Город плыл за окном ховеркара — именно плыл. Все горизонты оказались до отказа забиты спешащими людьми, и час пик накрыл город глупой и заторможенной суетой, которая схлынет уже час спустя. Суета. В динамиках едва слышно бились басы, по-особенному, влажно пах забытый тут сигаретный дым, окна захлестывали потоки, на табло горело: «не пытайтесь перестроиться», — а я и не пытался, вообще не пытался. Я хотел на работу, я хотел чего-то нового — пусть оно и совсем старое, — я скучал в четырех стенах, но торопиться куда-то…
Парковка перед управлением почти пустовала: то ли все были в разгоне, то ли в пробках застряли, — но так или иначе, ни одной машины оперативника тут не было, только тачки канцелярии. Я вдохнул напоследок плотный аромат салона, натянул маску и выпрыгнул под едкие струи. Без двух девять — потрясающая пунктуальность всегда была моим коньком, кроме тех случаев, когда одолевала лень.
— Икари?
Я степенно снял шляпу и пригладил волосы. Длинный широкий коридор, стойка дежурного офицера, зеленовато-белый ядовитый неон под потолком — тут все, как всегда. И даже маленький дежурный, который знает всех, но которого никто не помнит.
— Доброе утро. Есть что-то для меня?
Иногда я такой сноб.
— Эээ… Вас разве не уволили?
Я стянул маску и выразительно осмотрел парня. Доброжелательностью лучилась вся его крохотная физиономия — в смысле, голова у него нормальная, а вот лицо словно кто-то стянул поближе к носу.
— Блэйд раннеры не бывают бывшими, сынок, — сказал я, облокачиваясь на стойку напротив него. «Масахира. Специал первой степени», — прочитал я на бэйдже бравого дежурного. «Масахира, Масахира, Масахира… Запомнить, наконец, что ли».
Я почувствовал чей-то взгляд и повернул голову. В кресло для посетителей сиротливо вжималась симпатичная девчонка, боязливо посматривая на меня и дежурного.
— Кто это?
— Свидетельница, господин… Простите, а вас точно восстановили?
Возможно, конечно, не каждому специалу стоит доверять пост дежурного, но с этим малым Кацураги не прогадала — въедливый тип с превосходной памятью на лица и предметы, на моем веку его еще никто не надул с документами или вещдоками. И еще этот Масахира жизнерадостный — как придурок прямо. Впрочем, он и есть придурок, хоть и называется это «ограниченной общественной полезностью».
— И я рад тебя видеть, — сказал я и выложил на стойку значок. — Вот мой пропуск, Масахира. На зуб попробуешь?
— Ну что вы, — смущенно улыбнулся парень. — Я же его обслюнявлю…
Гм. Шутить шутки со специалом в присутствии посетителя не стоило, нечего тут имидж портить управлению. Я скосил взгляд на девушку и начал с наслаждением расстегивать тяжелый плащ, а у локтя Масахиры как раз захрипел внутренний телефон.
— Да… Слушаюсь.
Пока наш «специальный» дежурный с мукой на лице выслушивал чьи-то инструкции, я всласть попялился на девчушку. Милое личико, только перепуганное очень, и ножки такие ничего себе. Заявлять пришла? Хотя нет, Масахира сказал — свидетельница. Что ж ты такого увидела, милая, что ни свет, ни заря прибежала к блэйд раннерам? Может, опросить ее? Приступить к работе, так сказать. Вон как доверчиво смотрит.
— Господин старший лейтенант…
Я с досадой повернулся к стойке.
— Чего тебе?
— Возьмите, пожалуйста, ваш ключ от кабинета и зайдите к капитану Кацураги, — сказал Масахира.
Кабинет… Шикарно. Теперь берем в работу свидетельницу, и жизнь налаживается. Хотя нет — надо к капитану, на утреннюю помывку мозга. Фиг мне, а не налаживание жизни, но это ничего, это я привык. Довольствуйся малым и все дела.
Я прошел по служебному коридору и уже нацелился потянуть ручку нужной двери, когда за полупрозрачным стеклом появилась тень. «Еще кто-то у капитана? Не понял». Обычно Кацураги в полдевятого проводила для дежурных и следаков оперативки в малом зале, а потом запиралась у себя и предавалась видеофонной ругани с инстанциями и жалобщиками, а также с поборниками прав Евангелионов.
Дверь распахнулась мне навстречу, и спиной вперед из святая святых кэпа выдвинулся какой-то тип с пучком встрепанных волос на затылке. Посетитель развернулся, и я обнаружил угловатую небритую физиономию с приклеенной улыбочкой. Одет он был неаккуратно, с некоторым даже хамством — вроде и при параде, все очень строгое, но, в то же время, вроде как с пугала себе шмотки снял. Галстук распущен, пиджак лучше бы за пояс заткнул, чем так через руку перекидывать. Ну, а рубашку гладить мама не научила. Мда, экспонат.
— О, Икари Синдзи! — сказал неаккуратный гражданин, улыбаясь еще шире. — Утро доброе.
Ох ты ж. Вот как даже?
— Доброе. Мы знакомы?
— Лично — нет, но ты довольно известная персона. С возвращением!
Баритон у гражданина оказался вполне себе приятным, и даже очень. Дамы тают, поди. Только вот мне он не нравился — ни голос, ни его хозяин. Не надо долго учиться наблюдать за людьми и Евами, чтобы понять: этот хочет, чтобы в нем видели простака, хочет, чтобы все знали, чего он хочет, а уж какой он в самом деле — черт поймет. Страшно не люблю таких — от них попахивает отделом внутренней безопасности, спецслужбами и прочими разно-всякими конторами.
