ые и слегка подпорченные западными жизненными ценностями. Он любил Жанну и не скупился на признания, если уж откровенно, то он для нее ни на что не скупился. Однокомнатная квартира в большом доме, доставшаяся ему от родителей, вполне их устраивала, тем более что Епихин, опять же не поскупившись, сделал из нее очаровательный уголок для жизни и любви.
– Ну и что? – приветствовала его Жанна, не поднимаясь с большого цветастого дивана в углу комнаты.
– Все, как прежде, – ответствовал Епихин, пронося сумку с продуктами на кухню.
– Ты меня еще немного любишь? – прокричала из комнаты Жанна – она лежала на спине, закинув руки за голову и переплетя ноги так, что смотреть на них у Епихина не было никаких сил.
– Местами, – ответил он.
– И много у меня этих мест осталось?
– А ты вся из них и состоишь.
– Надо же, – озадаченно проговорила Жанна и, перевернувшись на живот, поднялась с дивана. – А чем будем питаться? – спросила она, проходя на кухню.
– Что бог послал, – Епихину легко было разговаривать с Жанной о чем угодно. Она подхватывала любые его слова, каждый раз оставляя местечко для ответа. Их разговоры лились свободно, необязательно, так может литься и журчать ручей в лесной траве, так может звенеть ночной дождь по карнизу, а еще их разговор можно было сравнить с мурлыканьем ухоженного кота, который не ожидает ни пинка, ни грубого слова, ни веником по морде.
Любил Епихин эту женщину, она об этом знала, поскольку каждый день получала маленькие, не видимые постороннему глазу подтверждения – незаметное касание в метро, шаловливая гримаса за столом, а еще любил Епихин тайком сунуть Жанне в кошелек тысчонку-вторую. Она находила эти деньги, тратила, не забывая купить Епихину какой-нибудь пустячок – носовой платок, носки, галстук. И так же тайком клала подарки на его полку, в карман пиджака, в туфли, оставленные в прихожей.
Все было хорошо, все было у них хорошо, если бы вот только, если бы вот только...
Если бы Епихин на этом и остановился.
А он не мог остановиться.
Ну что делать – не мог.
А кто сможет?
Кто удержится и не переступит черту, через которую переступать не надо бы, и нельзя через эту черту переступить... Но если все так удачно складывалось до этого, как удержаться от соблазна... К удачам, так же, как и к неудачам, привыкаешь и невольно думаешь, что они будут продолжаться – у кого удачи, у кого – неудачи, начинаешь верить, что это и есть закон жизни, закон твоей жизни.
И потом, знаете, как бывает... Самые крутые решения в жизни принимаются не сразу, они постепенно овладевают человеком, и часто он даже не замечает, как оказывается во власти предстоящего решения, и отказ от него выглядит уже бегством, слабостью... А кому хочется выглядеть слабым в собственных глазах или в глазах любимой женщины...
Ну записал он номер, случайно услышанный в пивной, что здесь плохого? Ну, позвонил по этому номеру, пошалил, грубым голосом слова произнес... Что в этом плохого? И даже общение со Следователем, с придуманным Следователем, который живет в нем самом и задает каверзные свои вопросы...
Ну и пусть задает.
Каждый сочиняет себе игры, в которые играет с собой же, придумывает приметы, истолковывает свои сны и верит в правильность своего толкования...
Жанна подошла к Епихину, не обнимая, прижалась к нему, постояла так несколько секунд и ушла в комнату. А ему больше ничего и не надо было – они вместе, у них все в порядке и они счастливы, хотя, может быть, не догадываются об этом. Это потом, когда все случится, чему положено случиться, они вспомнят эти дни и поймут, что были счастливы. И поймут, что больше не будут счастливы.
А вечером, после американского ужастика, в котором какие-то ненасытные привидения преследовали живых людей и пили их кровь и не могли напиться... В общем, после всего этого Епихин вышел прогуляться, добрел до станции метро «Баррикадная» и снова набрал уже знакомый номер, набрал, ребята, не удержался.
– Михась! – спросил он все тем же не своим голосом. – Деньги есть?
– Нету, – уже спокойнее ответил Михась, начиная понимать, что на шутку все это мало похоже.
– Будут, – ответил Епихин и повесил трубку. Для начала этого было вполне достаточно. Шагая домой, он снова попытался поговорить со Следователем, но тот не пожелал возникнуть. Не о чем им было говорить, повод еще не появился.
Закончив разговор, Михась некоторое время с недоумением смотрел на табло телефона: номер, с которого ему только что звонили, совершенно незнаком.
– Кто звонил? – спросил Алик, рассматривая сквозь кружку Фатиму за стойкой.
– Понятия не имею! – ответил Михась все еще раздраженно.
– Чего хотел?
– Не знаю.
– О чем говорил? – Алик продолжал задавать вопросы, не придавая им ровно никакого значения – ответит приятель, хорошо, не ответит – тоже хорошо.
– Про деньги спрашивал.
– Какие деньги? – Алик наконец проникся важностью разговора. – Долг?
– Да нет, – Михась передернул плечами. – Интересовался, есть ли у меня деньги.
– И ты его не знаешь?
– Не знаю, обещал еще позвонить.
– Ну и послал бы его подальше!
– Послал, – слукавил Михась.
