Дуглас КлеккЧеловек-Хэллоуин
Пролог
Лязг металла и звон оконного стекла, вдребезги разбитого невидимым ночным посетителем, его не разбудили.
«Твоя душа», — прошептал голос у него в голове.
Мальчик задрожал. За окном лил дождь, порыв ветра прошелся по почти пустой комнате, коснулся лица старухи, застывшей в некоем подобии сна… Он сознавал все это, но ничто не могло вырвать его из сновидения. Скрипнула и запела открывшаяся дверь, хрустнуло стекло под чьей-то ногой… Звуки балансировали на краю его сознания, но он не мог освободиться от цепких объятий сна.
«Твое сердце», — прошептал голос.
Веки мальчика затрепетали и чуть приподнялись на миг, но он тут же снова закрыл глаза, словно реальный мир был сном, а его внутренний мир — реальностью.
Даже стучащая боль в голове представлялась биением рваной занавески об оконное стекло сна.
Мальчику снился сон. Его внутренний взор был открыт иному миру — миру изломанных линий и оранжевого света, дождем листопада льющегося с деревьев, миру взлетающих с воды птиц, чьи неправдоподобно белые крылья заслоняли пламенеющее небо. Когда залитые кровавым светом лебеди заполонили небеса, он увидел черного барана с сияющими золотистыми глазами, который галопом помчался к нему по застывшей водной глади. И тут угри начали выворачиваться из зеркальной воды, и от их движения коричневая вода сделалась алой. Баран бежал по спинам рыб, копыта стучали, словно ножи по камням. Свет Азраила вырывался вместе с его дыханием, кристаллики которого повисали в туманном воздухе и вспыхивали огоньками. И вот безмолвное животное обрело голос, от его блеяния мир, вырванный из ткани времени, замер на миг и все тайны бытия ринулись в уши мальчику.
Кто-то пытался оторвать его от всего происходящего. Боль в мозгу вернулась ударом молнии, воспламенила нервы. Мальчик открыл глаза Сон распался на куски.
Человек тряс ею, пока не разбудил, и тут же зажал ему рот рукой. Снова вернулась комната с тенями от занавесок и приоткрытыми дверцами шкафов. За окном прозвучала трель пересмешника Брезжил рассвет. Комната всегда казалась слишком маленькой для такого количества людей. Остальные спали рядом.
На ночном госте были черная кожаная куртка и джинсы. Темные волосы не мешало бы подстричь, зато запах от него исходил едва ли не упоительный, похожий на аромат полыни в пустыне после дождя.
— Ты Сатана? — приглушенным голосом благоговейно спросил мальчик.
Страха он не испытывал. Он не ощущал опасности, исходившей от незнакомца, и не боялся. Мальчик откуда-то знал, что этот человек будет здесь. Знал ЭТО так же верно, как и то, что его сор — знамение.
— Я мог бы им быть, — прошептал человек, и от него резко пахнуло табаком. — Если не будешь шуметь, останешься жив. Понятно?
Мальчик кивнул. Боль снова разлилась по всей голове, изнутри разрывая маленький череп. Когда она возвращалась, а так обычно бывало после очередного Великого Сбора, то не шла ни в какое сравнение с любой другой, даже самой нестерпимой, головной болью. Иногда у него даже шла носом кровь. А временами случались судороги. Мальчик никогда не знал, насколько сильной она будет, он просто знал, что почувствует боль, что она будет сильна, и, как всегда, не прекратится, не измучив его до предела.
Мальчик почувствовал, как; что-то уперлось ему в бок.
Холодный металл.
— Верно, — прошептал человек. — Это пистолет. Я убью тебя, если ты зашумишь или начнешь сопротивляться. Или сделаешь то, что ты, насколько мне известно, можешь сделать.
Мальчика затрясло, и он был не в силах унять крупную дрожь. Ему хотелось вернуться обратно в сон. Ощущение было такое, будто по рукам и ногам ползают полчища муравьев — они кусались, лапками щекотали шею. Хотелось прихлопнуть их и почесаться, но мальчик не рискнул — а вдруг незнакомец выстрелит? Однажды ему довелось видеть, как убили чернохвостого зайца: пуля в одно мгновение разорвала беднягу едва ли не пополам. Лучше даже не думать, что такое может произойти с ним самим.
Вот только знаки на его теле, рисунки…
Он знал, что они движутся — эти картинки у него на плечах. Если бы только соскрести их с кожи! Если бы он мог рассказать незнакомцу с пистолетом о том, что они предвещают что-то недоброе, когда начинают двигаться! Но мальчик понимал, что это не поможет.
Человек улыбнулся, поставил мальчика на ноги и закутал его в потрепанное одеяло. Последнее, что запомнил ребенок в том месте, которое по привычке называл домом, — лежащую на полу и неотрывно глядящую на него старуху. Кровь сочилась у нее изо рта, красные слезы ручьями текли из глаз. Матрас под ней насквозь пропитался кровью. Пальцы все еще сжимали небольшой амулет, который она носила постоянно, — ничего особенного, обычный медальон на счастье.
Мальчик слишком устал и ослаб после прошедшего накануне представления, чтобы сопротивляться. Боль в мозгу всегда возникала после этих шоу. Она была похожа на то, что Великий Отец называл похмельем И сейчас, наутро, мальчику было плохо, сил совсем не осталось, и когда он попытался лягнуть незнакомца, то едва смог шевельнуть ногой.
Этот человек, наверное, убьет его. Мальчик знал, что похитители редко оставляют жертву в живых, — об этом рассказывали в ночных передачах по телевизору, таких, например, как «Разыскиваются в Америке».
Он старался не думать о пистолете, а вместо этого заставил себя вспомнить, как Великий Отец простирал ему навстречу руки и говорил: «Я буду тебе утешением в долине теней».
Вот она, долина, полная теней смерти. Таинственный похититель с пистолетом, одеяло, алое пятно матраса и лежащая на нем старуха с широко раскрытым ртом.
От этой мысли мальчик поморщился. Грохот молотков в голове сделался громче. Боль охватила все его существо.
Стук дождя по крыше казался невыносимым. Дождь был ужасный: сначала падали льдинки, потом будто мелкие камешки заколотили по гофрированной жестяной крыше и, наконец, с неба полилась просто вода.
«Господь мочится на нас за грехи наши», — так обычно говорила старуха, которая ухаживала за ним, ее техасский акцент с годами становился все заметнее. Теперь она мертва и пребывает где-то там, в Великом Запредельном — так его называют, — на картинках, покрывающих его тело, вместе со всем тем, чего больше не существовало. Мальчик мог бы побороться со схватившим его злодеем, но боль в мозгу, нахлынувшая ночью, ослабила его до предела. Несмотря на закрывавшее голову одеяло, в ушах гремело так, будто на него несся целый табун диких лошадей, спускающихся с небес.
Похититель швырнул ребенка на заднее сиденье машины и захлопнул дверцу. Когда они отъезжали, мальчик обернулся и долго смотрел туда, где остался его так называемый дом, ибо знал, что больше никогда не увидит его снова. Заря на дальнем горизонте еще только разгоралась, и приход ее совпал с началом дождя: первые капли забарабанили в стекла машины, смывая грязь. Боль в голове усиливалась, мальчик вновь ощутил покалывание в спине и плечах. Он знал: что бы ни происходило сейчас, это начало того самого, о чем предупреждал его Великий Отец.
Еще немного — и его охватит сияние, оно пройдет по телу, словно электричество по каким-то странным божественным проводам.
Кожа стала невероятно горячей…
Часть перваяКОРОЛЬ БУРИ
И золотистый корабль упал вниз, пропахав красную землю, словно роняя свежие семена в иссохшее поле…
ПРОКЛЯТОЕШОССЕ
В начале нашею пути все было покрыто завесой тошны и измороси.
Глава 1ПОХИТИТЕЛЬ
«Ты никогда не сможешь повернуть все вспять».
Голос звучал в голове похитителя.
