О некоторых экспериментах будет рассказано в следующей части, которая является логическим и фактическим продолжением первой, так как термины «друзья» и «помощники», в сущности, условны. Во всяком случае, друзья — всегда помощники, помощники же, дающие пищу и одежду, участвующие в охоте или переносящие почту, — тоже, в широком или переносном смысле, друзья человека.
IIЧЕЛОВЕК НАХОДИТ ПОМОЩНИКОВ
…ОТКРОЕТСЯ ГРОМАДНОЕ,
ПОЧТИ НЕПОЧАТОЕ
ПОЛЕ ИССЛЕДОВАНИЙ… ВОЗРАСТЕТ
В ГРОМАДНОЙ СТЕПЕНИ ИНТЕРЕС,
ПРЕДСТАВЛЯЕМЫЙ ИЗУЧЕНИЕМ
НАШИХ ДОМАШНИХ ПОРОД.
НОВАЯ РАЗНОВИДНОСТЬ,
ВЫВЕДЕННАЯ ЧЕЛОВЕКОМ,
ПРЕДСТАВЛЯЕТСЯ
БОЛЕЕ ЛЮБОПЫТНЫМ
И ВАЖНЫМ ПРЕДМЕТОМ,
ЧЕМ ДОБАВЛЕНИЕ
ЕЩЕ ОДНОГО ВИДА
К БЕСКОНЕЧНОМУ ЧИСЛУ
УЖЕ ЗАНЕСЕННЫХ В СПИСОК.
Глава перваяМед и шелк
Мед, но не только мед!
«Пчела — издревле спутник человека. Он видит ее рядом с собой на протяжении тысячелетий и поэтому решил, что знает о ней все. Множество примет, сказок, легенд, дразнящих воображение человека, сложилось вокруг пчелы. Кажется, ни об одном животном не было написано так много. Согласно верованьям египтян, душа, покидая тело, часто облекается в форму пчелы. А кто скажет, почему древние греки часто изображали Артемиду Эфесскую в виде пчелы? И почему у многих народов так прочно держится обычай извещать обитательниц улья о том, что кто-нибудь в семье их хозяев скончался? Считается обязательным обращаться к пчелам в самой любезной форме, не скупясь на ласковые слова, — ведь они могут обидеться и покинуть улей».
Так писал о пчелах один из крупнейших зоологов нашего времени французский ученый Реми Шовен.
Действительно, если собрать все, что написано о пчелах, получится огромная библиотека. Если же записать все легенды и сказания, все верования и обряды, связанные с пчелами, библиотека увеличится во много раз. Но все эти легенды и обряды, а тем более книги появились уже потом, когда человек в какой-то степени узнал и начал изучать пчел. (А узнал о пчелах человек и по сей день не так уж много, и эти пчелы — удивительные и таинственные существа — еще не раз удивят людей, постепенно проникающих в их тайны.)
Но раньше, чем создавать легенды и изучать пчел, гораздо раньше человек стал использовать их, точнее, пользоваться плодами их трудов — медом. Когда это началось, сказать невозможно, но то, что в глубокой древности уже добывали пчелиный мед, бесспорно.
Об этом свидетельствует находка, сделанная в 1919 году в так называемой Паучьей пещере, неподалеку от испанского местечка Бикорп.
Наскальная живопись — произведения первобытных художников — в то время уже была признана учеными. Она служила надежным подспорьем всем тем, кто стремился проникнуть в глубь веков, стремился узнать, кто и как жил много тысячелетий назад на земле.
И вот рисунок, найденный в Паучьей пещере, дал ученым интереснейшие факты — он рассказал, что уже 15–20 тысячелетий назад (так определялся возраст этих рисунков) люди не только охотились, но и собирали мед диких пчел.
Рисунок же рассказал и как это делалось.
Первобытный художник изобразил крутую скалу, по которой стелятся какие-то длинные побеги или корни каких-то растений. Цепляясь за них, ползет вверх человек, рискующий в любую минуту сорваться и полететь в пропасть. А наверху стоит другой человек. Он уже добрался до цели, но ему не легче: этого человека атакует рой разгневанных пчел.
И тем не менее первобытные люди, даже с риском для жизни, собирали мед. Они, конечно, не могли знать, что мед очень полезен. Неизвестно, была ли у первобытных людей потребность в сладостях. Но, видимо, мед им был очень нужен.
Чтобы проверить «свидетельства очевидцев» далеких времен, ученые внимательно приглядываются к поведению в тех или иных обстоятельствах людей, стоящих на очень низком уровне развития, на очень низкой ступени цивилизации. Наблюдение за этими людьми подтвердили, что у многих племен и сейчас охота на пчел (то есть добывание меда) играет важную роль. А в жизни южноамериканского племени гваяков мед и воск играют такую значительную роль, что только для добычи этих продуктов они изготовляют какие-то орудия (ни для чего другого гваяки никаких орудий не изготовляют). Мед и воск настолько важны для гваяков, что профессор Виллар, открывший это племя и изучивший его, охарактеризовал уклад жизни гваяков как «медовую цивилизацию». По всей видимости, мед играл значительную роль в жизни людей далекого прошлого.
Трудно сказать, как первобытный человек наткнулся на мед. Возможно, в поисках гусениц (гусеницы были лакомством, кроме того, они обеспечивали первобытного человека необходимыми жирами) он набрел на гнездо пчел. А так как и насекомые входили в меню первобытного человека, он решил попробовать пчел на вкус. Возможно, они ему понравились. (В Японии, например, до сих пор жареные пчелы считаются лакомым блюдом.) Но в гнездах пчел были еще и личинки и, главное, мед, который любознательный кроманьонец, конечно же, попробовал. И, очевидно, мед ему так пришелся по вкусу, что он уже стал специально выискивать пчелиные гнезда и забирать мед, даже если это было связано с риском для жизни.
Однако ограбить пчелиное гнездо — дело второе. Сначала надо его найти. Как находил его первобытный человек, мы не знаем, но ясно, что это тоже было делом нелегким.
Некоторые современные охотники за медом диких пчел поступают так: выбирают поляну или часть леса, осторожно собирают с цветов пчел и переносят на приготовленные ранее кормушки. Здесь пчела быстро набирает нужное количество меда и отправляется домой. Затем то же проделывается в другом месте, в третьем. Каждый раз, выпуская пчел, охотники засекают направление их полета. Идя затем по этому «следу», люди в конце концов выходят к тому месту, где все направления пересекаются. Там, в месте пересечения, как правило, и находят гнездо. Чтоб облегчить эту работу, некоторые охотники помещают кормушку с медом в круг из мелко истолченного мела.
Пчела обязательно вываляется в меле, и следить за ней будет проще.
Пчел выслеживают не только на цветах, но и на водопое. И пока пчела пьет, к ее ножке привязывают нитку. Работа эта требует предельной осторожности и терпения, но зато за пчелой с ниткой следить гораздо легче.
Рабочий день в разгаре.
И все-таки, даже прибегая ко всяким хитростям, даже зная различные приемы поиска, найти пчелиное гнездо — дело не легкое. Поэтому обнаруженное гнездо считается собственностью нашедшего. И если охотник не может почему-либо немедленно вынуть мед, он ставит мету: «Гнездо мое».