– Может, он ошибся номером? – предположил Алик.
– Нет... Спросил – Михась? Не нравится мне все это... Что-то затевается.
– Значит, еще позвонит... Он же обещал?
– Обещал – требовал деньги?
– Нет... Просто спросил – есть ли у меня деньги.
– А ты?
– Да ладно тебе, заладил... А ты, а он... Я все сказал. Не знаю я этого мужика и никогда дела с ним не имел. Фиг его знает, чего хотел.
– А номер телефона отбился?
– Из автомата звонил.
– Все понятно! – Алик махнул рукой. – Надо взять еще по кружке пива. Тут без второй кружки не разобраться. Берем?
– На какие шиши?
– Фатима даст.
– Догонит и еще раз даст, – проворчал Михась.
В этот момент опять зазвонил телефон. Торопясь и путаясь в кармане, Михась достал мобильник и прижал его к уху. Алик напряженно уставился ему в лицо.
– Ну? – проговорил Михась, раздражаясь. – Ты кто, мать твою?!
Но звонивший, видимо, уже отключил связь.
– Опять он? – спросил Алик.
– Он. Сказал, чтобы о нашем разговоре никому ни слова.
– Придурок!
– Кто бы он ни был, – медленно проговорил Михась, – а болтать и в самом деле не надо. Понял? Не надо. Что-то затевается.
– Про деньги больше не спрашивал?
– Сказал только, чтоб никому не говорил. Но ты уже знаешь. Смотри, не трепаться. Что-то затевается, – повторил Михась. – Он еще позвонит.
– Откуда он знает твой номер?
– Сказал же – не знаю! Иди к Фатиме, проси пива в долг. Часы оставь в крайнем случае. Носки... Хотя у тебя такие носки...
– Честно говоря, у меня и часы не лучше.
– Но они хотя бы не воняют.
– Михась... Не надо так. Чуть помягче, ладно?
– Проехали, Алик. Неси пиво.
И Михась, и Алик, наверное, в чем-то главном все-таки были похожи, или скажем иначе – сходились. Они были почти ровесники, к тридцати дело шло, вроде как бы уже пора было и определиться в жизни, но что-то не задалось. Один в институт и не поступал, второй поступил, но бросил, вовремя поняв, что ни геодезия, ни картография нисколько его не интересуют и не привлекают. Мелькали иногда какие-то работенки, однажды даже как-то устроились проводниками на железную дорогу, но после нескольких рейсов Москва – Екатеринбург разочаровались, осознав, что эта работа не для каждого, это на любителя.
У обоих время от времени мелькали женщины, неплохие женщины, можно сказать, красивые, из продавцов, в основном официанток, одна занималась проведением праздников, шарики на гирляндах развешивала, одна даже Дедом Морозом была, у елки и познакомились. Но они не задерживались, без скандалов и выяснения отношений тихо исчезали, похоже, ко взаимному облегчению.
Оба жили в семьях, их жалели, поддерживали деньгами, дарили пиджаки, которые кому-то стали тесноваты, рубашки, которые выходили из моды, но не упускали случая напомнить, что так будет не всегда, что пора за ум браться...
Такое отношение их задевало, но изменить они ничего не могли, более того, с каждым годом даже возможности перемен как бы таяли, исчезали, и обоих частенько охватывало ощущение, что вокруг сужается какое-то невидимое кольцо из обстоятельств, неудач, безденежья...
Да! И годы!
В этом сжимающемся кольце годы тоже как бы принимали посильное участие.
Тяжело...
А думаете легко видеть проносящиеся мимо роскошные машины, провожать взглядом красавиц, понимающих тебя с полувзгляда, с полуслова! А витрины, которые ломятся от товаров, о существовании которых даже не подозревал всего несколько лет назад! А ночные клубы и рестораны с закусками и напитками, которых не то что не купишь, а и не увидишь днем! А девушки в этих ресторанах – таких тоже не увидишь днем, а если и увидишь – не подойдешь, не осмелишься.
И случилось неизбежное – юношеская смешливость исчезла, уступив место настороженности, нервности и, как бы это сказать... Недоброму брюзжанию. Слишком многое у обоих стало вызывать осуждающий, хрипловатый смешок, даже не смешок, выдох с таким вот смешком...
При этом жизнь шла безрадостная и однообразная. О чем говорить, если случайный звонок незнакомого человека так разволновал обоих, что, даже выйдя из забегаловки, они продолжали обсуждать это маленькое событие. А когда уже вечером снова зазвонил телефон и незнакомец, заговорив о деньгах, произнес короткое слово «будут», Михась, не совладав с собой, поехал к Алику – звонить не решился. Что-то остановило его, каким-то криминальным сквознячком как бы дунуло в лицо. Он даже не зашел к Алику домой – мобильником вызвал во двор и на дальней перекошенной скамейке сообщил новость.
– Слушай... Это... Он опять звонил.
– И что? О деньгах спрашивал?
– Спрашивал.
– А ты?
– Сказал, что нет денег.
– А он?
– Понимаешь... Тут что-то намечается, я же говорил тебе – что-то намечается, – Михась беспрерывно тер колени ладонями, словно пытаясь что-то стереть с них, от чего-то избавиться. – Он сказал одно слово... И отключился.