вообще не задалось. То есть они, конечно, развивались, но большей частью речные и озерные. В последней четверти девятнадцатого века стали ходить грузопассажирские пароходы между селом Подпорожье, что в одиннадцати километрах ниже Пудожа по Водле, до самого Петрозаводска (пароходы не могли подниматься по Водле до Пудожа, поскольку в Подпорожье реку во всю ширину перегораживает порог). Поездка занимала около половины суток. Потом открылась еще одна пароходная линия, принадлежавшая Петербургско-Волжскому пароходству, потом еще одна, которую обслуживал грузопассажирский пароход «Сильфида», принадлежавший петрозаводскому купцу Фогелю, потом… Петербургско-Волжское пароходство свою линию закрыло из-за финансовых трудностей, а купец Фогель умер, и «Сильфида» перешла на другие маршруты. Все же регулярное пароходное сообщение между Пудожем (вернее, Подпорожьем) и Петрозаводском было установлено с 1887 года, но уже Петербургско-Петрозаводским пароходством. По поводу открытия новой линии пресса писала: «Нельзя не быть благодарными обществу, открывшему пароходное движение в местности, о которой принято говорить, что свет здесь досками заколочен». Ходил по этой линии пароход – стосильный винтовой «Геркулес». Как писала В. Н. Харузина в своих записках, «маленький и грязный, служащий больше для перевозки грузов, чем для пассажирского движения». И все же пароходного сообщения, ограниченного навигацией, было мало. Нужна была железная дорога. Сами пудожские купцы на этот счет… а вот вытегорский купец Воробьев предложил в 1871 году проект постройки железной дороги от Вытегры до беломорского порта Онега как раз через Пудож. Через год провели изыскания на местности, и оказалось, что проложить дорогу можно. Кроме того, оказалось, что денег на нее нет. И до сих пор нет.
51
По данным переписи 1897 года, в уездных лесах, кроме медведей, лосей, зайцев, белок, подосиновиков и муравьев на территории в 18,6 тыс. кв. верст проживало 33,5 тыс. человек, а в самом Пудоже проживало полторы тысячи человек. На одну квадратную версту Пудожского уезда приходился всего лишь один целый человек и еще восемь десятых другого человека. По данным переписи за 2019 год, на один квадратный километр Пудожского района приходится еще меньше народу – один целый человек и четыре десятых еще одного. В Монголии больше. Медведей, лосей, зайцев и белок тоже сильно поубавилось. Только муравьям и подосиновикам все нипочем.
52
Обычно большевики добавляли к этой триаде еще и помещиков, но особенность Пудожского уезда состояла в том, что там практически не было помещиков – крестьяне принадлежали государству и монастырям.
53
Надо сказать, что роман советского писателя Рысса… очень советский. Одно из главных действующих лиц романа – купец Тимофей Семенович Катайков – изображен исчадьем ада. В конце романа он, преследуемый комсомольцами, убегает, бросив старуху жену, из Пудожа с нажитыми неправедным трудом золотом, валютой и драгоценностями, оседает в Новосибирске под другой фамилией и там живет никем не узнанный до самой смерти, работая заведующим овощебазой и ведя скромную жизнь подпольного миллионера.
Реальный же купец Катайков Дмитрий Михайлович, как рассказал мне пудожский краевед Александр Григорьевич Костин, был человеком уважаемым – известным пудожским предпринимателем, общественным деятелем и благотворителем. Дожил он до 1959 года, и не в Новосибирске, а в Ленинграде. Катайков был страшно обижен на Рысса за то, что тот воспользовался его фамилией. В Пудоже других купцов по фамилии Катайков не было, и перемена имени и отчества никого из пудожан обмануть не могла. Дочь Катайкова, Клавдия Дмитриевна, даже написала в 1959 году письмо Евгению Рыссу, в котором доказательно опровергала факты из романа. Рысс отвечал ей: «Все, конечно, было совсем не так, как у меня в книге…», но упорно стоял на том, что имеет право на вымысел. Имеет, что и говорить. Что же касается братьев Малокрошечных и Николая Александровича Базегского, показанных в романе, мягко говоря, не с лучшей стороны, то они ко времени написания романа давно умерли и обидеться на писателя не могли, а хоть бы и могли…
Когда был показан телефильм, то пудожане его, считай, не видели. В 1971 году у большинства из них и телевизоров не имелось, а если бы и были, то все равно не посмотрели бы, потому как до этих мест сигнал доходил до того ослабленным, что и не доходил вовсе. Теперь, когда все три серии фильма можно посмотреть, включив компьютер… никто его и не смотрит. Теперь это дела очень давно минувших дней. Почти неолит с петроглифами.
