Боумен, казалось, удивился.
– Ну… не знаю. Вы можете отвезти их в другой университет. Почти любой, где есть лаборатория. Я посмотрю, если хотите. В Стэнфорде наверняка есть.
– Так и сделаю. Стэнфорд. Спасибо.
– Нет никаких сомнений, что эти вещи изготовлены искусственно. Видны даже следы металлических инструментов.
– Хорошо.
– Вы не понимаете, что я говорю? – резко сказал Боумен. – Это не спекуляции. На костях есть даже крошечные кусочки, частицы металла, обнаруживаемые микроскопическим и спектральным анализом. Это легко доказать. Можно даже определить, кто изготовил некоторые из смол. «Дю понт», например. Это их изобретение.
Рансибл повесил трубку.
Вот и все, сказал он себе. Вот и все. Кто-то подделал это и подбросил на мой участок. Но через некоторое время он снова набрал номер оператора. Он попросил у нее номер Стэнфордского университета в Пало-Альто, а затем, заполучив номер, принялся искать кого-нибудь с кафедры антропологии.
14
Сидя на диване в гостиной с газетой на коленях, Шерри сказала:
– Интересная статья. Про Рансибла и его череп неандертальца.
Уолтер Домброзио внимательно посмотрел на ее. Она догадалась? Она знала, на что он способен, знала, насколько он опытен, она знала о его мистификациях в прошлом. Но она, казалось, никак не связывала газетную статью со своим мужем.
– Да, – сказал он осторожно, – я видел.
– Это уже несколько недель то попадает в газеты, то исчезает из них.
– Я знаю.
– И как ты думаешь? Он настоящий?
– А разве ученые из университета не доказали, что это подделка?
– Да, – подтвердила она, внимательно читая, – они говорят, что он современный и над ним работал какой-то искусный современный мастер, разбирающийся в каменном веке. А еще они цитируют Рансибла, который хочет показать череп ученым из Стэнфорда.
– А в Стэнфорде что говорят?
– Ничего. – Она отложила газету в сторону, аккуратно ее сложив. – Но еще скажут. Как они могут отказаться, сам подумай.
– Пожалуй, – сказал он. Он не очень хотел обсуждать это с ней. Он вообще очень мало разговаривал с ней по вечерам; после ужина, помыв посуду, он обычно уходил один читать или работать, пока она читала или смотрела телевизор. Но сегодня она явно хотела поговорить.
– Не думаешь ли ты, – сказала она, – что Рансибл сделал это в качестве рекламного трюка? Как тот агент по недвижимости из Саусалито, который говорит, что Дрейк высадился именно там, а не в заливе Дрейка и что его медная табличка поддельная? Это способ рекламы района. Рансибл привлечет сюда людей, может быть, очень много.
Он кивнул.
– Его мотивы понятны, – сказала она, – с этим согласны почти все, с кем я говорила. Такой человек мог бы сделать именно такие вещи. Это ведь правда довольно умно и сделало ему хорошую рекламу. Но мне бы это не понравилось. Большинство газет намекают, что это рекламный трюк. Прямо не говорят, конечно. Но это наверняка из-за законов о клевете?
– Конечно. Если бы они это написали, он бы подал на них в суд за клевету и получил бы огласку таким образом.
– Ненавижу таких людей, – сказала Шерри, – наглых и пробивных. Хотя неприлично так говорить, потому что он еврей.
– Да. Он портит репутацию всему народу.
– Нет, я имею в виду, что мы не можем критиковать его публично, потому что это сочтут антисемитизмом. Так что это дает ему карт-бланш продолжать. Поднимать шумиху.
– Подобная известность вряд ли принесет ему счастье.
– Но он должен был знать, что подделку раскроют и что он станет известен именно в таком смысле. Ведь его находку видели ученые, и он… – Она снова взяла газету. – Сам их позвал. Почти сразу.
– Может быть, для него любая реклама хороша, – сказал Домброзио, испытав укол беспокойства. Рансибл, безусловно, рисковал – но страдал ли он? Потерял ли он что-нибудь? – Очень уж он цепляется за свою находку, – сказал он жене.