«Ты не сможешь восстановить прежнее положение вещей. Теперь тебе придется довести до конца то, что начал.
Теперь ты обязан довести все до логического завершения.
Постарайся не рисовать в воображении то, что придется сделать с мальчиком».
Единственным чувством, которое испытывал похититель, было некое смутное отвращение, даже не страх, поскольку волна адреналина смыла остатки малодушия. Его больше не трясло от сознания того, что предстоит совершить. Пот высох. Это был уже не план, не замысел, а свершившийся факт. Разумеется, ему пришлось взять себя в руки, чтобы не провалить дело. В противном случае он просто перешагнул бы черту и все то, что обитало внутри его и что в течение долгих лет с таким трудом удавалось сдерживать, вырвалось бы на свободу.
Если какое-либо место может обладать аурой, то это место ею обладало, и его аура — аура тьмы — вызывала в мужчине отвращение, почти физически подавляла. Все вокруг окутывал ореол ночного кошмара Правильнее всего было бы плеснуть керосина на стены и спалить дом вместе с дюжиной спящих в нем Восхищенных, как они себя называли. Однако для людей, посвятивших жизнь Богу, они собрали слишком уж богатый арсенал, который хранили в Нью-Мексико. Если верить прессе, федералы, готовые к показательной атаке, уже окружили квонсетские сборные домики[1], сгрудившиеся среди пыльных холмов возле Лас-Крусеса Похоже, они собирались разделаться с Восхищенными примерно так же, как в свое время с «Ветвью Давидовой»[2]. Но склады оружия Восхищенных были разбросаны по всем Соединенным Штатами Центральной Америке. Религиозное рвение подвигало эту огромную армию психов на формирование милицейских отрядов и провозглашение прихода очередного мессии едва ли не с каждой сменой погоды.
В здешнем анклаве, небольшом и сравнительно безобидном, имелся всего лишь один мессия. За ним-то и пришел похититель. [3]
Они называли мальчика Шплохом[3], иногда — Пророком.
«Странно, что никто не стоит на страже, — недоумевал мужчина. — Странно, что они не ощущают необходимости оберегать своего маленького мессию от людишек вроде меня, которым может прийти охота сотворить с ним что-нибудь нехорошее».
У самого похитителя имелось средство защиты на случай, если его схватят, — последнее средство.
«Не думай об этом. Все, что тебе необходимо, — это мальчик.
Удивительно все-таки, что ни один из них не проснулся. А та женщина на матрасе? Было слишком темно, чтобы что-то рассмотреть, но почему она не вскочила со своего места? Почему не попыталась остановить меня?
И об этом нельзя думать.
Как и о том, что могло совершиться здесь прошлой ночью. Не исключено, что они провели какой-нибудь ритуал во имя Бога — что-то вроде коллективного распития лимонада с цианистым калием или вечеринки на тему «Давайте отправимся на Небеса все вместе и прямо сейчас!»
Эти Восхищенные как раз из таких психов. Их религия насквозь проникнута идеей смерти. Так что не будет ничего удивительного, если утром всех их найдут мертвыми».
Всех, кроме мальчика.
Как там Фэйрклоф его называл?
«О да, «Свет Азраила». Весьма точно с библейской точки зрения, если учесть, что Азраил — ангел Смерти. А Свет Азраила просто некий феномен, когда всякие идиоты впадают в безумие и убивают себя в присутствии света Святости. Ладно, пусть Фэйрклоф и всякие там Восхищенные прикрывают отсутствие у них воли к жизни разными выспренними религиозными фразами. «Свет Азраила, — заявила, например, одна блондинка, участвовавшая в христианском шоу, — это теплое свечение божественной любви, но не плотское, а духовное. Плоть только оболочка, как эти блузка и юбка, которые на мне надеты, и мы должны избавиться от нее, чтобы ступить в вечный свет».
Да пошли они подальше, все древние религии!» Это место — средоточие тьмы. И ни заря, ни чертов Свет Азраила не смогут ее рассеять.
«Мне известно и другое название для Света Азраила, — подумал он. — Лунный огонь».
Ему, Стоуни Кроуфорду, нужно было только посадить мальчишку в машину и убраться куда-нибудь подальше от кучки ветхих домишек посреди Техаса Вонь стояла невообразимая. Казалось, все вокруг пропахло застарелой кровью, словно какое-то существо умерло, причём давным-давно, и с тех пор лежит в куче экскрементов, будто в ожидании воскрешения. Кроуфорду не терпелось выбраться из лабиринта лачуг и трейлеров и снова оказаться в своей машине. Да еще эти клетки, набитые гремучими змеями, застывшими и жуткими, под днищем трейлера, поставленного на шлаковые блоки. Господи, какой коптар! С людьми, которые держат для церковных служб пятьдесят гремучих змей, не стоит связываться.
Мальчишка сидел не шевелясь, будто окаменел. Ну и хорошо. Стоуни еще нужно было следить, нет ли погони.
«К черту этот культ смерти! К черту суеверных дикарей, поборников «Евангелия Новой эры, верящих в силу змеиного жира, в грозовые тучи и в то, что маленький мальчик способен призвать дождь на иссохшую землю».
Он вздрогнул, забираясь на водительское сиденье: почудилось, что за одной из лачуг стоит какой-то человек и наблюдает за происходящим, как: будто смотрит спектакль под названием «Похищение двенадцатилетнего мальчика, чудотворного ребенка Юго-Запада, предрекающего погибель, мальчика, исцелившего страждущего, мальчика, поднявшего с постели покойника, мальчика, который возвращал зрение слепым и учил ходить безногих, нового мессию Техаса и всего мира, воплощенного Шилоха».
Стоуни читал статьи во всех дешевых журналах и желтых газетах, смотрел телешоу, в которых парнишку выставляли перед камерами, пока какая-нибудь платиновая блондинка с косметикой вместо мозгов старалась вытрясти из публики как можно больше денежек.
«Погибель грядет, и Пророк наше спасение! — надрывалась она — Пошлите десять, двадцать, пятьсот долларов — сколько можете — и примите участие в великом слиянии небес и земли!»
Они продавали за пятьдесят баксов каждое слово мальчишки, словно это было божественное откровение!
«Наверное, я настоящий дьявол, раз похитил мессию. Нет, даже хуже дьявола, поскольку собираюсь увезти мальчика и…
Хватит представлять себе, как все произойдет! Ты слабеешь, когда думаешь об этом Начинаешь как идиот распускать нюни по поводу детской невинности, любви, заботы о ближнем, говорить себе, что это, в конце концов, всего лишь маленький мальчик и ты даже не знаешь, тот ли это ребенок, ведь однажды ты уже промахнулся и похитил совершенно другого парнишку».
«В прошлый раз — помнишь? — зашептал внутренний голос. — Ты, тогда двадцатилетний остолоп, схватил не того ребенка и побежал, а когда притащил его на место, чтобы отправить в Царствие Небесное, выяснилось, что это самый обыкновенный мальчишка Ничем не примечательный. Невинный. Глупый. Страшно напуганный. Тебе не оставалось ничего другого, кроме как любым способом заставить его молчать, и ты понял, что единственный выход — убийство.
Но вместо этого ты показал ему нечто кошмарное: место внутри себя, увидев которое никто не остается в здравом уме. Ты позволил ребенку заглянуть чуда, зная, что от подобного зрелища он лишится своего четырехлетнего умишка и оставшуюся часть детства проведет в страхе, что ад в любой миг может разверзнуться под его ногами.
Вот такую дерьмовую жизнь ты устроил ни в чем не виноватому, схваченному по ошибке ребенку.
А сейчас ты твердо уверен, что рядом с тобой именно тот мальчик?
И кто после этого чудовище, а, Стоуни?»
— Я, — прошептал он.