54
На одном из камней выбита надпись: «Логинов Мефодий Семенович 1914 10/VI». В сводной базе «Мемориала» написано, что арестовали Логинова, который к тому времени был трудпоселенцем, на острове 18 декабря 1937 года, через десять дней осудили по ст. 58-2-10-11 28 и через девятнадцать дней расстреляли на Черной речке. Было Мефодию Семеновичу двадцать четыре года.
55
Музей в Пудоже богатый, и экспонатов в нем много. Жаль только, что посетителей мало. Так получилось, что расположен Пудож на середине автомобильной дороги между Мурманском и Москвой. Проезжающие останавливаются в Пудоже только переночевать, а утром встают и укатывают в Москву. В музей зайти им недосуг. Да и музей, признаться, переживает не лучшие времена. Здание земской управы, в котором он расположен, так обветшало, что и ремонтировать его нет никакого смысла. Крыша… нечего и говорить про крышу. Зимой внутри музея временами бывает не более двух градусов тепла. Ни водопровода, ни канализации в нем нет. Гвозди бы делать из его сотрудников, которые и в стужу, и в зной приходят туда и работают в музее и в стуже, и в зное. Обещают власти, что переедет музей в новое здание, которое на самом деле старое – бывшее здание райкома партии, но хорошее. Может, оно и хорошее, но небольшое. Как там разместить все необходимые экспозиции… Короче говоря, и оставаться уже нет никакой возможности, и переезжать боязно.
И еще. Однажды через Пудож проезжал писатель Даниил Гранин, и сам Кораблев водил его по музею и долго с ним разговаривал. Считается, что в романе «Картина» Гранин вывел Александра Федотовича под именем краеведа Поливанова. Кто теперь помнит роман «Картина» да и все остальные романы писателя Гранина…
56
До Петрозаводска можно еще добраться на автобусе. Ехать, правда, нужно часов шесть. В советское время ходил по Онежскому озеру теплоход «Ладога», а потом, уже после советского времени, стала ходить «Комета» на подводных крыльях. «Комета» старенькая и не столько летит над водой, сколько по ней ползет, но за полтора часа от поселка Стеклянный, что в устье Водлы, до Петрозаводска добраться можно. Не дай бог, еще и сломается посреди озера, которое как море. И вообще она уже два года как не ходит. Зимой остается только автобус, но и он, когда дорога обледенеет, может и не поехать. Вот тогда, если у тебя нет собственной машины или денег на вертолет, который неизвестно когда полетит…
57
Рушница – ружье с фитильным запалом.
58
Зендень – шелковая ткань.
59
Китайка – легкая хлопчатобумажная ткань. Россия потом сама освоила ее производство и ко второй четверти девятнадцатого века стала экспортировать китайку туда, откуда она к нам пришла, в огромных количествах. У нас этой китайки в одной Костромской губернии, в какой-нибудь крошечной Вичуге, производилось столько… а теперь снова как в семнадцатом веке. Они нам китайку, а мы им… Соболями теперь уж не расплатишься. Вот разве что лес или газ…
60
Камка (дамаск) – шелковая ткань с цветочным рисунком.
61
Фанза – китайская шелковая ткань, напоминающая тафту.
62
Фата коноватка (точнее, канаватная фата) – шелковое женское покрывало или платок прямоугольной формы. Такой шелк производили в сирийском городе Канават. Богатые женщины носили шитые золотом канаватные покрывала. Носили и бедные, когда хотелось пустить пыль в глаза. Про таких говорили «голь перекатна, а фата канаватна». Как такой платок попал в сундук Григорию Басанову – неизвестно, но уж он-то точно не был перекатной голью.
