– Вы же не думаете, что ступенька уже была сломана? Такой милый маленький домик, в таком хорошем состоянии.
Рансибл, занимаясь трубой, твердо ответил:
– Могу вас заверить, что ступенька была в идеальном состоянии. Вы хоть представляете, сколько весят пианино и четверо мужчин? Больше тонны. В Соединенных Штатах нет ни одной ступеньки, рассчитанной на такой вес. Вы можете заплатить сорок тысяч – или девяносто – за дом, совершенно новый дом, который вы построили сами, и там может произойти то же самое. И вот еще что, – он остановился, затягивая гайку, – здесь в городе есть один человек, Джон Флорес. Он может отремонтировать это примерно за доллар.
На лице старика отразилось облегчение. Он неожиданно показался очень маленьким. Не нужно суетиться, подумал Рансибл.
– Я дам вам его номер, – сказал Рансибл, затягивая гайку, – мы все звоним ему, когда нам что-то нужно починить.
Когда он ехал домой, чтобы переодеться, он подумал: но Джона Флореса не так-то просто поймать. Флорес был занят.
Задний двор за домом Домброзио был перекопан компанией старшеклассников, которых Флорес всегда нанимал, когда получал заказ на прокладку труб. Трубы уже привезли, выгрузили и сложили рядом с огромной кучей гравия.
Сбросив скорость до минимальной, Рансибл высунулся в окно посмотреть, как идет работа. Кроме старшеклассников, он увидел детей помладше, мальчиков и девочек. Они стояли на холме, наблюдая за работой.
Среди них был его собственный сын Джером; он был так поглощен зрелищем, что не заметил отца.
Интересно, сколько это стоит, спросил себя Рансибл. И смогут ли они за это заплатить? Она зарабатывает столько же, сколько он? Наверное, нет. Женщинам обычно платят меньше, чем мужчинам, даже за ту же самую работу.
Посигналив, он сумел привлечь внимание сына. Джером помахал ему рукой, и Рансибл помахал в ответ.
Канава тянулась от патио дома Домброзио примерно футов на шестьдесят по его прикидкам. У распределительной коробки она расходилась в две стороны. Коробка уже была сооружена. Он видел в канаве срезы секвойи. Работа продолжалась уже несколько дней и шла медленно. У Флореса не было оборудования, он полагался на лопаты. Удивительно, подумал Рансибл, что он не заставляет их таскать гравий на спинах. Эта мысленная картинка его забавляла: подростки, согнувшись вдвое, словно китайские кули, бредут от гравийного завода Джослин по Петалум-роуд, а затем по шоссе номер один до Каркинеза, вверх по холму к дому Домброзио, на повороте на станцию Шеврон. Он решил, что часть пути трубы можно было бы катить.
Вид из его гостиной не казался многообещающим. Внизу были выставлены на всеобщее обозрение грязь, трубы и гравий. И что это, спросил он себя. Проект переноса дерьма из дома Домброзио во внешний мир? И мы должны наблюдать, как это происходит; мы должны смотреть на трубы и гравий, которые будут компенсировать миру тот факт, что Уолтеру и Шерри Домброзио приходится время от времени посещать туалет.
Такого рода шутки были типичны для этого района и звучали каждый раз при установке нового септика или труб. Но он не чувствовал себя в настроении шутить; он не получал того же удовольствия от буколического земного юмора, как деревенские жители. «Если мне придется так шутить, – подумал он, – я возьму за образец картины Брейгеля».
У себя в спальне он снял пальто, рубашку и галстук. Таская газовый баллон вместе с Дитерсом, он весь заляпался черной грязью. И, как он только что заметил, грязь засохла и на манжетах брюк. Когда это случилось? Вероятно, очень рано утром, на первом открытом поле, куда он приехал. Невозможно ходить по земле, не испачкавшись; глупо надевать деловой костюм, белую рубашку и галстук… но какая альтернатива была у агента по недвижимости? Мне нужно встречаться с людьми, сказал он себе. И мне нужно выходить на улицу и бывать везде. Поэтому он давно смирился с необходимостью переодеваться пару раз в день. Переезжаешь сюда, подумал он, надевая чистую рубашку, цивилизованным культурным человеком, и вскоре оказываешься в той же канаве, что и все остальные тут. Ты гадишь в длинную трубу и ходишь по дерьму. Если поцарапаешь руку ржавым гвоздем, то умрешь, как старая овца, от столбняка; будешь скакать по полю, биться в судорогах. Здесь (он репетировал своего рода мрачную пародию на свою обычную речь для потенциальных клиентов) ты не умрешь от атеросклероза или рака горла; тебя переедет косилка или тебя забьют насмерть, или ты подхватишь легочных червей. Или – и это был страх, с которым он не мог справиться, – твоя бутановая горелка взорвется и раскидает твои останки по пастбищу, в которое ты вложил все свои сбережения.
Найдя чистые брюки, он закончил переодеваться и вышел из спальни. У окна он остановился, чтобы еще раз взглянуть на раскопки.