Они ехали в старом обшарпанном «мустанге», купленном за сто пятьдесят семь баксов в городишке на самом юге, который назывался Козвей-Центр. Пожилой продавец назвал Стоуни дураком и заявил, что машина не стоит даже таких денег, что эта колымага не провезет его по всему побережью: в лучшем случае дотянет до Северной Каролины, а оттуда «выбирайся как сумеешь, но уже на своих двоих. Только Богу или Провидению известно, почему этот кусок старого ржавого железа все еще на ходу». Мркчина напомнил Стоуни отца Сходство было очень сильным, главным образом в форме рта и выдвинутой вперед челюсти уголовника, а вот глаза смотрели по-другому. На самом деле Кроуфорд не поверил старику, поскольку вообще никогда и никому не верил по-настоящему. Он дважды просмотрел все имевшиеся в запасе карты и решил, что «мустанг» ничем не хуже любой другой машины, которую он сможет найти в данный момент. А поскольку ту, на которой ездил раньше, он разбил, иного выхода не былр. Наличных у него оставалось всего ничего, а впереди ждала невыполненная миссия.
Вот что это такое. Просто миссия.
Стоуни Кроуфорд бросил взгляд на бардачок.
«Даже не думай об этом. Простая мысль может дать ему знать, что там лежит».
Стоуни прогнал возникший в голове образ.
«Следи лучше за дорогой», — приказал он себе.
Мальчик уснул среди подушек и одеял на заднем сиденье. Стоуни позаботился о том, чтобы ребенку было удобно, и не хотел слишком сильно пугать его раньше времени. У мальчика были довольно-таки длинные темные волосы. Лицо покрыто густым загаром от техасского солнца Круглые зрачки, как еще раньше заметил Стоуни, заглянув в широко открытые глаза парнишки, казались чрезмерно расширенными, как будто после каких-нибудь капель, повышающих чувствительность к свету. Как бы то ни было, Стоуни узнал мальчика практически сразу и в шоке с трудом подавил в себе желание броситься прочь. Он разыскивал этого ребенка почти двенадцать лет и вот наконец-то нашел Теперь Кроуфорд понимал, почему ошибся с тем, предыдущим, ребенком: потому что искал его не по тем признакам. Но стоило ему увидеть этого мальчика, ощущение было такое, будто он сунул руку в корзинку с электрическими угрями.
Он сидел в самом конце классной комнаты — единственной в крошечной школе на окраине паршивого городишки — и наблюдал за мальчиком В воздухе стоял запах разложения: эти придурки притащили в школу три трупа, как будто мальчик и в самом деле смог бы вернуть их к жизни. Ну да, эти фанатики хотели знать, действительно ли вернулся не то Христос, не то Антихрист — им все равно, по какому поводу пропеть аллилуйю, лишь бы сбылось написанное давным-давно в одной старой книге, им плевать на то, что на самом деле представляет собой этот мальчик. Им не нужны все его способности.
Аллилуйя, он превращает вино в воду! Аллилуйя, он заставил льва лечь рядом с ягненком! Аллилуйя, он познал огонь ада, а судьба мира начертана прямо на нем! Слава Всевышнему, нашелся наш Спаситель! Давайте же восхвалять его, прежде чем затащить на какой-нибудь крест и вытряхнуть душу!
Но Стоуни ясно видел сущность ребенка, понимал его и сознавал, что придется с ним сделать.
«Да, с этим мальчиком».
Пальцы вцепились в руль. Кроуфорд принялся было за привычные упражнения для релаксации, но его снова охватил страх перед тем, что предстоит совершить.
Он моргнул и в миг внезапной слепоты увидел, как алые птицы слетели с кожи, раскинули крылья на все небо, закружились в потоках ветра и затем вновь собрались в стаю, образовав сплошную стену огня, от которой исходил такой жар, что плавилось стекло.
«Это было очень давно, мой друг», — послышался в его голове успокаивающий голос — голос старинной подруги, чей образ он хранил в душе уже много лет.
Нора…
«Все это было очень-очень давно, а что прошло, то прошло. Теперь тебе остается только смотреть на дорогу и гадать, ждет ли впереди поворот и впишешься ли ты в него».
Равнины сменились холмами, поросшими роскошными сосновыми лесами. От Техаса до Арканзаса лило как из ведра, и это было совершенно неестественным для северо-восточного Техаса — такое впечатление, что разверзлись хляби небесные. Грузовики, идущие впереди, окатывали водой лобовое стекло его машины, и на нем оставался слой серо-коричневой грязи, которая еще больше ухудшала обзор, и без того неважный при меркнущем под нависающими тучами дневном свете. «Дворники» метались, но в опускающихся сумерках видимость все равно оставалась плохой. По дороге текли потоки воды.
Дождь прекратился сразу за Литл-Роком. Движение нельзя было назвать оживленным. Подсвеченные красными огоньками вывески нескольких придорожных мотелей, сообщающие о наличии свободных мест, манили Кроуфорда, но он знал, что не позволит себе расслабиться и не сможет заснуть. Стоит только дать волю эмоциям — и он может отпустить мальчишку или просто остановиться из страха, из опасения, что ошибся. А что, если все с ним происходящее всего лишь случай тяжелого помешательства и вечно живущее внутри его воспоминание на гамом деле не более чем выдумка.
Он мог бы убить себя, придумать какой-нибудь подходящий способ.
«Проспать тысячу лет, — прошептал голос у него в голове. — Стать частью ничего, пустоты и всего сразу. Всеохватного бытия, раскинувшегося во все стороны, словно пожар. И больше уже не томиться в тюрьме из плоти и костей».
Нора в своей неподражаемой манере принялась высмеивать этот голос: «О боже! Ты готов пойти и броситься в пруд с двухсотпудовым грузом на шее, тогда как тебе достаточно всего лишь сбросить с себя этот груз. Ты вознес свои комические страдания на уровень искусства. У тебя просто талант к этому. Стоуни, мальчик мой, ну когда же ты научишься брать ответственность на себя и разгонишь всех своих демонов?»
К этому моменту его пальцы окаменели на руле. Он не спал уже сорок восемь часов и не знал, сколько еще продержится. Во рту стоял вкус, похожий, как ему казалось, на вкус крови. Чувство, которое испытывал Стоуни, не было страхом или потрясением — это было осознание. Осознание всего. Не того, что было сделано, но того, что предстоит совершить. Кроуфорд то и дело бросал взгляд в зеркало заднего вида, ожидая увидеть преследующую его полицейскую машину. Или, может быть, обитателей того жуткого места, маленького придорожного городка в Техасе, затерянного посреди ничего, пустоты, белого пятна на карте. Именно в таких местах могут происходить подобные вещи.
Эти люди…
Люди, которые поклонялись мальчику.
«Это не настоящие демоны, ты сам их сотворил. Если ты посмотришь на них внимательно и разглядишь их истинную сущность, то поймешь, что они просто откликнулись на твой призыв и явились из Вселенной».
Казалось, Нора здесь, рядом, точнее внутри его.
Он знал, что все дело в его воображении. Всегда только в его воображении. Он сам позволяет голосам звучать, особенно в ситуациях, подобных этой.
«Я похитил ребенка из Техаса и протащил его за собой через полстраны, у меня есть пушка, у меня есть… (Нет, я не должен думать об этом, и этого не произойдет на самом деле, нельзя даже смотреть на бардачок)».
— Зачем ты живешь во мне? — спросил он как-то голос Норы, понимая, что совсем спятил, если обращается с вопросом к одному из голосов, звучащих у него в голове.
«Потому что, — последовал ее ответ, — ты не позволяешь мне уйти».
Стоуни отчаянно старался не прислушиваться к какофонии голосов внутри себя.
— Я не сумасшедший, — заявил он.
И осознал, что произнес эти слова вслух.
Он глянул в зеркало заднего вида на мальчика.
«Я похитил человека Совершил тяжкое уголовное преступление.
Я могу стать убийцей. Еще одно тяжкое уголовное преступление.
Нет, все обстоит еще хуже. За пределами человеческого закона существует другой закон. В мире есть справедливость превыше человеческой справедливости.