63
Доскан – ящик, шкатулка.
64
Часть обратного пути каравана проходила по пустыне Гоби. Не самая легкая часть.
65
Правду говоря, она была не Матвеевна, а Спиридоновна, но Спиридоновна нарушит размер и рифму.
66
Хотя это и не имеет отношения к Лальску, но о такой детали жаль не упомянуть. Кроме указа была еще и «Проезжая грамота», данная Саватееву в Посольском приказе. Так вот, в этой грамоте первые два десятка слов «Божиею поспешествующею милостию мы, пресветлейший и державнейший великий государь царь и великий князь Петр Алексеевич, всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец» были написаны золотом, а все остальное – обычными чернилами. Впрочем, и китайскому императору была оказана честь – слова «богдыханову высочеству» тоже написали золотом.
Раз уж зашла речь о проезжих грамотах. Журнал «Русская старина» в одном из номеров конца позапрошлого века писал, что в 1704 году по Сибирскому тракту, а значит, и через Лальск, проехал беглый крестьянин Тобольского уезда Ефрем Иванов. Представлялся Иванов местным властям полковником и крестником Бориса Петровича Шереметева. Была у него «грамота» за подписью и печатью Бориса Петровича. Ехал он с целью предупредить местные власти о якобы предстоящем проезде по Сибирскому тракту Петра Первого. В грамоте было сказано, чтобы везде Иванову давали по двадцать пять подвод и оплачивали прогоны. Ехал он от самой Москвы и проехал почти до Тобольска, прежде чем его разоблачили. Интересно, брал ли он заимообразно деньги у местных дьяков, подьячих и купцов в обмен на обещание протекции у крестника или только кутил в придорожных трактирах на прогонные деньги?
67
Стоять на правеже – это значит в течение некоторого установленного судом или приказом времени ежедневно, кроме праздников, стоять перед этим самым судом, пока тебя бьют батогами по ногам. Бить могли и час, и два. Пока не отдашь денег или не найдешь человека, который тебя с правежа выкупит. За долг в сто рублей нужно было стоять месяц или больше, если долг был больше. Это еще Иваном Грозным было установлено, а потом подтверждено несколькими указами в семнадцатом веке.
68
Не поленился я написать в Национальный музей Республики Коми в Сыктывкаре. Тамошние музейщики долго меня спрашивали, какую организацию я представляю, по чьему заданию пишу очерк о Лальске, где он будет опубликован и каким тиражом. Требовали указать место работы, паспортные данные и прописку. Когда же я сообщил им, что никакого задания у меня нет, а я сам, своей, что называется, охотой, пишу и никакую организацию не представляю, то сообщили мне, что никаких башенных часов из Лальска у них нет, а есть только напольные, работы часового мастера Михайлы Коршунова. Зато очень красивые и показывают даже фазы луны. Тогда я снова написал в Лальский музей, и выяснилось, что бывший настоятель Лальского Воскресенского собора считал, по каким-то ему одному известным причинам, что часы находятся в краеведческом музее Сыктывкара, и даже писал туда, считая, что часы нужно отдать собору. Музейщики – люди не из тех, которые по доброй воле отдадут хотя бы ржавый гвоздик, попавший к ним в фонды. Сыктывкарские – не исключение. Так я и не смог узнать, куда делись часы с колокольни Лальского Воскресенского собора. Как бы не сами хозяйственные лальчане не растащили в 1930-х части неработающего механизма по домам.
69
И ведь нельзя сказать, что лальские купцы были дураки. Вовсе нет, но с дорогами у них была беда. Для того чтобы в Лальск смог приехать генерал-губернатор Мельгунов и объявить его городом, пришлось срочно ремонтировать дорогу от Устюга до Лальска – и мосты, и перевозы, и даже ставить новые верстовые столбы. Да и сейчас, когда их сменили новые купцы и неугасимых лампад Спасителю уже давно нет, с дорогами все без изменений. Вот кабы приехал в Лальск губернатор… Нет, мало губернатора, чтобы исправить дорогу от Лузы до Лальска, не говоря о дороге до Устюга. Тут поднимай выше… но кто же спустится в забытый богом Лальск с самых вершин… И начинаешь думать, что, может быть, дело в той самой лампаде Спасителю, которая давным-давно погасла.
