Такое вот понимание жизни сложилось в России в начале третьего тысячелетия. Ну, сложилось и сложилось, без гнева и пристрастия примем то, что есть.
Николай Петрович Долгов – так звали этого человека. Был он невысок, плотен телом, к пятидесяти сохранил на щеках румянец и зубы тоже сохранил, а потому улыбался часто, охотно и по любому поводу. Такая у него была манера – улыбаться. Солнцу улыбался, собакам, женщинам. Бескорыстно, простодушно и, как бы это сказать поточнее... Участливо. Он словно приглашал к своей улыбке. А что, дескать, у вас радостного случилось в это прекрасное утро?
Такой был человек.
Жил он в поселке Немчиновка, рядом с Москвой. В непосредственной близости от Кольцевой дороги. Попасть в Немчиновку можно было с Белорусского вокзала – электричками, которые шли в сторону Одинцова, Голицына, Звенигорода, Можайска. А если вы ошибетесь и сядете на электричку, которая по пути сворачивала в сторону Усова, тоже большой беды нет, в Немчиновку можно пройти от платформы «Ромашково», что однажды и случилось с Долговым – по ошибке он сел на усовскую электричку и понял, что едет не туда, когда увидел за окном незнакомые строения, заводские заборы и прочие неприятные для глаза вещи.
– Все ясно, – сказал он себе, улыбнулся и продолжал изучать криминальную хронику в газете «Московский комсомолец». Эта газета славится невероятной осведомленностью о том, что где случилось, кто кого убил и каким образом, кому убить не удалось и по какой причине. Очень интересная, познавательная газета, которая благодаря этому своему качеству достигла тиражей просто фантастических и любовь завоевала, можно сказать, всенародную.
Долгов свернул газету, вышел на платформу «Ромашково» и вдоль кладбища двинулся в сторону Немчиновки, нисколько не будучи расстроенным своей оплошностью.
Не знал тогда Николай Петрович, что не просто он перепутал электрички и не просто идет солнечным вечерком мимо заросшего старого кладбища – в новую свою судьбу идет, в новую жизнь, неожиданную и прекрасную. Новая жизнь всегда неожиданна и прекрасна. Идет, похлопывая свернутым «Комсомольцем» по ноге, улыбаясь проносящимся машинам, заходящему солнцу, самому себе улыбаясь, своим мыслям, легким и беззаботным.
Последним своим беззаботным мыслям.
Вот так идешь по жизни, балдеешь от птиц, цветов и запахов, оглянулся – а вокруг топь. А как выбраться – не знаешь, как забрел – не заметил. Такое примерно в эти минуты было состояние у Николая Петровича. Он еще не понял, что назад пути нет, что вокруг топь, хотя и красивая – цветы, тонкие березки, бабочки всех цветов радуги...
Топь – это не всегда и необязательно трясина, зыбь, провалы. Топь может принять образ потрясающей женщины, я это знаю, по себе знаю, топь может принять вид потрясающего «Мерседеса», это мне неведомо, но представить себе могу, топь может обернуться потрясающей бутылкой водки... Настолько хорошей, что невозможно отказаться и от следующей.
Ребята, я говорю не только о водке, да и совсем даже не о водке. Это может быть опять же женщина, опять же деньги, опять же друзья, причем такие, что для тебя не будет ничего важнее в жизни, чем постоянно им нравиться. Нехорошее желание, чреватое, хотя, казалось бы, что в этом плохого – нравиться своим друзьям? Да, в этом нет ничего плохого, но само стремление нравиться постоянно и по любому поводу...
В этом есть что-то пагубное.
Возвращаемся к Николаю Петровичу – для него топь предстала в виде совершенно потрясающего ангара за невысоким забором – он увидел его, когда уже миновал кладбище, когда скрылась за поворотом платформа «Ромашково», и он вошел в Немчиновку. Ангар был сделан из какого-то химического полотна, имел небесно-синий цвет, обращаю внимание – не небесно-голубой, а именно небесно-синий, таким небо бывает в середине осени, когда солнце, когда прохладный уже ветер, когда березовые листья несутся над тобой и сквозь тебя.
Обычно за немчиновским забором можно увидеть старый дом, новый дом, сад, баню... А тут ангар. Больше десяти метров высотой и в глубину участка метров на двадцать. Самое важное то, что потрясло Николая Петровича и перевернуло все его жизненные планы и устремления, – белая бумажка на заборе. Он издали увидел крупные буквы «ПРОДАЕТСЯ».
Повинуясь чему-то неосознанному в себе, Николай Петрович подошел к калитке и тихонько ее коснулся. Калитка оказалась незапертой. Помедлив, он перешагнул невидимую черту чужого владения и оказался на участке.
Постоял.
Покричал раз-другой, опасаясь хозяйского гнева, ярости дурной собаки и вообще, чтобы потом никто его ни в чем не упрекнул. Никто не откликнулся, никто не вышел из ангара, никто не показался из-за забора.
И Николай Петрович решил, что может вести себя смелее. Он подошел к двери ангара, расположенной в торце и постучал.
Ответом ему была гулкая тишина.