Мой удел — вечное проклятие! Моя единственная дорога ведет к вечным мукам!»
В какой-то момент он стал воспринимать все происходящее на дороге как кино, спроецированное на лобовое стекло машины: просто картинки из прошлого, лица людей, большой летний дом на мысе Джунипер. Он заставил себя сосредоточиться, чтобы сквозь призрачные видения различать дорогу.
Лунный огонь ослепил его…
Бело-желтая луна в окружении алых лучей, словно позади нее вспыхнуло солнце…
Картинка была такая реальная, словно он действительно вернулся во времена своей юности.
Лунный огонь обжигает, почти ослепляет его…
Ее образ.
Ее лицо заключено в белый полупрозрачный ореол, пронизанный голубыми венами и оттого похожий на паутину. Живая субстанция пульсирует.
Все исчезло так: же внезапно, как и появилось. Осталась только дорога впереди — прямая и пустынная.
Небо посветлело, грозовые тучи рассеялись, словно сон в свете дня.
Воздух наполнился запахами сырой осени, теплая влага туманного октября щекотала горло. Вода, оставшаяся после дождя, испарялась под лучами солнца. Он снял темные очки и устремил взгляд в чистое небо — в необъятную голубую пустоту, простиравшуюся в бесконечность. Сколько ни гляди за горизонт, этому небу нет ни конца ни края. Ни облачка впереди. Никаких темных пятен — одно лишь ясное небо. Стоуни испытал невероятное облегчение: с того момента, когда он наконец отыскал того, за кем охотился, дождь особенно сильно действовал на нервы, казалось, что капли стучат где-то внутри головы, словно гвозди по камням. Или гвозди, с глухим звуком впивающиеся в ладони.
Лишь изредка дождь был просто дождем.
Как только ливень прекратился, мысли потекли более плавно.
— Я хочу есть, — послышался с заднего сиденья голос мальчика.
— Чуть позже.
— Идет война, — сказал мальчик.
— Да, именно так.
— Да, война. Между Добром и Злом, Небесами и адом, — произнес мальчик таким тоном, словно это вдалбливали ему лет с трех. — Все мы в ней участвуем, а я словно огонь на море.
— И он на тысячи лет связал змея и…
— Ты знаешь Писание? — спросил мальчик, явно потрясенный.
— Ты не мессия, мальчик, так что даже не вспоминай о тех болванах, от которых мы уехали. — Стоуни хмыкнул. — Не обращай внимания, парень. Наверное, у меня просто плохое настроение, — поспешно извинился он.
Молчание в салоне сделалось невыносимым. Стоуни включил радио. Выбирать пришлось между музыкой кантри и проповедниками. Музыка победила без боя. Стоуни поймал последний куплет старой песни Чарли Прайда «Пожелай ангелу Доброго утра». Мальчик на заднем сиденье принялся негромко подпевать.
— Что скажешь насчет вон того заведения? — Стоуни указал на «Вафельный домик» при дороге.
— По-моему, — отозвался мальчик, — у тебя все еще плохое настроение.
— У меня всегда плохое настроение, малыш. Так как «Вафельный домик»?
— Лучше бы в «Макдоналдс».
— Ты готов ждать до следующего «Макдоналдса»? До него, может, еще полчаса ехать придется.
— Ладно, как скажешь, ты же здесь главный. Голос мальчика звучал почти весело.
— Тебя, похоже, не очень беспокоит вынужденное путешествие, — произнес Стоуни, останавливаясь перед «Вафельным домиком». — Ты даже не сопротивлялся, когда незнакомый человек запихнул тебя в машину и повез бог знает куда Мальчик пожал плечами.
— Так ведь пушка-то у тебя, а не у меня.
В кафе, сидя за грязным столиком, мальчик рассматривал запаянное в пластик меню.
— Наверное, у меня глаза больше живота Я хочу все, что здесь перечислено.
— Полегче, парень, — сказал Стоуни. — Уложись в пять долларов — ладно?
Подошла официантка, протерла столик и приняла заказ.
— Овсянку, две сосиски, три яйца, два блинчика и большой стакан молока, — попросил мальчик.
Стоуни проверил содержимое бумажника К сожалению, в нем оставалось очень мало банкнот. Там же лежала и небольшая фотокарточка — память о прошлом: пятнадцатилетняя девочка со смуглой кожей и темными волосами. Красивые глаза Обаятельная улыбка На шее маленький золотой крестик.
— Мне ничего, спасибо. Хотя, нет, пожалуй, какой-нибудь тост. Да, один тост. И чашку кофе.
Мальчик посмотрел на него удивленно.
— А я собираюсь заправиться как следует. — Он отпил воды из стакана — У меня в твоей машине все кишки растрясло, мистер.
Всякий раз, когда машина ломалась, (а это случалось довольно-таки часто), ему удавалось вновь заставить мотор работать. Один раз на стоянке дальнобойщиков под Мемфисом он обжег правую руку, снимая колпачок с распределителя зажигания. Воздух затянуло кислотным дымом, но он сумел поменять кое-какие переключатели и купил новый температурный датчик, после чего машина всю ночь бежала как миленькая.
За шесть часов путь мальчишка пять раз выходил, чтобы пописать, но все равно никак не мог расстаться с двухлитровой бутылкой кока-колы — присосался к ней так, будто пил последний раз в жизни.
Он сидел на заднем сиденье и листал старые номера «Таймс» и «Лайф», доставшиеся Стоуни вместе с машиной, а когда разгорался день, накрывался с головой одеялом и вроде бы засыпал. Никто не обращал на него особого внимания. На одной из стоянок, когда мальчик, рванув к автоматам с чипсами, пробегал мимо симпатичной южанки с большой копной волос, та потрепала его по голове. А чуть позже другая женщина с теплой доброжелательной улыбкой жительницы Джорджии сказала: «Ваш сын такой живчик!» Если бы она только знала. Каждые несколько часов мальчик объявлял, что проголодался. В одном из кафе той ночью он прикончил два бигмака, потом большую порцию жареной картошки, кока-колу и шоколадный молочный коктейль. Мальчишка не мог устоять перед кока-колой и второй его слабостью — шоколадными батончиками «спикере». Заднее сиденье было сплошь усеяно их обертками. Каждый раз, когда Стоуни останавливался, чтобы купить сигарет, заправиться или выпить чашечку крепкого кофе, мальчик требовал еще и еще «сникерсов». Здоровое пристрастие к нездоровой пище, обычное для двенадцатилетнего ребенка На стоянках для грузовиков парень делал все свои дела, умывался, но далеко не уходил Такое впечатление, что окружающего мира он боялся больше, чем Стоуни. Отлично, если так, значит, мальчишка никуда не денется. Он будто приклеился к своему похитителю.
Однако, если говорить серьезно, Стоуни даже пугала такая доверчивость. Он старался вообще не думать об этом. Он был не из тех, кто привык выказывать свои страхи, особенно перед ребенком.
Говорили они немного — так, перебрасывались время от времени парой слов. Мысли о ребенке на заднем сиденье и о том, как все сложится, когда они доберутся до места назначения, нервировали Стоуни.
Б четыре часа утра они пересекли границу штата Виргиния. Стоуни устал, но не хотел искать подходящее для отдыха и сна место, пока солнце не поднимется достаточно высоко. Что касается мальчика, то он вовсе не выглядел сонным — кажется, ему очень даже нравилось смотреть на звезды, на мелькающие за окнами деревья, дома, на несущиеся по шоссе машины и бесконечную белую ленту дороги, ведущей на север.
Солнце наконец-то взошло, и Стоуни почувствовал, что окончательно выдохся и не в силах ехать дальше.
— Куда же все-таки ты меня везешь? — спросил мальчик.
За последние девять часов они обменялись лишь несколькими фразами.