70
Богатые лальские купцы жили в богатых, по лальским, конечно, меркам, домах. Купчиха Федора Юрьева – в восьмикомнатном доме, самые богатые Василий Саватеев и Василий Максимов – в семикомнатных. Купец третьей гильдии Сумкин и вовсе жил в четырехкомнатном доме, но самым большим домом в девять комнат владел не самый богатый купец Михаил Бобровский.
71
Вы, конечно, спросите, куда же делись первые тридцать лет истории Лальска в позапрошлом веке. Кто же их знает. Запропастились куда-то. (Все же одно свидетельство существования Лальска в эти годы мне найти удалось. Городское общество г. Лальска прислало пятьсот рублей на благоустройство Вологды к приезду императора Александра I в августе 1824 года. Огромная, между прочим, для Лальска сумма.) В историях наших провинциальных заштатных городов, случается, пропадают и целые века. Что уж говорить о десятилетиях. Само собой, люди в них живут, рождаются, женятся, заводят детей, умирают, растят крыжовник, тыквы, торгуют мылом, пряниками, глиняными горшками, картузами или мобильными телефонами, но при этом не происходит ровно ничего, кроме выращивания редьки и моркови, торговли мылом, пряниками, картузами и мобильными телефонами. Не дай бог путешественнику во времени попасть в такую темпоральную петлю – его оттуда не вызволить никакими силами. В таких временных болотах вязнут и тонут даже полноприводные машины времени на гусеничном ходу.
72
Фамилия Сумкиных известна в Лальске еще с середины семнадцатого века. Сумкины торговали пушниной, которую привозили из Сибири. Сам Степан Семенович начинал, что называется, с низов. В 1782 году ему было двенадцать лет, и, по данным переписи, он значился как «мещанский сын». О его имущественном положении сказано: «без всякого имения, умеющий читать и писать». Учиться в Архангельск или хотя бы в Устюг он поехать не мог, а посылать его за счет города никто не собирался. Определили его с другими мещанскими мальчиками в городовой магистрат. К сорока годам этот мальчик «без всякого имения» – уже купец третьей гильдии, а через год после того, как он записался в третью гильдию, Сумкин перешел во вторую, объявив капитал в двадцать тысяч рублей, и еще через шесть лет открыл писчебумажную фабрику.
73
Сергей Михайлович Прянишников умер в 1912 году и похоронен в Лальске. На черном гранитном надгробии выбито «Надгробное слово, сказанное рабочими фабрики Сумкина, на которой покойный прослужил более 50 лет»: «Глубокоуважаемый Сергей Михайлович! Мы рабочие заведываемой тобою фабрики движимые искренней признательностью за твое отеческое отношение к нам, собрались у гроба твоего, чтобы воздать последний долг и проститься с тобой. Как много сделал ты в течение своей долгой трудовой жизни, поражая нас своей энергией, трудолюбием и знанием всех мелочей фабричной работы. Как много сделал ты для усовершенствования и увеличения фабрики! Благодаря твоей работе увеличивалась и потребность рабочих рук, поэтому для постепенного увеличения семейств приходилось тебе без причины вызывающей с нашей стороны разлучаться со своими детьми. А кто помогал нам материально и нравственно в безчисленных нуждах наших? Кто поддерживал нас при воспитании наших семейств? Все ты – покровитель и благодетель наш! Ты умер, постепенно угасая, твой мощный дух долго боролся со смертью. Но не умрет память о тебе, еще долго фабрика будет собою напоминать о своем создателе. Память о тебе будет передаваться среди нас из поколения в поколение. Прости нас, грешных, если заставили тебя порой пережить несколько горьких минут! Дай Бог тебе, труженик и добродетель наш, упокоение в вечной радости. Царствия Небеснаго!»