Между прочим, такой обычай существовал когда-то и на территории нашей страны: бортник (так назывался сборщик меда диких пчел) мог оставить у найденного гнезда свою мету — «знамя», и оно считалось неприкосновенным. Того, кто осмеливался «раззнаменовать» найденное гнездо, штрафовали на 12 гривен (очень значительная сумма), как было записано в первом сборнике законов на Руси — «Русской правде».
Однако до сих пор речь шла лишь об охотниках на диких пчел. Как мы видели, охота эта началась очень давно, во многих странам продолжалась до сравнительно недавнего времени, а кое-где продолжается и сейчас.
Но параллельно с охотой появляется и «домашнее пчеловодство». Оценив мед, человек, безусловно, задумался над тем, как бы добыть его побольше и полегче. Кто первый задумался над этим, мы, конечно, не знаем. Но знаем, что уже около шести тысяч лет назад египтянам были известны «ручные пчелы», — об этом свидетельствует изображение, которое ученые относят к XXV веку до нашей эры. На изображении — храмовая пасека и два пчеловода у искусственных ульев.
Долгое время предполагалось, что египтянам принадлежит приоритет в деле одомашнивания пчелы, тем более что именно в Египте в одной из гробниц был найден сосуд с медом, возраст которого, по определению ученых, 5 тысяч лет. Именно в Египте пчел настолько почитали, что одним из важнейших титулов фараона был «повелитель пчел».
Однако в 1961 году в Турции нашли город семитысячелетней давности — пожалуй, первое из известных пока городских поселений. И в этом городе на стенах жилищ и храма оказались фрески, изображающие не только пчел, но и рамку с сотами!
Значит, не египтяне, а турки первыми приручили пчел? А может быть, не турки, а армяне?
В Армении есть район, который называется Мегринский. Если перевести дословно, то это значит: «Медовый». («Мегр» по-армянски «мед».) Некоторые ученые считают, что именно тут был главный и первый центр по приручению пчел. Во всяком случае, доподлинно известно, что в древнеармянском царстве Урарту мед был очень популярен. Кроме того, пчелы еще и защищали своих хозяев: имеются сведения, что армяне в борьбе за независимость использовали пчел, которые обрушивались на врага и обращали его в бегство.
Видимо, армяне знали не только характер пчел, но и умели с ними обращаться. Впрочем, в древности вообще уделяли много внимания не только получению меда, но и самой пчеле. Ассирия когда-то называлась страной меда и масличного дерева. Пчелы здесь тоже были в большом почете: ассирийцы знали какой-то секрет — звук, благодаря которому могли выгнать пчел из улья и загнать их обратно2.
Египтяне, чтоб поскорее открыть медовый сезон, переводили ульи из Нижнего Египта в Верхний, где медоносные растения зацветали на полтора месяца раньше.
Несомненно, что пчела была хорошо известна и почитаема в Древней Греции и Риме. Римский поэт Вергилий, живший в I веке до нашей эры, приписывал пчелам особую музыкальность и утверждал, что игрой на цимбалах можно в любое время и в любом месте посадить рой пчел.
На одной из колонн в римском Пантеоне, сооруженном 2 тысячи лет назад, была изображена пчела.
Можно привести и еще множество примеров того, как хорошо и как давно люди знали пчел, любили и ценили их.
Но тогда невольно встает вопрос: если пчел так ценили, то почему не занимались ими, как занимались многими другими домашними животными, — не совершенствовали их, не выводили новые породы?
Некоторые ученые считают: причина тут в том, что пчела все-таки не домашнее, а лишь полудомашнее животное и, как говорил Ч. Дарвин, «питается самостоятельно и в большинстве отношений ведет естественный образ жизни». Дарвин, конечно, прав: пчела, живущая в улье, мало отличается от диких пчел и поведением, и внешностью, и «характером». Тем не менее думается, что дело не только в этом.
«Владычица пчел». Рисунок из рукописи древнего народа майя, относящийся примерно к пятому веку.
Наша домашняя, или медоносная, пчела (это название дал ей еще Карл Линней) в своем неизменном виде в течение многих поколений устраивала людей. Устраивает их она и сейчас. В тех же случаях, когда в каких-то странах местные виды не устраивали людей, завозились пчелы из других стран. Наиболее ценные пчелы, по всеобщему мнению, были в Европе. Поэтому их и привозили в другие страны взамен мелких или малопродуктивных мелких пород. Так, например, в 1839–1848 годах их привезли в Южную Америку, в 1840–1845 — завезли в Австралию и Новую Зеландию. Вот почему (кроме тех причин, о которых говорил Ч. Дарвин) пчела претерпела лишь незначительные изменения и человек не вывел новых пород медоносной пчелы (расы, связанные с географическим распространением, конечно, имеются, иначе и быть не может!), а лишь расселил по свету нашу, европейскую, наиболее работящую и добычливую и, кстати, позднее всех «одомашненную».
Позднее одомашнивание медоносной пчелы в Европе и, в частности, в местах наиболее обильного «медового урожая» в России объясняется тем, что здесь долгое время просто не было необходимости одомашнивать пчел. Бескрайние леса и степи давали возможность бортникам без особого труда собирать достаточное количество высококачественного меда. О качестве меда, который продавали жители Восточной Европы — скифы, писал еще за 500 лет до нашей эры греческий историк Геродот. Огромное количество диких пчел на Руси дало возможность киевскому князю Олегу заключить с греческим императором договор на поставку в Грецию русского меда и воска. Это было в 911 году. Но и гораздо позже, в 1525 году, как писал историк П. И. Новокомский, в Московской земле «самая верная жатва получается пчелами от воска и меду. Ибо вся страна преисполнена весьма плодовитыми пчелами, которые изготовляют превосходный мед… Часто находят огромное количество сотов, скрытых в деревьях, и старый мед, покинутый пчелами, так как редкие обитатели отнюдь не исследуют каждого дерева в обширных рощах; таким образом, в удивительной толщины древесных пнях находят они превеликие озера меда». Однако через несколько десятилетий «самая верная жатва» начинает давать все меньше и меньше плодов: сводятся леса, распахиваются степи, на которых росли медоносы, все труднее и труднее становится бортникам. И тогда пчел стали переселять поближе к человеческому жилью.
У людей уже был некоторый опыт в обращении с пчелами. Издавна на Руси мед добывали, не только выискивая пчелиные гнезда, но и специально выдалбливая в деревьях дупла, в которых селились пчелы, следили за этими гнездами, по возможности охраняли пчел. Люди, занимавшиеся этим, назывались уже не бортниками, а цейдлерами. Однако опыт цейдлеров крестьяне использовали не полностью, а лишь в той части, которая касалась изготовления искусственных дупел или дубовых колод, в которых селились пчелы. Что же касается охраны, то этот вопрос никого не интересовал. Мало того, смысл «домашнего пчеловодства» заключался как раз в том, чтобы, притащив из лесу колоду с пчелами и дождавшись осени, когда эта колода наполнится медом, уничтожить пчел и вынуть мед. Пчеловоды либо сами «закуривали», то есть душили дымом пчел в колодах, либо продавали колоды вместе с пчелами и «закуривал» пчел будущий владелец колоды (улья). Такая система называлась «роебойной». Она, конечно, не способствовала развитию пчеловодства. Мало того, уничтожение пчел в конце концов могло привести к полному исчезновению этих насекомых. И наверное, так бы оно и случилось, если бы не Петр Иванович Прокопович.
Этому человеку, не оставившему после себя солидных ученых трудов, не оставившему потомкам даже своего портрета, пчеловоды всего мира обязаны очень многим.