Стоуни бросил взгляд в зеркало заднего вида и не смог скрыть улыбки. Говор парнишки был типичен для белых бедняков Юга. Он мог бы вырасти самым обычным деревенским парнем или стать водителем грузовика, заиметь пушку, а может быть, и лабрадора-ретривера, который сидел бы у него за спиной, а по полу каталось бы несколько банок с пивом Стоуни усмехнулся. Господи, как же он устал! Совершенно вымотался и в то же время никак не мог расслабиться.
— Слушай, — ответил он. — Я хочу свернуть куда-нибудь с дороги и поспать. Что скажешь?
Мальчик пожал плечами.
— Мне все равно. Хотя бы какое-то время отдохну от вони твоих мерзких сигарет.
— Остановимся в мотеле или, может, гостинице «Эконо лодж»[4],— предложил Стоуни, глядя на дорогу.
Он перевел взгляд на зеркало заднею вида и заметил, что лицо ребенка изменилось. Это длилось всего лишь долю секунды — возможно, обманчивое впечатление создала игра предрассветных теней или Стоуни просто померещилось от недосыпа.
Неркели этот парнишка действительно мог так улыбаться? Неужели его обнажившиеся на миг в улыбке зубы действительно были острыми, как заточенные маленькие кинжалы?
— Следи за дорогой.
Голос мальчика вернул Стоуни к действительности. Оказалось, машина съехала на обочину и теперь скребла колесами по гравию. Стоуни снял ногу с педали акселератора, крутанул руль и нажал на тормоз.
— Держись крепче, — вёлел он.
Однако машина плавно снизила скорость и остановилась у края дороги.
Мальчик прошептал несколько слов — что-то похожее на молитву.
— Что ты сказал? — переспросил Стоуни.
— Мадонна хайвэя, — повторил мальчик. — Вон там.
Он постучал по оконному стеклу.
Бросив взгляд в указанную сторону, Стоуни увидел запертый придорожный ларек, древние, как пирамиды, топливные насосы и чудовищных размеров вывеску, гласившую:
«НЕ ПРОПУСТИТЕ ВОСЬМОЕ ЧУДО СВЕТА! МАДОННА ХАЙВЭЯ! КТО ОНА? ОТКУДА ОНА ПРИШЛА? В ЧЕМ ЕЕ ТАЙНА?»
— Может, зайдем? — спросил мальчик.
— Закрыто, — ответил Стоуни. — Видишь? На вывеске написано, что работает до пяти.
— Я имел в виду потом, позже, — пояснил мальчик.
Стоуни ничего не ответил. Он смотрел на маленькую жалкую постройку, выкрашенную в небесно-голубой цвет и покрытую рубероидом. Топливные насосы, пусть и обшарпанные, были здесь самым выдающимся произведением искусства Перед ними стояло несколько дешевых подделок под статуи греческих юношей, фламинго и пластмассовые гуси. На широком куске фанеры была изображена Дева Мария в голубом платье с младенцем Иисусом на руках. Лоб Мадонны украшала диадема из звезд. Младенец Иисус сжимал в маленькой ручке красный камень. Лучи поднимающегося на востоке светила заиграли на поверхности старых болтов, обрамлявших рисунок. Солнечные лучи горели огнем на кругляшках блестящего металла, похожих на кривые зеркала.
У дороги стоял указатель: «Закусочная-мотель, 3 мили».
— Ты вообще собираешься рассказать мне, кто ты такой? — спросил мальчик, правда, без всякого интереса в голосе. Он уже завернулся в тонкое одеяло и явно собирался поспать.
— Конечно, — кивнул Стоуни. — Разумеется, расскажу. Чуть позже.
Однако он вовсе не сделает этого.
Он не был уверен в том, что знает сам, зачем ввязался в такую авантюру.
Зачем он возвращается домой с мальчишкой, которого похитил из жалкой лачуги в Техасе?
Мотель оказался семейной гостиницей на двадцать номеров. Женщина средних лет, сидевшая за конторкой, бросила взгляд на машину, припаркованную в тени на краю стоянки.
— Сколько вас?
— Я один, — ответил Стоуни. — И падаю с ног от усталости.
— Ехали всю ночь? — поинтересовалась хозяйка, медленно протягивая руку за ключом.
Он кивнул.
— Еду в Балтимор навестить сестру.
— Никогда там не была, но слышала, что это отличный город. Только движение там ужасное. — Она сняла с крючка ключ, и прикрепленная к нему гигантская оранжевая бирка громко звякнула. — Номер пятнадцать. Первый этаж. Чтобы войти, нужно толкнуть дверь и после этого повернуть ключ, иначе замок заест и мне придется пригласить слесаря. Вызов обойдется в двадцатку, а за комнату я беру с клиентов всего двадцать два доллара.
— Понятно, — кивнул Стоуни, протягивая руку.
«Спасибо за южное гостеприимство», — мысленно поблагодарил он с усмешкой.
— Пятнадцатый, — повторила хозяйка, — отсюда налево. Повесьте на дверь табличку для горничной с просьбой не беспокоить.
— А вы не можете просто предупредить горничную, чтобы она не входила? — с легкой долей раздражения спросил Кроуфорд.
— Горничная — это я, — сообщила женщина. — Но я забуду, мистер… — Она посмотрела на только что заполненный Стоуни бланк. — Мистер Роджерс. На это утро у меня уже запланирована тысяча с лишним дел, а надо еще и кофе попить. Так что будьте любезны, повесьте табличку с просьбой не беспокоить.
— Ладно.
«Мистер Роджерс… — подумал он. — Это я. Чудесный денек настает…»
— Пятнадцатый, — снова повторила хозяйка, передавая ему ключ.
Не снимая одеяла с негромко посапывавшего во сне мальчика, Стоуни внес ребенка в пятнадцатый номер. Потом, действуя под влиянием некоего внутреннего побуждения, прицепил наручник к ножке стола рядом с телевизором, хотя в глубине души сомневался, что пленник убежит: до сих пор тот вел себя так, будто они старые друзья или родственники. Но что-то все же заставило Стоуни приковать мальчика. И дело было вовсе не в опасении упустить добычу, а в страхе, что странный парнишка может попытаться причинить ему зло, ведь тот знал о существовании пистолета. Однако понятия не имел об остальных вещах: о том, например, что лежало в бардачке.
Стоуни подложил под голову мальчика подушки. Потом присел на двуспальную кровать, а через секунду лег и уставился в потолок. Он должен был бы мгновенно отключиться, но организм почему-то упорно противился сну.
Три или четыре большие черные мухи кружились в воздухе. Стоуни слушал их жужжание, вдыхал несколько затхлый воздух мотеля. Он слышал, как хлопали дверцы машин, как щелкали, открываясь, их замки, как стучали каблуки постояльцев, покидающих свои номера Глаза медленно закрылись, но даже под опущенными веками были по-прежнему устремлены на мух, снующих у него над головой.
Кроуфорд проснулся в поту.
Мальчик сидел на краю кровати, разглядывая своего похитителя. В руках он держал наручники… пустые.
— Это старый фокус, который я выучил по одной книжке, — пояснил он. — Нужно просто поднять руки, чтобы отлила кровь. Если кисти и запястья небольшие, как у меня, где-то через час ты свободен.
Стоуни охватило давно знакомое чувство страха, словно вечно жившего где-то внутри.
Сунув руку под одежду, мальчик вытащил бумажник Кроуфорда и положил его на кровать.
— Еще я осмотрел твои вещи, — сообщил он само собой разумеющимся тоном. — Ты коп.
Угу — пробурчал Стоуни. — Некоторым образом. В числе прочего приходилось быть и копом.
— Тебя зовут Стоуни Кроуфорд. Тебе скоро исполнится двадцать восемь лет. Ты живешь где-то в Аризоне.
— Точно, недалеко от Уинслоу — В голосе его угадывалось некоторое беспокойство.
— Не волнуйся, — Парнишка выглядел несколько подавленным, будто добытые им сведения не соответствовали тому, на что он надеялся. — Если бы я хотел сделать что-нибудь, то уже давно сделал бы. Я держал в руках твой пистолет. Терпеть не могу пистолеты. Так что, я арестован или как?