74
Когда городское училище открылось, то по распоряжению Петербургского учебного округа в нем повесили портрет Ивана Степановича. Там он и висел до тех самых пор, пока училище не преобразовали в советскую школу. В советской школе вешали совсем другие портреты, а куда подевался портрет Пономарева…
75
Когда начались выборы депутатов в Третью Государственную думу, от землевладельцев восточной части Устюжского уезда хотели выбрать И. С. Пономарева и, конечно, выбрали бы, но к тому времени Иван Степанович землей уже не владел, и потому был выбран протоиерей Лальского собора А. А. Попов. Кстати, скажем и о Попове. В 1891 году он открыл при лальском Воскресенском соборе бесплатную народную библиотеку, книги в которой выдавали не только горожанам, но и крестьянам окрестных сел и деревень. В 1910 году в ней уже было более восьмисот томов.
76
Половник – крестьянин, арендующий землю не за деньги, а за половину урожая.
77
Переписали всех, кто жил подаяниями. Набралось немногим более полусотни человек. Определили им денежное пособие, но строго-настрого запретили ходить по домам и просить милостыню. Так они и послушались…
78
Со стороны, конечно, кажется странным, что двадцатому веку в истории Лальска уделено в моем рассказе так мало места, но… краеведческих работ по этому периоду, как сказала мне сотрудник Лальского историко-краеведческого музея Юлия Страздынь, найти невозможно, поскольку их почти нет. Нужна долгая и кропотливая работа в архивах, которые находятся частью в Кирове, частью в Архангельске, частью в Вологде. И в эти города на пригородном автобусе из Лальска не доехать. Нужны командировки, на которые нужны деньги, а деньги… Сами все понимаете.
79
Умение делать хорошее масло у лальчан, можно сказать, врожденное, вологодское. Они и вообще считают себя вологодскими. Те восемьдесят лет, которые Лальск провел в составе Кировской области, не сделали их вятскими. Поздно им меняться. Да и зачем?
80
Никаких достоверных сведений о результатах посещения Иваном Васильевичем болховской крепости не сохранилось, но осталась народная легенда, которую мне рассказали в местном краеведческом музее. Нет, царь не прятал в подвалах болховского острога своей библиотеки – тогда он ее еще только начал собирать. Ему понравилась девушка, которую он встретил, подъезжая к Болхову. Разумеется, он решил на ней жениться и немедленно это сделал. Свадьбу играли в Болхове. Кстати, Болхов тогда, по легенде, назывался еще Девягорском. Царь на радостях бросал жителям Болхова золотые и серебряные монеты, а жители, ползая в грязи (это было весной, в распутицу), их собирали. Иван Васильевич страшно хохотал, наблюдая за этими сборами. След от его царской ноги верноподданные жители аккуратно вырезали из грязи, залили драгоценным металлом и отливку долгие годы хранили в Троицкой церкви. Первую брачную ночь царь провел в Девягорске. По воспоминаниям старожилов, его страшно кусали блохи, и наутро проснувшийся Иван Васильевич якобы сказал: «Какой же это Девягорск? Этот город должен называться Блоховым». Ну а уж от Блохова до Болхова, что называется, рукой подать. Вот так и стал Девягорск Болховом. Куда потом подевалась царская жена, в музее не знают. Видимо, эта часть легенды до нас не дошла. Скорее всего, Грозный жену утопил, или удушил, или заточил в дальний монастырь навечно. Короче говоря, поступил по-царски. Драгоценный отпечаток его ноги тоже куда-то пропал.
81
Степан Волынский вместе с воеводами Брянска и Лихвина удостоился царской похвалы за свою «прямую службу и радение», а воевод, струсивших и оставивших свои города на милость неприятеля, как это было, например, в соседнем Белеве, приговорили «бить кнутом по торгам и казнить смертью безо всякие пощады». Кабы не заступничество матери царя Михаила Федоровича старицы Марфы Ивановны, не сносить бы им голов. Царь их помиловал, но уж кнута они отведали «безо всякие пощады».