Именно Прокопович восстал против такого варварского отношения к пчелам, и именно он в 1814 году предложил взамен колод, в которых уничтожение пчел считалось необходимостью, разборный улей с подвижными сотами и вынимающейся рамкой. Прокопович внес немало усовершенствований в пчеловодство, организовал первую в России школу пчеловодов, и можно с полным правом сказать, что именно он положил начало промышленному пчеловодству в мире.
Сейчас просто невозможно представать себе пчеловодство без ульев. А ведь улей-то изобретен сравнительно недавно — в начале прошлого века.
Конечно, было бы явной ошибкой утверждать, что сразу все пчеловоды приняли методы, предложенные Прокоповичем. Даже почти через сто лет, в 1910 году, в России примерно из 5,5 миллиона учтенных пчелиных семейств в рамочных ульях проживало лишь 20 процентов.
В 1919 году В. И. Ленин подписал специальное постановление об охране пчеловодства. И результаты не замедлили сказаться: за сравнительно короткий срок — за двадцать лет — количество пчелиных семей увеличилось почти в два раза.
Невозможно сосчитать, сколько сейчас на земле пчеловодов, пасек, ульев. Есть и огромные пчеловодческие хозяйства (особенно в СССР и социалистических странах), есть и крошечные, совсем миниатюрные пасеки, которые любители устраивают на подоконниках и балконах. Но всюду с одинаковым усердием трудится одно из самых древних домашних или полудомашних животных, производящих удивительное вещество — мед. Чтоб собрать одну ложку меда (30 граммов), 200 пчел должны трудиться с утра и до вечера, собирая нектар (каждый взяток всего 40–50 миллиграммов), еще примерно столько же пчел должны принять этот нектар и «обработать» его. Это 400 пчел, не считая тех, которые охраняют и проветривают улей, вырабатывают воск и запечатывают мед в ячейки.
Мед — вещество, содержащее большое количество витаминов, белки, минеральные соли — все то, что необходимо для жизни и здоровья человека. Не случайно же и древние египтяне, и греки, и тюркские народы так высоко ценили его. Конечно, они не могли знать состава меда, но в лечебных свойствах его были уверены. Так, в одной из самых первых книг по медицине — древнеегипетском сочинении, расшифрованном Георгом Эберстом и получившем поэтому название «папирус Эберета», мед упоминается примерно 60 раз. Древнегреческий математик Пифагор говорил, что, не будь меда, он не дожил бы до девяностолетнего возраста. А прославленный врач Авиценна писал: «Если хочешь долго жить и сохранить молодость, то обязательно ешь мед». В его «Каноне» десятки рецептов, в состав которых входит мед.
Чтоб собрать килограмм меда, пчелам надо взять нектар примерно с 19 миллионов цветков.
Можно привести и высказывания Аристотеля, считавшего, что мед благоприятно действует на человеческий организм. О меде писал Гиппократ, а Плиний Старший в своей «Естественной истории» говорил, что мед обладает свойством залечивать раны.
Можно рассказать о том, что в древности грузинские воины брали с собой в поход в специальных кожаных мешочках медовую массу — кумели. Пользовались этими кумелями лишь в крайних случаях, когда надо было восстановить силы или когда воины оставались совершенно без еды.
Однако в далеком прошлом знали и о других свойствах меда. Во всяком случае, когда понадобилось перевести в Македонию тело Александра Македонского, умершего в 323 году в Вавилоне, его для сохранности поместили в мед. Бактерицидные свойства меда были известны еще древним египтянам, применявшим его для бальзамирования трупов.
Современная медицина не только подтвердила известные ранее свойства меда, но и открыла немало новых. Например, установлено, что бактерии тифа могут жить в нем не более 50 часов, паратифа — 24, а бактерии дизентерии — 10; мед применяется при лечении язвы желудка, гипертонии, болезней почек, печени и некоторых других.
Вещества, входящие в состав меда, очень эффективны по своему воздействию на организм, но часто почти неощутимы и неуловимы для исследователя. Поэтому до сих пор еще люди не могут определить, сколько же этих веществ. Предполагают, что их не меньше семидесяти, но, возможно, и гораздо больше. И все-таки люди решили попробовать добавить в мед еще кое-что, сделать его лечебные свойства целенаправленными.
Советский ученый Н. П. Иойриш решил получить мед по заранее составленным рецептам, — ведь такой мед мог бы заменить многие неприятные на вкус лекарства!
Опыты не только подтвердили возможность создания «целенаправленного» меда, но и то, что пчелы легко перерабатывают и вводят в состав меда многие лекарства, причем эти лекарства не теряют своих качеств.
Конечно, при необходимости можно принять лекарство и в чистом виде. Но все-таки куда приятнее, скажем, вместо горького порошка хинина принять ложку сладкого лекарства, не отличающегося по действию от обыкновенного хинина!
О лечебных свойствах пчелиного яда тоже знали еще в древности.
Знали и славяне, и народы Индии, Египта и Вавилона.
Разозленная пчела жалит «противника», втыкая в его кожу жало и впрыскивая при этом в прокол яд. Жало у пчелы зазубренное и вытащить обратно его пчела не может. Пчела гибнет, но мышцы ее внутренних органов продолжают сокращаться и после ее смерти, впрыскивая в ранку новые и новые порции яда. Вот почему «укус» пчелы довольно болезнен, а иногда нападение пчел может иметь тяжелые последствия: 200–300 одновременных уколов могут привести к отравлению организма, а 500 — к смерти. Но единичные «укусы» пчел очень полезны. Пчелиный яд в современной медицине применяется при лечении более десяти серьезных заболеваний. Конечно, для того, чтоб яд ввести в организм, вовсе не обязательно быть «искусанным» пчелами. Но долгое время врачи не знали, как иначе применять его. В XVII веке, правда, медики высушивали самих пчел, толкли их в ступке, и этот порошок давали больным. Однако до недавнего времени наиболее эффективными считались «укусы» самих пчел.
Сейчас найдено средство «отнимать» у пчел яд иным способом: пчел раздражают слабым током, и они «жалят» специальную тонкую пленку, под которой находится влагопоглощающая бумага. Из этой бумаги без особого труда извлекают яд. А французские ученые недавно разработали еще более эффективный метод добычи яда. Насекомых усыпляют, затем раздражают ядоносную железу слабым электрическим током, и пчела выделяет капельку яда. При этом пчела не погибает, как в тех случаях, когда ей приходится жалить и выделять яд, а прекрасно себя чувствует. Проснувшись, она вновь отправляется за медом, а через некоторое время ее можно снова усыпить и получить новую порцию яда.
Одна пчела за рабочий день, если ей ничего не помешает, облетит около семи тысяч цветков.
С каждым годом люди всё активнее используют пчел-целительниц. Примером тому может служить проведенный недавно двумя американскими учеными У. Шипмэном и Л. Коулом опыт с пчелиным ядом и мышами. Ученые ввели под кожу мышей большие дозы пчелиного яда, а через сутки мыши получили большую дозу радиоактивного облучения. Однако эта смертельная доза для животных гораздо более крупных, чем мыши, в данном случае погубила лишь 20 процентов мышей. 80 процентов осталось жить.
Сейчас трудно сказать, какие выводы будут сделаны из опыта с мышами, но ясно, что это еще не последнее слово пчелы-лекаря, она еще не раз удивит людей.