— Нет, — ответил Стоуни.
— Тогда что? Не понимаю. Ты привез меня сюда и на самом деле кажешься довольно милым и добрым, хотя и несколько дерганым.
— Это очень долгая история, — сказал Стоуни.
— Стоуни, а ту пожилую женщину, которая заботилась обо мне, ты убил?
Кроуфорд покачал головой.
— Нет. Но знаю, кто это сделал.
Мальчик пристально посмотрел на Стоуни, а тот в ответ принялся строить дурацкие рожи. Потом покосился на часы, стоящие на столике у кровати.
Мальчик покачал головой.
— Думаю, время у нас есть — и у тебя, и у меня. Ты из тех, кто проделывает всякие грязные штуки с детьми?
Стоуни едва не подскочил на месте.
— О господи, нет!
— Тогда почему? Почему я?
На вид парнишке было что-то около двенадцати, нов этот миг он выглядел совершенно невинным ребенком.
«Неужели он действительно не понимает?» — удивился Стоуни.
Все казалось столь очевидным с того мгновения, когда Кроуфорд впервые услышал о чудесах в горах, о необыкновенном мальчике, о ребенке, которого называли Пророком. А девять месяцев назад в долине проходила ярмарка, и парнишку привели вниз, чтобы показать людям, продемонстрировать силу, которой тот обладал. Стоуни узнал мальчика, хотя никогда раньше его не видел. И многие другие тоже испытывали чувство узнавания. Правда, не те, кому следовало, а такие, например, как семейство, жившее среди отвесных утесов на перевале Ментироза. Знакомым казалось все: как мальчик шел, как улыбался, его волосы, глаза… Те люди, с которыми он пришел, те ненормальные дикари каким-то образом сумели заполучить его и теперь держали у себя, словно тотем или фетиш. Они знали о нем все и потому прятали от остальных.
Тайну ребенка не раскрывали даже ему самому.
— Если я расскажу правду, ты, наверное, испугаешься, — заговорил наконец Кроуфорд, садясь на кровати. — Не возражаешь, если я закурю?
Мальчик пожал плечами.
— Можно подумать, я могу запретить тебе это. Скверная привычка. Можно я схожу в туалет?
Он поднялся с кровати и отправился в ванную. Дверь за ним закрылась, щелкнула задвижка.
Стоуни затянулся «Кэмелом». Он не был заядлым курильщиком, но в состоянии стресса всегда хватался за сигареты. Затем он встал и открыл один из небольших чемоданов. Белье, несколько цветных футболок, газеты… Один из газетных номеров свернут в трубочку и обвязан веревкой. Он развязал узел, развернул газету.
«Нью-Лондон дэй».
На первой полосе фотография: трое мужчин в дождевиках осматривают что-то похожее на развалины сгоревшего дома Облачный день. За спинами мужчин маяк. В общем, ничего примечательного. Под фотографией была помещена статья.
«ИСЧЕЗНОВЕНИЕ С ХАЙ-СТРИТ.
Джордж Крэндал, специально для «Дэй».
Одно из последствий урагана «Матильда» — до сих пор не раскрытая тайна случившегося с городком Стоунхейвен. Но речь одет не об обычном ударе стихии, поскольку пожары по всему мысу Лэндс-Энд были вызваны вовсе не молнией. Главную загадку по-прежнему составляет исчезновение целого города, чрезвычайно похожее на исчезновение колонии Роаноук в Виргинии в 1600 году. Неужели всех жителей действительно смыло в море?»
Стоуни перевернул газету. Последнюю полосу украшало объявление о распродаже мужских сорочек. Впрочем, он и не собирался читать остальные статьи.
Охотничий нож.
«Сувенир, оставшийся от одной памятной ночи».
Чтобы никогда не забывать о том, что произошло. Или о том, что он сделал.
Он снова завернул нож в газету, обвязал сверток веревкой и бросил его обратно в чемодан.
— Другой мир… — произнес он, заперев чемодан и по-прежнему сидя возле него на корточках.
Из ванной послышался шум льющейся воды.
Кроуфорд поднялся на ноги.
Выкурив две сигареты, он окликнул мальчика, но ответа не услышал. Странно… Обеспокоенный молчанием, он подошел к двери ванной, дернул, но дверь оказалась запертой.
— Открой!
Стоуни чувствовал, как пот струится по шее, но приказал себе сохранять спокойствие.
Было ли в ванной окно? Он не помнил, чтобы оно попалось ему на глаза, но, возможно, окно было скрыто за шторкой над ванной. Черт, и как ему не пришло в голову проверить? За четырнадцать часов, которые они провели в пути, мальчик не сделал ни малейшей попытки сбежать.
Стоуни вынул из бумажника канцелярскую скрепку» разогнул ее, сунул в замок и слегка повернул Дверь со щелчком открылась.
Никого… Кроуфорд отдернул занавеску и увидел, что мальчик плачет, забившись в угол ванны. Он сидел скорчившись, в одном белье, сунув под голову смятые комом джинсы и футболку.
— В чем дело? — спросил Стоуни.
— Они часто делали со мной разные нехорошие вещи, те люди, — не открывая глаз проговорил мальчик.
— Какие вещи?
Мальчик поднял руку, демонстрируя покрытую шрамами кожу.
— Это татуировка? — спросил Стоуни.
Мальчик покачал головой, изо всех сил стараясь унять стучащие зубы.
Это они. Вот что они делали. Иногда рисунки перемещаются, если я дотрагиваюсь до них. Эти люди знают, где мы. Они найдут и схватят нас.
— Нет. — Стоуни покачал головой. — Ничего у них не выйдет.
— Выйдет, — возразил мальчик. — Они обладают силой.
Кроуфорд снова покачал головой, теперь уже молча, и присел на корточки рядом с ванной.
— Нет, — повторил он и слегка вздрогнул, разглядывая рисунок, вырезанный на боку мальчика — Это ты. Ты обладаешь силой. — Ему не хотелось ничего объяснять. Не хотелось заострять внимание на этом.
Во всяком случае до тех пор, пока они не доберутся до места назначения. — Давай-ка отправимся куда-нибудь и перекусим. Идет?
Глаза мальчика на какую-то секунду закрыла вторая пара век — рудиментарных, полупрозрачных, похожих на паутинку.
Стоуни моргнул.
Уж не померещилось ли ему?
Или все-таки это было?
Он глядел в лицо мальчика, но тот, казалось, не имел ни малейшего понятия о том, что сейчас видел его спутник.
Глава 2МАДОННА ХАЙВЭЯ
— Ты проголодался, — заметил Стоуни, глядя, как мальчик едва ли не целиком заглатывает сэндвич.
Он потушил окурок в чашке из-под кофе. Со дна потянулась тонкая ниточка дыма. Смола щекотала горло. На языке остался привкус пепла.
— А ты уже насквозь прокурился. — Мальчик постучал пальцем по столу рядом с пепельницей. — За последние десять минут три подряд. Может, пора завязать с дурной привычкой, а?
— Лучше доедай свой сэндвич, малыш.
— Меня зовут Стив. Те люди, Восхищенные, называли меня Пророком, а иногда Шилохом, но все это не настоящие мои имена — Мальчик откусил новую порцию хлеба с индейкой.
«Значит, его зовут Стив… Нет, ты не имеешь права обращаться к нему по имени. Не смей думать о нем как о маленьком Стиви. Помни о том, что ты обязан сделать».
— Знаю, — сказал он вслух. — А я Стоуни. Но на самом деле меня тоже зовут Стивен.
— Ух ты! Вот забавно — правда? Они хотели называть меня как-нибудь по-другому. Но у меня есть собственное имя. Я им не позволил. У них там приняты всякие дурацкие прозвища и прочая чуть. Кстати, я знаю множество разных шуток. Читал юмористический сборник «Конфуций сказал…»? Я его обожаю. Брат той пожилой женщины часто пересказывал их мне. Вот, к примеру… Конфуций сказал: тот, кто пукает в храме, пусть сидит на отдельной скамье и сам дышит испорченным воздухом. — Он улыбнулся. — Разве не смешно? Ты никогда не задумывался, о странном совпадении?[5]
Стоуни положил долларовую банкноту на стол и вышел из закутка, где они сидели. Мальчик последовал за ним.