82
«Лета 7186 на службе Великого Государя Царя и Великого князя Федора Алексеевича всея великия и малыя и белыя России Самодержца. В малороссийском городе Чигирин окольничий и воевода Иродион, зовомый Иваном Ивановичем Ржевским, в нашествии и облежании в осаде от безбожных турецкого султана людей от визиря и от пашей от иных многих земель, которые в том облежании стояли, сидел в осаде со многими Государственными ратными людьми четыре недели. И убиен он раб Божий окольничий и воевода Иван Иванович гранатною стрельбою месяца Августа в 3 день 186 года в субботу, в 11-м часу дня; а до приходу к Чигирину государских ратных людей с бояры и воеводы, он сидел в целости, а по убиении его окольничего и воеводы в 8 день Чигирин от турских людей взят, а тело его из Чигирина вывезено до взятия и погребено в Болхове в соборной и апостольской церкви Всемилостивого Спаса в 7186 года сентября в 10 день, а сия церковь строения его окольничего Ивана Ивановича».
Рядом с могилой Ивана Ивановича находилась могила одного из его сыновей – Тимофея Ивановича. Надгробную плиту с этой могилы при возведении нового собора в девятнадцатом веке тоже сохранили и вмуровали в колонну рядом с надгробной плитой его отца. «1703 года на службе Великого Государя Царя и Великого князя Петра Алексеевича всея великия и малыя и белыя России Самодержца во Астрахани был воеводою полковым и осадным стольник Тимофей Иванович Ржевский. И убиен он раб Божий воевода Тимофей Иванович 705 года июля 30 дня от противников и восстающих бунтами стрельцов московских и астраханских и мучен был многими язвами и скончал жизнь свою за волю монарха своего со многими стольники и дворяны и полковники, которые скончали живот свой в повелении оных бунтовщиков, и погребено тело его в соборной церкви 706 года августа…»
83
Ярмарка, проходившая неподалеку от Брянска. Возникла в восемнадцатом веке и просуществовала до начала двадцатого.
84
Севская провинция была образована в составе Киевской губернии по указу Петра Первого «Об устройстве губерний и об определении в оныя правителей» в 1719 году.
85
Хотя эта история непосредственно к Болхову и уезду не относится, но могла случиться и в Болхове, и в Мценске, и в Саратове, и в Казани. Двести лет назад могла случиться, и сейчас, и даже через сто лет может, и потому, пусть и в примечаниях, рассказать ее стоит. В 1787 году дворяне Орловского наместничества добровольно и с охотой собирали деньги на организацию проезда Екатерины Алексеевны через их владения. Болховские дворяне, конечно, тоже в этих сборах принимали посильное участие. Планировалось, как и всегда у нас планируется перед приездом высокого начальства, исправить дороги, убрать мусор, устроить триумфальные арки, увитые цветами, пирамиды при въездах в города и фейерверки. Вот что писал по поводу сбора денег правитель Орловского наместничества Семен Александрович Неплюев предводителю дворянства соседнего с Болховским Малоархангельского уезда: «Милостивый государь мой, Федор Яковлевич. По случаю вожделеннейшего прибытия в Орел сей весной ея императорского величества, нужно будет всем дворянством изъявить свое признание к столь знаменитому случаю… Сбор также для триумфальных ворот, положенный гг. предводителями, по поводу предложения, сделанного от г. Предводителя, – по пятисот рублей с округи, благоуспешно довольно продолжается и хотя доходит до моего сведения, что некоторые из дворян сих денег дать не желают, а как сие не более двух копеек с души, то я и не могу дать сему веры; однакоже при сем случае советую вам никого к тому не принуждать, а только отобрать деньги или отзыв – кто не хочет давать тех денег, ибо в таковом сборе отнюдь принуждения быть не должно, там, где подданные изъявляют свое усердие государю. Чувство сие столь почтенно, что ему должно дать полную свободу, ибо, хотя я, удостоверяясь на положение гг. предводителей, подрядил и строя все к тому нужное чести губернии и дворянства; но если бы сих денег по недачи некоторых и не достало, то я лучше захочу добавить то своими… нежели кого-либо принуждать к даче такой безделицы, как сей сбор между нами, дворянами, положен. Но только при сем предписываю вам иметь список всем тем, которые не согласились на сию дачу, дабы я, быв начальником, мог свидетельствовать усердие и поднесть список только о тех, которые участвовали в том, и отметить в другом тех, которые не имели сего желания. Сие и вам будет нужно, равно и последователям вашим, чтобы ведать усердствующих и отличить их…» Через Болхов императрица не проехала, но пирамиды перед въездом в город все же поставили. Не высокие каменные, а маленькие деревянные, но ведь и денег собрали только на деревянные.