— Это там Икари в коридоре? — подала голос невидимая Кацураги. — Кадзи, впусти его и всего хорошего.
— Ага, Мисато. До встречи, Икари!
Непростой мятый хам подмигнул мне самым развязным образом и пошел прочь — под мигающие старые лампы основного коридора. Я немного посмотрел ему в спину и вошел в захламленный кабинет. Капитан терла висок, курила и смотрела телевизор с отключенным звуком, а ее чашка на заваленном столе распространяла одуряющий аромат кофе. Только у Мисато-сан в кабинете был крутейший аппарат для производства напитка богов. Мне кажется, я готов продать душу и тело за такой, даже с защитниками Ев готов каждое утро пререкаться — очень уж крепкий запах, крепкий и правильный.
— Во-первых, я тобой довольна. Хорошая работа. Садись.
Я кивнул и уселся, расправив плечи и глядя на переносицу Кацураги: пока что вроде хвалят, да и не бар тут — дистанцию и субординацию мне никто игнорировать не предлагал. Она положила сигарету на край пепельницы — почти пустой в начале дня — и сложила руки на бумагах.
— Во-вторых, с возвращением.
— Спасибо, капитан.
«Иногда я ее почти люблю».
— Теперь к сути.
Она сняла несколько верхних листов с внушительной пачки и подтолкнула их ко мне.
— Ознакомься.
Это была выдержка из дела — со ссылкой на основную часть — и приобщенные к ней свидетельские показания, оформленные два часа назад: все по форме, чин чином, я, даже не глядя на подпись, узнал закорючки Сигеру. Этот поганец пишет хуже врачей, ему можно в середину текста хоть матерщину вставлять, один черт никто это разбирать не будет. Я поднял страдальческий взгляд на капитана, но та уже смотрела на экран, ожидая, пока мой мозг осилит писанину коллеги.
— Ну и?
Я почесал макушку и сообразил, что прошло довольно много времени. Неразборчивое чтиво неожиданно оказалось увлекательным — убийство, пятиметровый прыжок, свистопляска с полицейской погоней и всего один случайный свидетель.
— Офигеть, капитан.
— Потрясающий анализ. Ты меня радуешь.
— Кхм. Я просто не понял, как это удалось провернуть в телецентре? Я, конечно, понимаю, что это Ева. Но там же система безопа…
— Вот именно. Займись.
Было тут что-то странное, и даже не одно такое «что-то», но в первую очередь меня заботило другое.
— Капитан, вы же выдали мне санкцию на беглых Ев. Почему я получаю это?
Кацураги пошевелила ноздрями, провела указательным пальцем по губам и хмыкнула:
— Теряешь хватку. До конца дочитал?
Я бросил расстроенный взгляд на листы, исчерканные безобразным почерком.
— Вроде да…
— Какие вопросы? Убит шеф-редактор, который чисто случайно докопался до обстоятельств побега Ев. С некой колонии «Саббебараах».
«Господи, что за бред, капитан?»
— Это не они. Не эти Евы. Евы не бегают, чтобы грохнуть журналистов. У них обычно другая вроде как цель. Смысл так рисковать?
— Не бегали, — согласилась Кацураги. — Раньше. А теперь вдруг сбежали и грохнули.
Я посмотрел на женщину и начал потихоньку прозревать. И мне мое прозрение совсем не понравилось, вот совсем-совсем.
— Так это не просто побег? — осторожно спросил я.
— Ага.
— Значит… Полевое испытание?
— Подозреваю, что да.
— И кто против нас работает? «Ньюронетикс»?
— Нет, они вне игры. Мы им предъявили очень серьезные вещи, так что они мешать не будут… По крайней мере явно, — добавила капитан после внушительной паузы. — Но ты держи ухо востро.
Легко сказать. После вчерашнего меня и просто так могут пришить, даже не надо совать нос в эту мутную историю. Действительно, может, забить? Ведь оказывается, умные и опасные синтетики — это верхушка айсберга. Тут как бы история с «Сатихо» не повторилась…
— Это может стать покруче, чем в восемнадцатом, — словно читая мои мысли, сказала Кацураги. — У меня все оперативники в разгоне, роют носом, в том числе и ложные следы. Ты будешь ударным форвардом, Икари. Если это и впрямь корпоративные дела, вопрос надо закрыть. Навсегда.
Я сидел в своем кабинете, таскал из принтера бумагу и комкал ее. Хрустящий лист шуршал между ладонями, пока не превращался в теплый шарик — тогда я бросал его в корзину и брал следующий. И следующий, и следующий. Все мои вещи были тут, я даже не стал снимать полиэтилен, которым их накрыли, стащил только чехол с кресла, упал в мягкие объятия и погрузился в мысли. Бумага никак не заканчивалась, мои мысли — тоже.
«Сатихо» была индийской компанией, которая наладила выпуск второго поколения Евангелионов. И решили они там, значит, не тратиться на проведение испытаний в колониях, а просто выпустили три дюжины синтетиков в город — Нью-Дели, кажется… Хотя нет, Нью-Дели забомбили еще в Войну, а это был… Нишапур. Да, Нишапур. Евы устроили там настоящий геноцид — уж не знаю, какую им там планку снесло. Может, именно эту боевую функцию и решили проверить. В конце концов, в азиатский эфир вышел один из синтетиков и объявил, что они создали химическое оружие и требуют снятия ограничения на возраст.