Однако если о полезных свойствах пчелиного меда и яда люди знали давно, то о другой очень полезной стороне деятельности пчел узнали сравнительно недавно.
Когда первые пчеловоды стали устанавливать примитивные ульи-колоды вблизи своих домов, они даже предположить не могли, что увеличивают тем самым урожай на своих полях по крайней мере вдвое!
О том, что пчелы, как, впрочем, и другие насекомые, опыляют растения, переносят пыльцу с цветка на цветок, ученые узнали только в конце XVIII века благодаря немецкому натуралисту-любителю Конраду Шпренгелю. Однажды, гуляя в поле, он увидал «рогатого» шмеля. Шпренгель очень удивился и не сразу понял, что рогами были комочки пыльцы, прилипшие к голове насекомого, когда оно лазало за нектаром в цветок. Из другого цветка шмель вылез уже без «рогов» — он оставил пыльцу в цветке.
Много времени, много сил потратил Шпренгель на то, чтоб выяснить это поразившее его явление, много упорства и выдержки потребовалось ему, чтоб открыть удивительную тайну природы. Но это открытие не принесло славы Шпренгелю. Наоборот, над ним смеялись, издевались. Люди никак не хотели верить в то, о чем говорил Шпренгель: это казалось слишком невероятным, слишком фантастическим.
Но прошли годы, и люди поняли, что чудаковатый натуралист-любитель из города Шпандау был прав: насекомые опыляют растения. Теперь-то мы знаем, что 80 процентов растений опыляется насекомыми, и без насекомых эти растения не давали бы ни семян, ни плодов. А из общего числа растений, опыляемых насекомыми вообще, пчелы могут опылять 90 процентов.
Еще в прошлом веке люди поняли, что без насекомых-опылителей им не обойтись. Правда, поняли не сразу.
Когда европейцы стали заселять Австралию, вместе с сельскохозяйственными животными и растениями они привезли туда и семена клевера. Клевер хорошо рос в Австралии, но семян не давал. Сколько люди ни бились, ничего не получалось. И тогда вспомнили давно забытую легенду о том, что клевер якобы когда-то чем-то обидел бога. Разгневанный бог проклял клевер… Правда, это, как говорят, было давно и бог вроде бы простил клевер. Но, может быть, опять произошло что-то между растением и всевышним? Многие суеверные люди начали даже молиться. Но молитвы не помогали. И неизвестно, что было бы с клевером в Австралии, если бы здравомыслящие и знающие люди не сообразили, в чем дело. И вот однажды из Европы пришел пароход, груженный клетками со… шмелями. Шмели — опылители клевера — принялись за дело, и все стало на свои места: клевер зацвел, овцы получили свой любимый корм, и люди успокоились.
Теперь точно знают, как важны пчелы-опылители. Только в СССР имеется более 100 важных сельскохозяйственных культур, которые не могут давать плодов без опыления, проводимого пчелами. Причем за 1,5 часа средняя пчелиная семья, опыляет гектар плодовых деревьев. Опыление этой площади вручную потребовало бы от людей 1000 рабочих часов.
В ряде стран, в частности в ЧССР, ГДР, ФРГ, США, подсчитано, что доход от опыления в 8—12 раз больше, чем от меда, который собирают эти же пчелы. В США существуют даже специальные компании, которые сдают в аренду ульи с пчелами во время цветения растений фермерам, и те устанавливают ульи на своих полях.
О пчелах можно говорить до бесконечности. О них уже написано колоссальное количество книг. И каждый день люди узнают что-то новое и необычное.
Но сейчас мне хочется сказать только одно: если ты увидишь пчелу на цветке, в полете, если она залетит к тебе случайно в комнату, не старайся накрыть ее сачком или прихлопнуть эту «опасную», «кусачую» злодейку. Помни, пчела — великая труженица: чтоб собрать килограмм меда, пчелам надо посетить примерно 19 миллионов цветков, пролетев при этом расстояние в 300 тысяч километров (больше 3/4 расстояния до Луны). Конечно, одной пчелке такое не под силу — она живет всего дней 30–35, но и за это время успевает посетить 150–200 тысяч цветков!
А самое главное, пчела, домашнее или полудомашнее насекомое, называй ее как хочешь, вовсе не «злая» и «кусачая», а наш верный и добрый друг!
Государственный секрет Китая
Иностранца, пойманного при попытке похитить этот секрет, по китайским законам ждала тюрьма или каторга; китайца, выдавшего государственную тайну страны, по тем же законам ждала мучительная смерть. Императорские стражники рыскали по дорогам, тщательно обыскивая путешественников и купцов. А когда, примерно за 200 лет до нашей ары, была возведена так называемая Великая китайская стена — могучее пятитысячекилометровое сооружение высотой в восемь и шириной в семь метров, — секрет стало охранять легче: стражники следили не только за теми, кто приближался к стене с внешней стороны (стена была построена для того, чтобы преградить путь ордам Чингисхана), но и за теми, кто приближался к воротам с внутренней стороны. И не один, не десять, даже, наверное, не сто человек поплатились головами за то, что хотели украсть секрет. Стражники были начеку. Во всяком случае, больше пяти тысяч лет хранили китайцы свою тайну.
Впрочем, может быть, это была и не их собственная тайна. Многие ученые считают, что в древних индийских рукописях, где уже речь идет об этой тайне, Китай не упоминается и тайна эта принадлежит Индии. Но так или иначе, именно в Китае получила широкое распространение «тайная» отрасль промышленности.
Впрочем, секрет был лишь в самой технике производства, сам же «продукт» пользовался широкой известностью за пределами этой страны. Стражники беспрепятственно пропускали через границу Китая караваны, нагруженные тяжелыми тюками. В той стране, куда прибудет караван, купцы распакуют тюки, и люди будут ахать от восхищения, рассматривая легкую и блестящую, мягкую и удивительно гладкую ткань. И богатые люди будут платить за эту ткань столько, сколько захотят китайские купцы. Китайские шелковые ткани производили на европейцев такое впечатление, что, например, римляне и греки называли китайцев «серами»: от древнекитайского слова «сер» — «шелк».
Понятно, почему китайцы держали в секрете производство шелка — ведь он приносил им такое богатство! Правда, не всем. Крестьяне-шелководы жили в бедности, за бесценок продавая шелковичные коконы, хотя получить эти коконы им стоило немалого труда. Немалого труда стоило и размотать тоненькие нити-паутинки, сделать настоящие нитки — пряжу и, наконец, выткать шелковую материю.
Основной производитель сырья для шелковых тканей — невзрачная бабочка, получившая название тутовый шелкопряд.
Рисунок из работы Луи Пастера о болезнях шелковичных червей.
Шелкопрядов на земле много. К ним относятся все бабочки, гусеницы которых перед окукливанием ткут себе кокон из тоненьких ниточек. Однако только одна бабочка удостоилась чести стать домашним животным, та самая, которая питается листьями тутового дерева. Отсюда и название — тутовый шелкопряд.
Считают, что жила когда-то эта бабочка, вернее, ее далекие предки в Гималаях, а ее родственница, по имени «мандарин», до сих пор живет в лесах Кореи. Но ничего общего по внешности и по образу жизни у тутового шелкопряда нет ни с его далеким предком, ни с его современным родственником.
Новорожденная бабочка шелкопряда.
Мы, правда, не знаем, как выглядела бабочка, жившая в Гималаях, но мандарина, живущего сейчас в лесах, знаем: это крупная темновишневая, хорошо летающая и хорошо приспособленная к жизни на воле бабочка.