86
Более двухсот дворян Болховского уезда, «изъявившие беспримерную ревность щедрым пожертвованием не токмо имуществ, но и самой крови и жизни своей…», получили бронзовые медали на Владимирской ленте по царскому манифесту от 30 августа 1814 года. Болхов и уезд войной затронуты не были, но для фронта и для победы сделали все, что смогли. В подробном расчислении о сборе для армии Орловской губернии с купцов, мещан, владельческих и удельных крестьян и казенных поселян на долю Болхова и уезда приходится без малого шестьдесят пять тысяч рублей денег, 1642 полушубка, столько же пар сапог, почти пять тысяч пар лаптей, 8395 пудов сухарей, 2215 четвертей овса и 42506 живых душ. Цифры, может, и мертвые, но души живые.
87
Представления в крепостном театре Юрасовских длились много лет. Вот одна из афиш, отпечатанная в местной типографии. Она настолько хороша, что не привести ее хотя бы в примечаниях (с сохранением авторской орфографии) невозможно: «Афиша Сево 11 мая 1828 году в Сурьянино Болховского уезду Сево числа опосля обеду по особливому сказу крепосными людьми прапорщика Алексея Денисовичя, совмесно с крепосными брата ево Маера Петра Денисовича при участии духовнаво хора Александры Денисовны Юрасовских на домовом театре Сурьянинском представлен будет: „Разбойники Средиземного моря или благодетельный алжирец“ большой пантомимной балет в 3х действиях, соч. Г. Глушковского, с сражениями, маршами и великолепным спектаклем. Сия пиэса имеет роли наполненныя отменною приятностью и полным удовольством почему на санкт-петербургских и московских театрах часто играна и завсегда благосклонно публикою принимаема была. Особливо хороши: наружная часть замка Бей, пожар и сражения. Музыка г. Шольца, в коей Васильев, бывший крепосной человек графа Каменского играть будет на скрипке соло соч. Шольца; танцовать будут (вершить прышки, именуемые антраша) в балете: Антонов Васька, Хромина Васютка и Зюрина Донька втроем (pas de trois); Картавая Аниска – соло; Антонов Васька, Родин Филька, Зюрин Захарка и Демин Ванька вчетвером (pas de quatre); Зюрин Захарка, Петров Сидорка, Хромин Карпушка втроем (pas de trois); Хромина Васютка и Зюрина Донька вдвоем (pas de deux). Засим дано будет „Ярмарка в Бердичеве или Завербованой жит“. Препотешной разнохарактерной, комической пантомимной дивертисман, с принадлежащим к оному разными танцами, ариями, мазуркою, русскими, тирольскими, камаринскими, литовскими, казацкими и жидовскими плясками, за сим крепосной Петра Денисовичя Юрасовского Тришка Барков на глазах у всех проделает следующие удивительные штуки: в дутку уткой закричит, в ту же дутку как на музыке играть будет, бросив дутку пустым ртом соловьем засвищет, заиграет бытто на свирели, забрешет по собачьи, кошкой замяучит, медведем заревет, коровой и телком замычит, курицей закудахчет, петухом запоет и заквохчет, как ребенок заплачет, как подшибленная собака завижжит, голодным волком завоет, словно голубь и совою кричать приметца. Две дутки в рот положет и на них сразу играть будет, тарелкою на палке, а сею последнею уставя в свой нос – крутить будет, из зубов шляпу вверх подкинет и сразу ее без рук на голову наденет, палкой артикулы делать будет бытто мажор, палку на палке держать будет и прочее сему подобное проделает. В заключение горящую паклю голым ртом есть приметца и при сем ужасном фокусе не только рта не испортит, в чем любопытной опосля убедитца легко может, но и груснаго вида не выкажет. За сим расскажет несколько прекуриозных разсказов из разных сочинений наполненных отменными выдершками, а в заключение всего: духовной хор крепосных людей Александры Денисовны Юрасовской исполнит несколько партикулярных песен и припевов за сим уважаемые гости с фамилиями своими почтительнейше просютца к ужыну в сат в конец липовой алеи, туды, где в сваем месте стоит аранжирея».