Толкнув дверь, Николай Петрович убедился, что и она открыта. И он вошел, вошел, ребята, в нестерпимо, непреодолимо зовущий полумрак с почти неуловимым синеватым оттенком. Чего уж там мудрить – в новую жизнь вошел, в свою собственную новую жизнь, потому что назад хода ему уже не было. Что-то сместилось в расположении звезд, какие-то гены в нем самом вдруг образовали новую цепочку, и судьба его в эту самую секунду стала другой.
Наугад поводив рукой по стене вдоль двери, Долгов нащупал выключатель и нажал кнопку.
Вспыхнул свет.
Неяркий, несильный свет – несколько тусклых лампочек на длинных проводах, свисающих из темноты.
Ангар был пуст. Его пространство казалось бесконечным. Глянув вверх, Долгов не увидел покатого потолка, там затаилась темнота, а посмотрев вдоль ангара, он не увидел его конца. Не потому что ангар был так уж велик, нет, просто слабый свет лампочек не достигал противоположной стены.
Николай Петрович Долгов внимательно, даже с придирчивостью осмотрелся. Так может вести себя хозяин, вернувшийся после долгого отсутствия. Как ни странно это может показаться, но за недолгие минуты, пока он входил с улицы, проникал внутрь ангара, оглядывался по сторонам, у Долгова возникло чувство, будто он уже владеет всем этим.
Ему не понравились доски, разбросанные по полу, какие-то разбитые ящики, ребристая арматура. И лампочки не понравились – слабоваты, да и висят редко, не мешало бы их отражателями усилить.
Пройдя до противоположной стены, он и там обнаружил дверь – она тоже оказалась незапертой. Неизвестный хозяин как бы сознательно оставил все нараспашку, предлагая любому осмотреть ангар, присмотреться, попризадуматься.
Выйдя на яркий слепящий свет, Николай Петрович убедился, что участок продолжается и дальше, есть место, есть пространство, на котором при желании вполне можно разместить еще такой же ангар. Если возникнет надобность, если тесновато кому-то покажется в этом арочном помещении.
– Так, – произнес Николай Петрович, закрывая за собой калитку, вставляя в ржавые петельки такой же ржавый замочек, обнаруженный им на полу в ангаре. По-хозяйски уже закрыл калитку, нечего здесь, дескать, шастать кому попало. Присмотревшись еще раз к объявлению на калитке, Долгов обнаружил там телефон, по которому можно позвонить и поинтересоваться всякими подробностями. Объявление он сорвал, чтобы не глазели на него люди корыстные и бестолковые.
Есть, дескать, у этого помещения хозяин, есть.
А потом наступил месяц, в течение которого Николай Петрович Долгов сам, собственными руками перевернул свою жизнь до основания. От прежней не осталось ничегошеньки.
Прежде всего он встретился с хозяином ангара и распил с ним бутылку водки. А когда закончилась вторая, выяснилось, что все спорные вопросы между ними решены ко взаимному удовольствию и взаимной выгоде. Далее Николай Петрович совершил нечто отчаянное и почти безрассудное – продал свою трехкомнатную квартиру в Москве, продал быстро, без колебаний, а к тому же еще и удачно. Квартира была в районе метро «Аэропорт», а это сейчас едва ли не самый желанный для всех район, продал по цене втрое большей, нежели когда-то купил, а купил он ее на последние деньги лет пять назад. С тех пор изменилось многое – квартира оказалась необыкновенно привлекательной, и двести тысяч долларов ему отдали легко и быстро.
Этих денег хватило на ангар с участком. Долгов все проделал с какой-то странной для него самого устремленностью. Он не раздумывал, не колебался, казалось, все, что нужно сделать, давно расписано на каком-то плане, и ему оставалось только действовать, как уже было сказано – отчаянно и безрассудно.
Однажды утром, пройдя по улочкам Немчиновки, он собрал десяток таджиков, шатающихся без дела в поисках заработка, и привел их в ангар. За неделю, несмотря на восточную лень, они привели ангар и все, что к нему прилегало, в порядок, мусор ссыпали в целлофановые мешки и вывезли в неизвестном направлении. Зачем ему было знать, куда водитель отвезет мусор, где сбросит и как потом будет удирать с этого места, – это были уже не долговские проблемы. Он шел дальше, рассекая немчиновский воздух крепким своим пятидесятилетним телом.
Откуда-то ему было известно, куда идти, кого искать, сколько денег предлагать и на какую сумму соглашаться. Откуда? От кого? Он никогда не занимался подобными делами, но оказалось, что жизнь, сама жизнь, и в очевидных, и в тайных своих проявлениях, подготовила его, забросила на платформу «Ромашково» и подсунула, прямо под нос сунула прекрасный, совершенно новенький ангар, который прежний хозяин привез откуда-то из благополучных франко-германских стран, соорудил и тут же потерял к нему всякий интерес.
Так бывает.
Так бывает гораздо чаще, чем может показаться. Касается ли это ангара, женщины, едва начатого романа, который неожиданно исчерпывает себя на двадцатой странице.
Знакомо, ребята, знакомо.
Встретив как-то на немчиновской платформе нескольких хохлов-западенцев, которые с унылой безнадежностью распивали из горлышек плохое теплое пиво, Долгов угостил их пивом хорошим и холодным. И тут же договорился – хохлы за неделю сложили ему забор с кирпичными столбиками, с железными воротами, врезали в них калитку и забетонировали подъезд от дороги к ангару.