Ничего этого нельзя сказать о тутовом шелкопряде — ни о его величине, ни о внешности, ни о его приспособленности. Во-первых, тутовый шелкопряд — бабочка небольшая (6–7 см в размахе крыльев). Во-вторых, она настолько не приспособлена к жизни на воле, что не может даже летать, а гусеница ее, если упадет с ветки, ни за что не полезет обратно и умрет голодной смертью. Таким стал тутовый шелкопряд не по доброй воле: за много веков, живя под опекой человека, он утратил все качества нормального дикого животного; ни находить себе еду, ни даже добраться до нее, если она и рядом, тутовый шелкопряд не может. Впрочем, человек и не стремится к тому, чтоб бабочка была самостоятельна: он ухаживает за ней, преподносит ей еду, обогревает и холит ее. И все только ради того, чтоб гусеница окуклилась и подарила человеку свое удивительное творение — тоненькую паутинку.
Однако для того, чтоб получить эту паутинку, надо не только тщательно ухаживать за бабочкой.
Каждый шелковод заранее заготовляет грену — крошечные, величиной с булавочную головку, зернышки — яички тутового шелкопряда. (Слово «грена» по-французски значит «зерно»).
В определенное время, накануне появления листьев тута, шелковод начинает оживлять грену — выносит ее на солнце или нагревает до нужной температуры комнату. Через несколько дней из яичек появятся крошечные гусеницы — червячки, как их обычно называют, хотя ничего общего с червями они не имеют. Они темно-бурые, с блестящей головкой, покрытые длинными волосками. Гусенички появляются на свет, видимо, очень голодными. Шелковод, конечно, знает это, он сразу же переносит новорожденных на специальную полочку и дает им листья. Гусенички немедленно набрасываются на эти листья и начинают есть. И так почти без перерыва они едят в течение всей жизни (а живут они от 40 до 80 дней). Прекращают есть лишь на время сна, перед линькой и во время линьки. Линяет гусеница четыре раза и постепенно меняет окраску — из темно-бурой она становится молочно-белой. Одновременно она теряет волоски — становится совершенно гладкой. Ну и конечно, вырастает раз… в 25, а вес увеличивает в 9 тысяч раз. Впрочем, это и не удивительно: подсчитали, что 10 тысяч гусениц за месяц уничтожают не менее 200 килограммов листьев.
Выросшая гусеница перестает есть и начинает бродить по полочке, на которой кормилась. Но сейчас она ищет не корм, а удобное для окукливания место. И тут опять дело за шелководом — он должен такое место обеспечить. Гусеницам устраивают специальные рамочки или просто ставят пучки прутьев — им все подходит, надо только сделать это вовремя. И вот начинается главное, чего ждут шелководы, — наматывание кокона.
У шелкопрядов имеются специальные железы, вырабатывающие «шелковичную жидкость». Это действительно жидкость, которая по особым канальчикам подходит к отверстию на нижней губе гусеницы. Но едва эта жидкость выходит наружу, как затвердевает и превращается в тонкую и довольно прочную нить. Настолько прочную, что она способна удержать в воздухе упавшую с ветки молодую гусеницу. Вот из этой нити и прядет гусеница кокон.
Работает гусеница так: то откидывает голову назад, то наклоняется вперед, то отклоняется вправо или влево. И каждый раз она дотрагивается до одного из прутиков, окружающих ее, и каждый раз между этими прутиками протягивается тоненькая ниточка-паутинка. Их, этих ниточек, становится все больше и больше, и в конце концов гусеница оказывается внутри довольно сложного сооружения. Но это не главная «квартира» ее, это скорее «двор». А внутри уж она строит «домик» — быстро-быстро вращая головой, она обкручивает себя другой, более тонкой ниточкой-паутинкой. Вот это и есть настоящий шелк.
Из кокона гусеница уже никогда не появится — там она перелиняет в пятый раз и превратится в бабочку.
В это время появляется у шелковода новая забота: часть куколок он немедленно обдаст горячим паром, чтоб из них не вывелись бабочки: новорожденная бабочка ведь захочет выбраться из кокона наружу и испортит шелковинку.
Но из других коконов человек позволит бабочкам появиться: они отложат яички (каждая по 300–600 штук), и шелковод сохранит их до будущей весны. А когда появятся молодые листочки тута, он оживит грену, и все начнется сначала.
Но это будет весной. А пока шелковод приступает к изготовлению нитей. Для этого кокон опускают в воду и избавляются от верхнего, ненужного слоя — он растворяется в воде. Затем тоненькой щеточкой осторожно начинают «трепать» основной кокон, находят конец нити и разматывают ее. Казалось бы, сколько метров может быть в такой нити? Ну, три — пять. Но шелковод мотает и мотает тоненькую, едва заметную ниточку. Он знает: не метр, и не пять, и даже не сто метров длина этой паутинки, а целый километр! Каждая петля кокона — примерно 4 сантиметра. Значит, гусенице пришлось двадцать пять тысяч раз мотнуть головой. А так как она вьет кокон 3–5 суток, то, «работая» без перерыва, делает в час 1000–3000 «кивков» головой!
Да, гусенице приходится трудно, но шелководу еще труднее: чтоб собрать один килограмм чистого шелка, надо вырастить не меньше 10 тысяч гусениц, дать им окуклиться, а затем размотать не менее 10 тысяч коконов, то есть смотать 10 тысяч километров нити-паутинки. Однако эта нить еще не пригодна для выделки тканей: для получения тонкой шелковой материи соединяют 3–4, а для более плотных — 8—12 ниток-паутинок.
Вот все это и делали китайские крестьяне много веков. Шелководством занимались целые районы — ведь один человек, даже целая деревня могут собрать не так уж много шелковых нитей. А шелка надо было много: и императору, и придворным, и купцам. Все они понимали, какие выгоды сулит обладание секретом шелковичного червя, и строго следили за тем, чтоб секрет этот не был известен за пределами государства.
Но секрет все-таки был раскрыт. Не помогли ни свирепые стражники, ни жесточайшие законы, ни высокая китайская стена.
Есть несколько легенд, рассказывающих о том, как был раскрыт китайский государственный секрет. По одной легенде, раскрыла его в 140 году нашей эры китайская принцесса. Выйдя замуж за хотанского царя, она вывезла из Китая несколько семян тутового дерева и грену. То ли стража не осмелилась обыскать царицу, то ли она все это очень ловко спрятала в своей прическе и головных украшениях (а спрятать было не так уж трудно: примерно полторы тысячи яичек весят всего один грамм), но вскоре тутовый шелкопряд появился и широко распространился на территории теперешней Туркмении.
Другая легенда рассказывает о том, как тутовый шелкопряд появился в Европе. По этой легенде, в 552 году два монаха по поручению византийского императора Юстиниана пробрались в Китай, достали грену и на обратном пути обманули стражу, спрятав грену и семена тута в своих бамбуковых или камышовых, полых внутри, посохах.
Так это или нет, сейчас сказать невозможно. Но факт, что именно с этого времени шелководство стало распространяться в Византийской империи, в частности в Греции. Затем шелководство распространилось в Испании, перекочевало в Италию. В Сицилии шелководство известно с XII века, однако в других частях страны еще в XV веке существовал закон о принудительном разведении тутового шелкопряда. Зато в следующем веке итальянцы спохватились и так рьяно занялись шелководством, что один из ученых XVII века писал: итальянцы похожи на «губки, наполненные серебром и золотом, которое они высасывают из других стран благодаря производимому ими шелку».