88
Между прочим, братья Юрасовские были хорошо знакомы с Тургеневым. Так хорошо, что имя их гувернера, французского эмигранта графа Бланжия, даже попало на страницы тургеневского рассказа «Льгов». Правда, его имя упоминается всего лишь раз и в предложении «Под сим камнем погребено тело французского подданного, графа Бланжия», но это все же рассказ Тургенева, а не приходно-расходная ведомость одного из болховских кожевенных или пенькотрепальных заводов.
89
Может, она и не цвела, как в столицах, но в 1899 году в Болхов приезжали ансамбль петербургских арфисток и бразильский король огня Монте Кострильо, глотавший огонь и другие предметы по желанию публики. Правда, потом оказалось, что Монте Кострильо – бывший носильщик станции Отрада Московско-Курской железной дороги Матвей Кострицын, но событие от этого культурным быть не перестало.
90
В 1935 году в Болхове был сорок один абонент. Почувствуйте разницу.
91
Эта газета теперь висит под стеклом в музее. Там же, но в соседнем зале висит еще одна газета, «Болховская новь», вышедшая в сентябре 1989 года. Над большими черными буквами названия газеты курсивом набрано: «Эта неделя объявляется ударной по завершению уборки картофеля. Обращаемся к болховчанам оказать помощь селу». Ну и конечно, заметка о том, что и кто мешает убрать картофель вовремя и без потерь. Прогресс, конечно, налицо – в 1931-м понадобилось две недели прорыва, а через пятьдесят восемь лет – всего одна.
Кстати, скажем и о краеведческом музее Болхова. Рассказал мне эту, увы, невыдуманную историю музейный сотрудник. Приходит в музей молодая семья: папа, мама и ребенок – школьник младших классов. Билет ребенку стоит десять рублей. Билет взрослому – пятьдесят. Экскурсия – пятьсот. Если набрать десять человек желающих – выйдет по пятьдесят, но разве их наберешь… Родители и говорят музейщикам, что они бесплатно посидят возле кассы, а ребенок за десятку пусть походит сам по залам музея. Москвич или житель Петербурга, может, и удивится этой истории. Может, даже и не поверит, а провинциал только вздохнет и скажет… да ничего не скажет. Он знает, какие зарплаты нынче в Болхове или в Веневе, или в Нерехте, или в Вельске, или в Ветлуге, или в Кологриве… а потому вздохнет он еще раз и промолчит.
92
Правду говоря, четвертая сторона колокольни обращена в сторону куполов собора. С этой стороны куранты и не увидеть, даже если там их установили бы.
*
Уже после того, как я все это выдумал из головы, Сергей Евгеньевич Шелепов – автор книги о гимназии – написал мне, что в списках учениц Яранской прогимназии 1874/75 уч. года значится мещанская дочь Юлия Жукова. Может, дочь, может, племянница, а может, и просто однофамилица… Мне почему-то сразу стало легче от этого известия. Сергей Евгеньевич еще поискал в своих бумагах и нашел, что в 1904 году мещанка Жукова просила выдать ей единовременное пособие 72 рубля за почти тридцатилетнюю службу сторожихой в яранской женской прогимназии. Выдали пятьдесят… Нет, все же не легче.
И еще подумалось мне, что хорошо бы поставить Жуковой памятник во дворе того здания, где была гимназия. С кошкой на коленях. И принимать возле памятника в пионеры. Есть памятники учителям, есть ученикам, есть, наконец, кошкам, а вот школьным сторожихам ни одного нет. Тем более таким, которые почти тридцать лет на одном месте. Водили бы к нему экскурсии, терли бы на счастье нос кошки Анфисы… Нет, не поставят. Во-первых, не дадут на памятник денег, потому как сразу вспомнят про неизвестно куда пропавшие деньги на памятник Шамшуренкову, во-вторых, если и дадут, то их… то они… потом и концов не найдут, в-третьих, теперь и пионеров-то нет, чтобы в них принимать. Если честно, то и туристов в Яранске кот наплакал.