— А почему ты оставался у них, если тебе там не нравилось? — спросил Стоуни, распахивая дверь кафе «Кондитерский рай» и выходя на улицу.
Свежий, прохладный воздух покалывал кожу и бодрил. Кроны деревьев вдоль дороги все еще оставались зелеными и густыми. Октябрьская погода пока еще не добралась до юга. Вот за что Стоуни всегда любил пустыню, так это за то, что там не бывало никакого октября, а было только лето и жара стояла как в аду.
— А куда бы я, черт возьми, мог уйти? — спросил мальчик. — Ответь мне. Меня послал туда Великий Отец. А эти люди обо мяе заботились, они обращались со мной лучше, чем ты.
В машине мальчик вновь устроился среди подушек и одеял на заднем сиденье. В салоне воняло сигаретами, объедками и, кажется, немытым телом, причем эти запахи накладывались на более давние, оставшиеся от прежних владельцев. Когда Стоуни покупал машину, от нее разило стариками и виски. Наслоения запахов внутри машины походили на культурные слои в древней пещере. Стоуни опустил стекла всех окон.
— Тебе там удобно? — спросил он.
— М-м-м, — раздалось в ответ.
В зеркале заднего вида Стоуни видел лишь сверкающие глаза мальчика, в которых отражались лучи закатного солнца, делая их похожими на кусочки алого мрамора.
Стоуни поскреб затылок.
— Знаешь, ты такой покладистый, что сразу и не разберешься, кто кого похитил на самом деле.
— Ты когда-нибудь слышал песню «Укради меня, когда захочешь»?
— Нет, не помню такой.
Стоуни всю дорогу приходилось напоминать себе, что рядом с ним всего лишь ребенок. Маленький мальчик. А вовсе не какое-нибудь кошмарное существо. Не жуткий монстр. Ребенок! А он его похититель. Вполне вероятно, еще до окончания их совместной поездки он сделает с этим мальчиком что-нибудь ужасное. Вполне вероятно, например, что он возьмет охотничий нож и всадит его мальчику прямо в сердце или полоснет по горлу. Вполне вероятно, что это всего лишь ребенок, оказавшийся не в то время не в том месте.
А что, если все это колоссальная роковая ошибка?
«Ты мучаешься сомнениями? Ты, губитель всего человечества?» — мысленно хихикнул он.
— Это старая песня в стиле кантри, — продолжал мальчик. — Она звучит так: «Укради меня, когда захочешь, но нет в мире места, где я уже не побывал…»
У мальчика оказался весьма неплохой альт, и ему даже удалось передать характерные для кантри интонации и заставить голос траурно звучать на высоких нотах.
«Весь этот хайвэй пройден мною столько раз, — продолжал он петь. — Бегство — это преступление, мне нет смысла торопиться. Так что укради меня, когда захочешь…»
Стоуни дважды хлопнул в ладоши.
— Ну ты прямо второй Гарт Брукс[6]. Если я правильно понял, ты сам хотел, чтобы я увез тебя оттуда? Ты это хочешь сказать?
Мальчик взглянул на часы на приборной доске.
— Сейчас почти четыре. То заведение при дороге закрывается в пять. Может, поедем? Я хочу посмотреть на Мадонну хайвэя.
— Ладно. Зайдем минут на десять. Если там недорого.
— Наверняка недорого, — сказал мальчик и улыбнулся так, как улыбаются все дети его возраста: ничего зловещего, ничего мрачного, ничего многозначительного.
Улыбка продолжала цвести на лице мальчишки, пока они платили по восемьдесят центов за каждого и проходили через турникет.
— Ты веришь в Мадонну?
Стоуни засмеялся.
— Ну, мне нравятся некоторые ее песни. «Словно дева»[7], например.
— Ха, это было до меня, старик, до меня, — откликнулся мальчик, шагая вперед.
На какой-то миг Стоуни показалось, что пленник вполне может убежать от него по лабиринту тускло освещенных комнат, и он ускорил шаги, чтобы не отстать. На стенах коридора были развешаны таблички, рассказывающие о том, как в сувенирную лавку при заправочной станции попала Мадонна.
— «Мно-гии и мно-гии трип-пи-тали пе-рид ней», — прочитал мальчик, проходя мимо. — Похоже на название венерической болезни. Я слышал только, что венерические болезни убивают и достаются от Великого Отца, у которого они время от времени бывают.
Они миновали несколько маленьких помещений, в каждом из которых хранились разнообразные религиозные атрибуты.
— Смотри-ка, что это?
Мальчик указал на ржавый гвоздь, заключенный в стеклянный футляр. Подойдя ближе, он прочитал надпись на табличке под экспонатом:
— «Из Святой земли, из Иерусалима С горы Голгофы. Один из гвоздей с того креста, на котором был распят Иисус». Ух ты!
— Ерунда, — хмыкнул Стоуни. — Это просто гвоздь. Поверь мне, здесь нет ни одного подлинного предмета.
Мальчик пожал плечами.
— Насколько я понимаю, ты неверующий, — сказал он и пошел в следующую комнату.
Стоуни обвел взглядом висящие на стенах изображения святых, девственниц и мучеников и направился за мальчиком.
В следующей комнате глазам предстала плохая копия босховского ада с множеством чертей, размахивающих раскаленными докрасна вилами и колющих ими обнаженных Адама и Еву.
— Ева испытывает адские муки, — пояснил мальчик. — А это что? — Он указал на что-то, прикрепленное к стене.
Комок белых перьев, клюв — высохшие, заскорузлые.
Стоуни остановился за его спиной.
— Похоже на мертвого голубя.
— Вот ужас-то! — Голос мальчика дрожал от волнения.
Под чучелом голубя с обточенными кусочками мрамора вместо глаз и с широко раскинутыми крыльями была медная табличка.
— «Святой Дух явился к ним в облике голубя с небес», — прочитал Стоуни вслух и недоуменно почесал затылок. — Какой, интересно, больной психопат собрал все это в одну кучу?
На высоком столе он заметил бутылку с водой, в которой плавало нечто похожее на сгустки желтой и красной краски. Этот экспонат напоминал лава-лампу[8].
Пояснительная табличка гласила:
«Чудотворная вода из Лурдеса (Франция), куда страждущие ползут на коленях многие мили, дабы получить исцеление. Один глоток этой воды излечивает грешника».
Стоуни на миг задержался взглядом на бутыли, на красно-желтых разводах в воде.
«Лурдесское чудо.
Чудотворные воды Франции, все равно что «Перье» и «Виши»».
И тут к нему пришло озарение, заставившее ощутить нечто похожее на спазм в животе.
«Лурдесское чудо! Матерь Божия! Чудо… Лурдес…»
— Мертвые голуби и святая вода — странно, правда? Я хочу посмотреть на Мадонну, — услышал он голос Стива.
Тот побежал к затемненной комнате в конце коридора.
Стоуни направился следом. Он вошел в помещение, залитое багровым светом.
Мальчик стоял перед стеклянной витриной.
«Нет! — мысленно воскликнул Стоуни. — Это же гроб!»
Под толстым стеклом лежала маленькая иссохшая мумия. «МАДОННА ХАЙВЭЯ — ПРИКОСНИСЬ К НЕЙ НА СЧАСТЬЕ!» — было написано на плакате, размещенном над выставленным в витрине гробом.
Кожа туго, словно папье-маше, обтягивала маленький череп. Единственной уступкой приличиям был длинный кусок голубой материи, свободно задрапированной на теле и сложенной в подобие подушки под головой.
В руках мумии Стоуни увидел нечто-то вроде мумифицированного младенца.