Больших успехов достигли шелководы Франции, но вдруг страшный удар постиг всех, кто имел дело с тутовым шелкопрядом: гусеницы стали гибнуть. Болезнь почти полностью уничтожила шелководство во Франции, перекинулась в другие страны, и, возможно, в Европе шелководство прекратило бы свое существование, если бы Луи Пастер не установил, что гусеницы гибнут от определенных микробов. Пастер нашел способ борьбы с этим микробом, и шелководство в Европе стало постепенно восстанавливаться.
Микроскоп Луи Пастера. Сколько удивительных открытий было сделано благодаря такому примитивному, с нашей точки зрения, прибору!
Однако люди не только распространяли шелковичного червя, они постоянно думали о том, как бы «усовершенствовать» его. Если пчела, в общем, по своим качествам устраивала людей, то шелкопряд, как казалось людям, мог бы «работать» на них и лучше. И люди не ошиблись. Выводя всё новые и новые породы, они многого добились. Например, нужны матовые нити — пожалуйста, одна порода шелкопрядов теперь дает именно такие; нужны блестящие — есть породы, которые дают и блестящие. Можно получить нити тонкие, толстые, можно разноцветные.
Ну и, наконец, совершенствовалось само производство. Давно уже никого не устраивают кустари-одиночки, оживляющие грену на солнышке или на печи, делающие всю работу сами. Теперь есть мощные гренажные фабрики, где выращивают бабочек и получают грену, существуют специальные кокономотальные, шелкопрядильные, шелкокрутильные фабрики.
А человек продолжает «усовершенствовать» домашнее насекомое — тутового шелкопряда. Ученые обнаружили, что гусеницы самцов дают на 20–30 процентов больше шелка, чем гусеницы самок. Нельзя ли добиться того, чтобы появлялось больше самцов? Можно! И советский ученый Б. Л. Астауров на практике показал это.
А нельзя ли как-то упростить выращивание гусениц? Ведь они требуют очень большого внимания, очень большой затраты сил и времени. Им, например, надо постоянно подкладывать свежий корм. Но это не только трудоемкая работа — это еще и очень сковывает шелководов во времени: оживлять грену можно лишь тогда, когда появляются листья тута (в другое время кормить гусениц нечем). А вот японские ученые разработали метод кормления гусениц особыми «таблетками», состоящими из переработанных соевых бобов, тутовых листьев и необходимых добавок. Гусеницы охотно поедают эти концентраты круглый год.
В европейских странах, издавна занимающихся шелководством, тоже достигли больших успехов и уже давно не нуждаются в «русском шелке», как когда-то называли шелк, привозимый из Азии через Россию.
В самой России впервые шелководством попытались заняться в 1722 году, при Петре I, на Украине, на Дону, в Южном Поволжье. Однако опыт оказался неудачным. Лишь в Средней Азии и Закавказье существовало шелководство, но и то в небольших размерах и дававшее шелк невысокого качества.
После революции СССР стал одним из крупнейших в мире производителей шелка. Сейчас шелководство развивается не только в Средней Азии, но и в Азербайджанской ССР, на Украине, в Молдавии.
Ну, а как же быть с синтетическими, искусственными тканями, которые пришли на смену натуральным? Или наоборот: нужны ли сейчас натуральные ткани, когда есть легкие, доступные, красивые искусственные?
Безусловно, никто не может оспорить достоинство искусственных тканей. Но и сами они не могут оспорить красоту и удобство, гигиеничность и легкость натурального шелка. А если добавить к этому, что натуральный шелк необходим в авиационной, медицинской, электротехнической и других отраслях промышленности, станет понятно, почему человек так много внимания уделяет «домашнему насекомому» — тутовому шелкопряду, дающему ежегодно 50–70 тысяч тонн шелка.
Новое платье короля
Пауков многие не любят. И не только потому, что паутина по углам помещения — символ запущенности и неаккуратности. Сам вид паука часто внушает людям отвращение, а распространенное мнение о его ядовитости внушает людям еще и страх перед этими восьминогими чудовищами. Даже сейчас, когда доподлинно известно, что среди 30–35 тысяч видов пауков очень немногие действительно опасны для человека и крупных животных (в СССР, например, всего один такой паук — каракурт), их продолжают бояться. И тем не менее эти «чудовища» чуть было не пошатнули укрепившееся веками прочное положение тутового шелкопряда.
Люди, конечно, не могли не заметить паутину, которую ткут пауки. И хоть ткут ее далеко не все виды (большинство охотится без сетей), паутина стала символикой всех пауков.
Может быть, потому, что ткут паутину те восьминогие, которые живут бок о бок с человеком — крестовики и домовые пауки, — и мы их видим чаще, чем других; может быть, потому, что самих пауков без паутины увидеть гораздо труднее, да люди, как правило, и не замечают их, а паутину видят; может быть, потому, что люди просто не знают о том, что паутину плетут далеко не все пауки, но, так или иначе, в представлении большинства паук и паутина нераздельны.
Настолько нераздельны, что в Древней Греции даже существовала легенда о прекрасной прядильщице — девушке по имени Арахна (по-гречески «арахна» — «паук»), которая вызвала на состязание по прядению саму богиню Афину и одержала победу. Разгневанная Афина наказала девушку, превратив ее в паука, вечно ткущего паутину.
И хоть ученые знают, что далеко не все пауки — прядильщики, тем не менее науку о пауках они назвали арахнологией.
Итак, люди заинтересовались паутиной.
Когда, кто и где обратил внимание на эти удивительные нити и кому первому пришла в голову мысль использовать их, сказать невозможно. Известный русский путешественник Н. Н. Миклухо-Маклай сообщил, что жители островов в Тихом океане очень своеобразно используют искусство пауков — заставляют их плести рыболовные сети. Для этого приносят в лес, где живут пауки, специально сделанную раму и оставляют ее там. Паук обязательно найдет эту раму и очень быстро сплетет в ней паутину. Человеку остается лишь снять паутину, и сеть готова. Причем сеть достаточно надежная — она может выдержать нагрузку в три, а то и в пять килограммов! (Одна паутинка такого паука выдерживает нагрузку в 90 граммов!) Очевидно, жители островов пользовались такими сетями испокон веков, и, возможно, им принадлежит приоритет использования паутины. Но независимо от них использовали паутину и некоторые племена, жившие на территории теперешнего Парагвая в Южной Америке.
Из паутины делали не только сети: китайцы издавна удивляли людей, демонстрируя удивительный по красоте материал — «сатин восточного моря», как они называли сотканные из паутины ткани.
Обыкновенная… и все-таки какая необыкновенная паутина!
До нашего времени дошли картины, сделанные древнекитайскими художниками на тончайших полотнах, вытканных из паутины.
На Мадагаскаре до сих пор используют паутину вместо ниток. А 250 лет назад в Тирольских Альпах существовал народный промысел — изготовление картин на паутине.