Попробуй обсудить здесь искусство, сказал он себе. Пока банда глупо ухмыляющихся подростков-идиотов роет выгребную яму под твоим окном. Попробуй год за годом говорить о культурном потенциале этого места, его пасторальных красотах, царящем здесь спокойствии. Обычная новость здесь – что соседу оторвало руку во время работы на мельнице. Вот и все новости. Может быть, корову сбил грузовик с зерном. Или рысь спустилась ночью с холма и съела чью-то утку.
А теперь главная новость дня в том, что Джон Флорес роет триста футов канавы для прокладки труб, и все об этом говорят; все дети выстроились в очередь посмотреть, даже его собственный сын провожает взглядом каждый взмах лопаты. Сколько это стоит? Вот в чем вопрос. Сколько надо выкопать? Это тоже важно. И в чем была проблема?
Он сделал себе пометку узнать, сколько Флорес взял за фут.
«Даже я, – подумал он. – Я тоже должен знать. Потому что больше тут знать нечего. Когда живешь скромно, думаешь мелко».
Интересно, что нужно, чтобы заставить их мыслить масштабно, спросил он себя. И вообще, что тут считается масштабным.
Только тут он заметил, что во дворе его жена возится с растениями. На ней были джинсы, соломенная азиатская шляпа и старые туфли. Опустившись на колени, Джанет пропалывала свою грядку с клубникой.
«Может, идиотам живется лучше?» – спросил он себя.
Некоторые люди счастливы в этом своем маленьком мире. Копаются в земле, час за часом. Моя жена, подумал он. Другие жены, фермерские жены. Да, Джанет довольна, когда может быть как они. А вот когда она не может быть как они, тогда начинаются мучения.
Он подумал: вот почему ей здесь нравится; здесь нет никаких сложностей. Ничего, что могло бы напрягать ее, никакого, как она говорит, «давления».
Он подошел к входной двери, открыл ее и вышел на крыльцо.
Внизу на дороге что-то двигалось, он не мог разглядеть что. До него доносились пронзительные голоса. Потом он наконец разглядел трех мальчиков, которые с трудом ползли вверх по холму. Потом он увидел, что они толкают тележку. Что они толкают?
«Что это?» – спросил он у себя. Колеса тележки визжали и скрипели, мальчики кричали друг на друга и налегали на нее всем весом. У первого из домов они остановились, подперли колеса; один мальчик прошел по дорожке и постучал в дверь. Когда ему открыли, он что-то продемонстрировал и указал на тележку. Продает что-то, понял Рансибл. Опять. Что на этот раз? Для яблок не сезон.
Стоит ли ему подождать? Он задержался на крыльце, не подходя к машине. Джанет не услышит их, решил он; она слишком занята возней с сорняками. Она даже не услышала его прихода.
Его жена была полностью поглощена своей работой. Суета с трубами по соседству ее не раздражала. Работа. Шум. «Как она уходит в себя, – подумал он. – Хотел бы я быть ею? Вот идут мальчики с тележкой чего-то на продажу; я вижу их; я слышу их; я знаю о них, поэтому мне нужно оставаться здесь, пока они не приедут».
Такова цена, подумал он, за возможность видеть мир.
Теперь мальчики заметили его. Да, думал он, покорно ожидая. Ваш клиент. Мальчики закричали друг на друга и удвоили усилия, тележка застонала и поехала быстрее.
Что же он увидел? Кажется, это была грязь. Коричневая земля сыпалась из тележки, иногда попадались и камни. Это выглядело не слишком привлекательно. Не дожидаясь, пока они дойдут, он проверил, есть ли у него мелочь. Было бы неловко, если бы ее не оказалось.
– Эй, мистер Рансибл! – окликнул один из мальчиков. Они были старше Джерома. Восьмой или девятый класс.
Он кивнул им.
Пыхтя, мальчики прикатили тележку и с надеждой заулыбались.
– Что у вас там такое? – спросил он.
– Наконечники стрел, – сказал мальчик.
– Индейские сокровища, – весело вставил другой.
Вместе они подтащили к нему тележку. Он увидел грязь и всякую ерунду. Мальчик протянул ему сверток из носового платка. Рансибл, откинув край платка в сторону, увидел два черных наконечника стрел. Обсидиан, понял он. Лучший, который встречался в этом районе. Очень ценный.
– Сколько? – спросил он.
– Доллар.
– За оба?
Мальчики зашушукались.
– За штуку, – быстро ответил первый.
Подняв наконечники стрел, он внимательно их осмотрел. За годы жизни в этом районе он сам ни разу не находил такого, хотя всегда мечтал. Он постоянно надеялся их найти. Рано или поздно это случится, думал он и не переживал. В поисках не было никакой острой необходимости. И он видел множество таких находок в самых разных домах. Он слышал о людях, которые находили красивые большие обсидиановые наконечники стрел на видном месте, посреди дороги или прямо на берегу залива. Есть ли вообще смысл в их покупке? Или главное – удовольствие от находки? Но эти оказались в отличном состоянии, и он мог бы выставить их у себя в конторе.
Эта идея ему понравилась.
– Ладно, давайте. – Он достал бумажник.
Заплатив два доллара, он указал на тележку и спросил:
– А там что?
– Всякие другие индейские штуки.
– Еще наконечники?
Мальчики ответили не сразу.
– Нет, – наконец сказал один них, покопался в земле и вытащил кусок гранита, – это индейское орудие.
– Где вы их нашли? – спросил Рансибл.