— Это просто омерзительно! — вырвалось у Кроуфорда, но в следующую минуту он рассмеялся и захлопал в ладоши, — Невероятно! Это же чистейшей воды безумие! Какая-то высушенная старушка с маленькой старой обезьянкой, изображающей младенца Иисуса — Он покачал головой — Некоторые люди готовы пойти на что угодно, лишь бы получать по восемьдесят центов с посетителя.
Мальчик постучал по стеклу.
— Как, интересно, кто-нибудь может прикоснуться к ней на счастье, если она в этом стеклянном гробу? Разве это не противозаконно?
— Скажешь тоже.
— Мертвая женщина, завернутая в материю. И младенец. Круто-о-о, — протянул мальчик.
Стоуни Кроуфорд смотрел на Мадонну хайвэя, пытаясь выбросить из головы возникший там образ — видение, навеянное обрывками воспоминаний о прошлом.
«Тебе это только показалось, — прошептал где-то внутри его голос Норы. — Этого не было на самом деле. Всего лишь картинки, как в кино или в телевизоре. Не смей бояться тьмы, Стоуни, только не сейчас, не теперь, когда в тебе столько света».
Но перед глазами у него все равно стояла другая Мадонна, И в руке ее был зажат смятый цветок.
МАДОННА ХАЙВЭЯ! ВЗГЛЯНИТЕ НА НЕЕ! ПРИКОСНИТЕСЬ К НЕЙ! ОЩУТИТЕ ПОРАЗИТЕЛЬНОЕ ЧУДО ЕЕ СУЩЕСТВОВАНИЯ! КТО ОНА ТАКАЯ? ОТКУДА ОНА ПРИШЛА? КАК ОНА ИСЦЕЛЯЕТ СТРАЖДУЩИХ? КАК ОНА ВОЗВРАЩАЕТ ЗРЕНИЕ СЛЕПЫМ? КАК ОНА ИЗЛЕЧИВАЕТ ПРОКАЖЕННЫХ? ВЫ ПРОПУСТИЛИ ПОВОРОТ! ДОЕЗЖАЙТЕ ДО УКАЗАТЕЛЯ НА АРМХЁРСТ В 9 МИЛЯХ ОТ ЭТОГО МЕСТА И ВОЗВРАЩАЙТЕСЬ ПО ЗАПАСНОЙ ДОРОГЕ. ЛИТРОВАЯ БУТЫЛКА КОКА-КОЛЫ БЕСПЛАТНО ПРИ ЗАПРАВКЕ!
Стоуни отвернулся от последнего плаката, зазывающего посмотреть на Мадонну хайвэя. Единственное, что его теперь интересовало, это убегающая вдаль лента шоссе. Дорога и надвигающиеся сумерки.
— А что у тебя в бардачке? — спросил мальчик.
— Ничего.
— Тогда почему ты его запираешь?
— А ты пытался его открыть? — спросил Стоуни.
Мальчик минуту помолчал, всматриваясь в отражение Стоуни в зеркале.
— Кто ты все-таки такой? Я не имею в виду имя и прочую ерунду.
Время пришло. Мальчик не проявлял желания сопротивляться. И не собирался бежать, чтобы вернуться к остальным.
— Посмотри на мое лицо, — сказал Стоуни.
— Уже видел, — откликнулся мальчик.
Стоуни все же обернулся, и ему показалось, что в глазах мальчика промелькнула тень узнавания — словно отсвет далекого пожара. Парнишка протянул руку и дотронулся до его подбородка. Пальцы у него были холодные.
— Ты мой отец?
Глаза Стоуни в этот миг были сухи, в горле першило.
— Куда ты меня везешь? — спросил мальчик.
— На север.
— А что там?
Стоуни не ответил. Пусть лучше мальчик узнает обо всем сам. Для него самого все это было неким знаком, доказывающим, что Вселенная вовсе не та злобная сила, каковой он ее считал.
Они подъезжали к пропускному пункту на границе с Нью-Джерси, и дело снова шло к рассвету. Только тогда Стоуни все же решил дать парню не-которые пояснения:
— Там городок, который называется Стоунхейвен, на побережье, почти на границе с Род-Айлендом.
Мальчик вскрикнул, словно вдруг пораженный чем-то.
— Ты в порядке?
— Это рисунки у меня на теле! Они движутся! Значит, скоро произойдет что-нибудь нехорошее.
Несмотря на волнение, мальчик говорил так, будто во всем происходящем не было ничего удивительного.
— Зачем они мучили тебя? — спросил Стоуни, не сводя глаз с дороги.
— Они говорили, это для моего же блага. Будто бы мне нужно позволить чему-то выйти на волю. Когда рисунки движутся, жжет. Как от укуса змеи.
— Очень больно?
— Терпимо.
— Ты меня ненавидишь?
— Нет.
— Зато я сам себя ненавижу, — резко произнес Стоуни. — За то, что сделал. За то, что обязан сделать.
— Ладно, что есть, то есть, — вздохнул мальчик. — Расскажи лучше о том месте, куда мы едем.
— Не сейчас, — сказал Стоуни. — Мы скоро будем там.
— Расскажи, — потребовал Стив.
И вновь Стоуни ощутил странную перемену: голос мальчика стал более низким, а пропускной пункт впереди был, казалось, уже не на дороге, но скорее на реке, забитой траулерами вместо прежних грузовиков.
— Скоро рассветет, — заметил Кроуфорд. — Я расскажу тебе, когда встанет солнце.
— Сейчас, — приказал мальчик.
— Ну хорошо, хорошо, — согласился Стоуни. — Я был не намного старше тебя тогда, лет шестнадцати, нет, все-таки еще пятнадцати, но скоро должно было исполниться шестнадцать. Кажется, то было самое счастливое время в моей жизни.
— Да, — произнес мальчик.
Его голос сделался таким пугающе взрослым, что Стоуни ощутил, как по спине прошла дрожь, будто кто-то провел по ней куском льда.
— Я расскажу тебе о том, что ты видел тогда, Стоуни, — продолжал Стив — Я расскажу тебе обо всем, что произошло в том месте. Потому что я знаю тайну, Стоуни, я знаю эту тайну. Иногда бывает полезно снять маску, Стоуни. Иногда правильнее всего рассказать, как было на самом деле. Хочешь, я сделаю это, Стоуни?
Кроуфорд ощущал у себя на шее дыхание мальчика, но не отрывал глаз от дороги. Восемнадцати-колесный грузовик пытался вытеснить его из левого ряда, и яркий свет фар в зеркале заднего вида, контрастирующий с багровой предрассветной тьмой, слепил глаза.
— Вот тайна из твоего прошлого, Стоуни…
Голос, прозвучавший на этот раз, уже не был прежним голосом ребенка — голосом двенадцатилетнего мальчишки с его тембром и характерным южным выговором. Это был куда более старый голос — голос октябрьского дня, наполненного сладкими запахами запоздалых цветов и гудением над ними последних предзимних пчел, запахами горящих листьев и самого времени. И годы повернули вспять, возвращая Стоуни в те дни, когда он из мальчика превратился в мужчину. У этого голоса был, кажется, женский тембр, и он вспомнил, потрясенный, как если бы действительно забыл о ней, ту старую женщину, сидящую за ткацким станком, или у пузатой печки, или шьющую брюки. Это был ее голос.
Голос Норы. Только он звучал уже не внутри Стоуни…
Во всяком случае, Стоуни так казалось. «Я уверен, что не схожу с ума. Я знаю, что все еще нормален, и цепляюсь за последний клочок нормальности, пока мечущийся внутри меня снаряд не разнес вдребезги и его. Но видеть, как этот ребенок шевелит губами и при этом говорит ее голосом…
Нора, это в самом деле ты? Внутри него? И теперь вылетаешь из его горла, будто птица из клетки?»
И тут мальчик; начал шепотом раскрывать все тайны Стоуни Кроуфорда.
Хотите знать, что он ему нашептал?