Можно привести еще немало примеров внимания людей к паутине. Однако все это носило и носит кустарный характер. Но вот в самом начале XVIII столетия некий Бон де Сент-Илер (не надо его путать со знаменитым ученым Жофруа Сент-Илером) представил во Французскую Академию наук диссертацию «О пользе паучьего шелка» и приложил к ней пару перчаток и пару чулок, сделанных из паутины. Подарок был препровожден королю Людовику XIV, но идея Сент-Илера об организации фабрики паучьего шелка не получила поддержки. Не получила она поддержки и после того, как такие же перчатки были преподнесены жене германского императора Карла VI; ничего по существу не изменилось и столетия спустя, когда французский натуралист д’Орбиньи, горячий пропагандист паучьего шелка, продемонстрировал всем свои панталоны, сделанные из паутины. Они были не только плотны и прочны, но и гораздо красивей шелковых.
Наш друг паук-крестовик.
Однако люди продолжали думать о применении «паучьего шелка». В 1899 году был изготовлен «отрез» удивительного материала из паутины, который инженеры и конструкторы предлагали использовать в качестве тканей для покрытия дирижаблей. А через год подобная же ткань демонстрировалась на Всемирной выставке в Париже.
И тогда люди наконец решили всерьез заняться пауками, точнее, паутиной. Изготовить пару перчаток или чулок для короля? Нет, это неинтересно! Если уж заниматься пауками, то с размахом! Но как собрать достаточное количество паутины, если один паук за всю свою жизнь дает всего 32 миллиграмма паутины? Выходит, для того чтобы получить килограмм паутинной нити, надо заставить 30 тысяч пауков целиком отдать всю свою паутину? Но это — теоретически. Практически же потребуется гораздо больше: чтоб собрать полкилограмма шелка, надо взять паутину примерно у 700 тысяч пауков. Правда, один монах умудрился получить 673 грамма паучьего шелка.
Но для этого ему потребовалось 34 года.
Нет, такие темпы не устраивали будущих фабрикантов. Им нужны были масштабы. И они решили создать специальную паучью ферму.
Надо сказать, что люди не зря упорствовали, а стремление получить ткань из паутины — вовсе не такое уж это абсурдное желание.
Паутина обладает удивительными качествами.
Начнем с того, что у каждого ткущего сеть паука по крайней мере пять или шесть «сортов» паутины. Несколько паутинных желёзок вырабатывают паутинки «специального назначения» — для основной рамы и для ловчих спиралей, для коконов (особо тонкая и нежная) и широкие, прочные ремни-ленты, чтоб связать ими добычу, и так далее. Уже одно это — возможность получать по желанию необходимую нить — привлекало людей: они могли получить и тонкую и толстую паутинку, и слабую и очень прочную. Да, именно прочную, ибо паутинка в несколько раз прочнее стальной нити такого же диаметра. По прочности она приближается к нейлоновой, но, во-первых, нейлоновых нитей тогда еще не знали, во-вторых, нейлон, как правило, не эластичен, паутина же способна при натяжении удлиняться на 25–30 процентов, а некоторые нити вообще растягиваются как резина. Паутина гигроскопична и, будучи в принципе наполнена воздухом, прекрасно сохраняет тепло. При этом пряжа из паутины удивительно легка — некоторые виды пауков производят паутину толщиною в семь тысячных миллиметра. 143 таких нити будут толщиной в один миллиметр. Если такой ниткой опоясать земной шар по экватору, она будет весить всего 2 килограмма. (Есть нити еще легче — такая нить в 40 тысяч километров весила бы меньше полу-килограмма.)
Итак, преимущество и выгода от паутинного шелка не вызывали сомнений. Оставалось лишь начать ее производство. В качестве производителя паутины решили взять «шелкового паука», обитающего на Мадагаскаре. Способ добычи тоже в основном позаимствовали у мадагаскарцев. В принципе он сводился к следующему: паука из лесу, где он сидит в своей огромной, до двух метров в диаметре, паутине, приносят домой, осторожно закрепляют его в особом станочке и осторожно прикасаются палочкой к паутинным бородавкам. Паук начинает выделять паутинную жидкость, которая, как и у шелкопрядов, попав на воздух, затвердевает. Кончик ее уже прикреплен к палке, и человек может спокойно наматывать паутину на катушку. Намотать он может много — метров триста. Затем паука относят в лес. Через три дня у него снова накопится достаточно паутинной жидкости, его приносят домой и опять проделывают с ним то же самое. Так примерно решили поступить с пауками и на ферме. Осторожно прикрепляли их к особым стойлам и вытягивали из них паутинки. После очередного сеанса их отправляли отдыхать и кормиться, а потом снова вытягивали паутинку. В конце концов после нескольких сеансов удалось намотать около 300 километров паутины. Но тут «фабриканты» паучьего шелка столкнулись с непреодолимыми трудностями: как кормить пауков? Хорошо мадагаскарцам — они относят пауков в лес и те сами себя кормят. А как быть тут, в Европе? Отнести пауков в лес? Но потом их не сыщешь. Да и будут ли жить в лесах Европы эти чужестранцы? Смогут ли добывать себе пищу? И, наконец, опыт производился с двумя дюжинами пауков, а для настоящей промышленности их нужны сотни тысяч, может быть, миллионы. Где же брать столько мух и комаров? В лесу такому количеству пауков не прокормиться — ведь в желудке каждого может поместиться десяток — полтора мух.
(Пауки, как правило, не поедают насекомых целиком, а впрыскивают в свою жертву яд, быстро-растворяющий ее внутренние органы, превращающий их в жидкость, а затем высасывают эту жидкость.)
Значит, надо создавать специальные фермы для выращивания мух, комаров и прочей пищи пауков. Причем на одну паучью, очевидно, надо было бы оборудовать десяток-два мушино-комариных ферм. Но это нереально, и людям, при всем их желании получать необыкновенно красивый, прочный, тонкий шелк, пришлось отказаться от его производства.
У тутового шелкопряда пока неоспоримое преимущество. Да, именно пока, потому что люди, потерпев неудачу с паучьим шелком, не утратили интереса к паукам. Очень уж хороша его паутина, нельзя ли все-таки как-нибудь использовать и ее?
— Можно! — сказали астрономы.
Оказывается, паутину астрономы используют уже давно. Дело в том, что сфотографировать звезду гораздо труднее, чем человека: объектив аппарата должен быть наведен на нее в течение нескольких часов. Если бы речь шла о фотографировании земных предметов, все было бы очень просто: навел аппарат, открыл затвор и уходи. Но ведь звезда вне Земли. А сама Земля все время движется. Навел объектив на звезду, а через час его уже надо поправлять — Земля повернулась и звезда «съехала в сторону». Поэтому астрономам нужны приспособления, которые помогали бы подправлять трубку телескопа, чтоб фотография не смазывалась. Такое приспособление придумали: металлическая рамка с натянутыми посередине, крест-накрест, двумя нитями. Звезда должна находиться в самом центре, на пересечении нитей. Чуть сдвинется она с центра, и сразу ясно: трубку телескопа надо поправлять. Да, приспособление-то придумали, и совсем не сложное, а сделать его никак не могли. И вот почему: рамка с нитями вставлена в телескоп, и астроном видит ее через сильные увеличительные стекла. Через эти стекла даже тонкая нить будет казаться толщиной в палец, и никакой звезды из-за нее не увидишь. Думали-думали ученые и решили использовать паутину. Но не всякая паутина еще подойдет: та, из которой пауки плетут свои сети, и то слишком толста. А вот паутина, из которой пауки плетут коконы для яичек, очень тоненькая, — как раз то, что нужно астрономам. Ее-то и натягивают в рамку. Ею-то до сих пор и пользуются при фотографировании звезд.
А недавно пауки пришли на помощь английским физикам. Чтоб уловить мельчайшие радиоактивные частицы, рассеянные в атмосфере, нужна, кроме всего прочего, рамка, обтянутая тончайшей нитью. Конечно, если очень потрудиться, такую нить можно изготовить. Но это и трудно и дорого. Пауки же, подумали физики, могут изготовить ее и быстро и бесплатно. Ученые заставили пауков заплести паутиной рамку, и получился прекрасный датчик высокой частоты.
Инженеров интересуют ноги паука — сильные, но лишенные мускулов.
Ноги эти — пустые трубы, в которые паук с силой, под большим давлением, подает кровь. От этого нога выпрямляется, и паук делает шаг или прыжок. Таким же образом он моментально понижает давление, кровь отходит, и нога паука сгибается.
Свойство паука повышать и понижать (причем очень сильно и очень быстро) давление, конечно, интересует и медиков. Сколько людей страдает от повышенного или пониженного кровяного давления! И если бы нам узнать, как паук сам понижает и повышает это давление, тысячи больных вновь стали бы здоровыми.
Медиков пауки интересуют и по другой причине. Было замечено, что рисунок паутины зависит от того, чем питается ее создатель. Паукам давали различные лекарства, наркотики, снотворное, и всегда — в зависимости от лекарства — рисунок паутины оказывался разным. И тут люди поняли, какую помощь пауки могут оказать медикам и судебным экспертам. Ведь бывает так: умер человек, а причину гибели установить невозможно. Похоже, что отравился. Но это надо доказать. И еще надо узнать, чем именно отравился. И вот тут «вызывают на помощь» паука. Ему дают капельку крови умершего и следят, какую он начинает плести сеть. Если человек действительно умер от отравления — значит, в крови был остаток, след яда. Самый маленький след для паука достаточен — сеть его будет не обычная, а такая, какую он плетет, приняв этот яд. У врачей есть специальные альбомы с фотографиями паутин, сделанных пауками после принятия разных ядов. Паутину паука-«эксперта», попробовавшего капельку крови умершего, сравнивают с фотографиями из специальных альбомов, находят нужную и получают точный ответ — от какого яда погиб человек.
Могут возразить: а разве медики-эксперты не в состоянии установить причину смерти и без помощи пауков?
Конечно, в состоянии. Но в организме погибшего может быть слишком малое количество яда. (Малое для экспертов, но достаточное для того, чтобы наступила смерть.) Пауки обнаружат любое количество яда. Правда, изменения в паутине в этом случае будут настолько незначительные, что их на глаз не определить. Тогда данные об углах и петлях в паутине подают на вычислительную машину, и та делает выводы.
В другой области медицины пауки только еще начинают «делать карьеру».
Многие ученые считают, что некоторые психические расстройства сопровождаются биохимическими изменениями клеточной жидкости или крови. Предполагают, что если дать пауку капельку крови или клеточной жидкости такого больного человека, паук прореагирует формой или рисунком паутины. Если это подтвердится, врачи получат могучее диагностическое подспорье — смогут быстро и точно определять, чем болен человек (душевные заболевания и их степень нередко трудно распознаются). Мало того, благодаря паукам врачи смогут решать, благотворно ли действует на больного лечение.
Однако люди не отказались от идеи одомашнить пауков. Правда, на этот раз не ради шелка, а ради яда.
Некоторые пауки, особенно крупные, ядовиты. Впрочем, яд имеется у очень многих пауков, но он опасен лишь для насекомых и совершенно не действует на других животных. К тому же его слишком мало. А вот южноамериканский паук-птицеед обладает достаточно большим запасом яда. Долгое время считали, что это очень опасный яд. Его сравнивали даже с ядом кураре и думали, что индейцы смазывают им свои отравленные стрелы. Однако недавние исследования не подтвердили этого. Мало того, ученые доказали, что яд пауков скорее можно сравнить с болеутоляющими средствами или со снотворными. Перед учеными открылись огромные возможности использовать этот яд для лечения.
Самый крупный в мире паук — птицеед.
И вот тогда заговорили о паучьих фермах. Выбор остановили на пауках-птицеедах.
Во-первых, содержать их гораздо легче, чем других, во-вторых, крупный паук дает гораздо больше яда, чем мелкие, и, стало быть, количество самих пауков может быть не таким большим.
Наконец, обычный паук живет год-два, птицеед же, по утверждению некоторых специалистов, доживает до тридцатилетнего возраста, причем предполагается, что это для него далеко не предел.
Опыты по содержанию в неволе пауков и по получению их яда дали положительные результаты, и теперь уже в некоторых странах, в частности в Бразилии, дело поставлено на практическую основу: уже созданы специальные паучьи фермы.
Люди научились и «доить» пауков, раздражая их ядовырабатывающие железы слабым током. При таком «доении» несколько сот пауков за две-три недели дают значительное количество необходимого теперь уже многим медикам лечебного яда.
Помимо всего прочего, пауки — «великолепный лабораторный объект зоопсихологов, биофизиков, биологов, — пишет советский ученый А. С. Баэр. — Пауки — сложнейший живой «механизм», тонкость и оригинальность работы отдельных «приборов» которого еще предстоит понять человеку. Понять и научиться у него многому!»
И человек, конечно, поймет и научится многому у паука. Но многое он уже понял. Главное, он понял, что паук — очень полезное животное. Были проделаны опыты по расселению пауков. И в тех местах, где их расселяли в достаточном количестве (по 60–80 гнезд на большой участок), они уничтожали распространителей опасных заболеваний — мух.
Мухи — не только одни из самых опасных распространителей болезней. (Ученые определили, что на теле одной мухи находится от 15 до 26 миллионов микробов.) Мухи страшны своей способностью (как, впрочем, и многие другие насекомые) размножаться. Подсчитано, что если бы потомство, которое дает одна только муха, выживало, его можно было бы выстроить в цепочку от Земли до Луны. И это потомство только одной мухи!
Короче говоря, мухи давно бы уничтожили всю жизнь на нашей планете. Но этого не произошло и не произойдет до тех пор, пока на земле есть пауки. Именно они в основном являются той силой, которая сдерживает размножение мух. Не случайно английские ученые утверждают, что пауки уничтожают вредных насекомых больше, чем все остальные животные, вместе взятые. Англичане подсчитали: на одном гектаре леса в Англии живет в среднем пять миллионов пауков. Ежедневный рацион паука, опять-таки, конечно, в среднем, — 10–15 мух.
Но это в Англии. В некоторых районах умеренного пояса Европы и Америки, считают ученые, пауков может быть и около семи миллионов на гектаре, а в тропических лесах — до 250 миллионов!
Так что на мух есть управа. И не только на мух — многие пауки уничтожают и других вредных и опасных насекомых, таких, как, например, малярийные комары, вредная черепашка, хлопковая тля и другие.
Пауки, пишет немецкий ученый Г. Гудкер, «без особой шумихи уничтожают огромное множество вредителей, покушающихся сожрать наш урожай. Поэтому безо всякого преувеличения можно сказать — люди давно бы умерли с голоду, если бы не пауки…».
Возможно, все-таки тут есть кое-какое преувеличение. Но в основном Гудкер прав: пауки очень нужны и очень полезны человеку. Пусть модники и модницы довольствуются нейлоном, капроном или натуральным шелком: у пауков есть дела поважнее!