– Да, – согласилась Шерри, – все еще пытается выдать череп за подлинный. Без научной поддержки.
– Дурак, – зло сказал он.
– Ему просто нужна огласка, – возразила Шерри.
– Нет. Он просто не в состоянии признать, что его обманули.
– Обманули? – Она посмотрела на него и медленно подняла брови. – Ты не думаешь, что он сам изготовил подделку? По-твоему, он искренне считает ее реальной? Его обманули?
Она быстро сообразила, почему он выбрал именно такие слова, и долго молча смотрела на него.
– Возможно. – Ему очень хотелось оставить эту тему.
– Выходит, это сделал кто-то другой! И бедный Рансибл – жертва. Очень увлекательно. – Она задумалась, а затем рассмеялась. – Какая странная теория. И какие выводы я могу сделать о тебе?
Он посмотрел на нее.
– Ну-ка, давай посмотрим. Возможно, ты не можешь признаться себе, что излишне доверчив. Видишь, как ты спроецировал собственные проблемы на Рансибла? Он стал для тебя символом.
В этот момент ему удалось отвлечь ее; отойдя в кухню, он стал искать в холодильнике что-нибудь перекусить, какой-нибудь десерт. Она присоединилась к нему, и вместе они нашли замороженный пирог.
Когда они сидели за кухонным столом и ели, он размышлял над идеей, которая почти постоянно приходила ему в голову последнюю неделю или около того.
Если он уйдет от Шерри, он сможет переехать в Сан-Франциско, снять комнату или квартиру и оттуда ходить на работу без машины. Он сможет устроиться на работу сейчас, а не ждать два месяца, пока ему не вернут права.
Сидя напротив, Шерри ела свой пирог, непринужденно и изящно держа вилку. На ее лице застыло то милое выражение, которое всегда привлекало его, а большие серо-голубые глаза смотрели совершенно невинно. Идеальное американское лицо, подумал он. Неиспорченное. Без единого дефекта. И все же ее внешность не соответствовала ее личности. Ее уж точно нельзя назвать неиспорченной.
Этого не видно, подумал он. Ни одного намека. Благовоспитанная и привлекательная женщина, которая знает, чего хочет, и добивается того, чего хочет. Она выросла, привыкнув командовать, подумал он, и она не собирается останавливаться. Брак для нее не означает подчинение мужчине.
«Мне бы жилось намного лучше, – решил он, – если бы я бросил ее. Это очевидно. Я мог бы снова управлять своей жизнью». И все же… Он не мог забыть о поводе для гордости, который она ему давала. Гордость перед обществом за обладание высококлассной женой. Она подняла его самого на ступеньку выше. Она помогла ему выглядеть лучше в глазах всего мира.
Он прекрасно представлял себя без Шерри – себя как человека, а не как ее мужа. И это его тревожило. Кем бы он был? Он явно добился бы меньшего, чем сейчас. Надо посмотреть на ситуацию рационально. Например, она может работать; она может вносить вклад в семейный доход. Это ценно – иметь экономически активную жену. Что, если бы он потерял работу, не мог работать и она тоже не могла бы работать?
Это ужаснуло его; он чувствовал это всем телом. Он застрял бы здесь, в деревне. Предположим, она не могла бы водить машину. По-настоящему застрял бы. Возможно, даже голодал бы. Здесь не было никакой службы помощи. Не у кого было бы занять денег и некому пожаловаться. Никакой работы, кроме дойки коров. Или дневной работы на мельнице. И для этого тоже нужна машина.
– Почему ты так на меня смотришь? – спросила Шерри. – О чем ты думаешь?
– Я думаю, как хорошо иметь красивую жену, – честно ответил он.
– Которая еще и работать может, – улыбнулась она. Проницательность ее была жутковата.
Это потрясло его, он быстро заморгал и попытался прийти в себя.
– Ты что думаешь, мне это нравится? – требовательно спросил он. – Господи, а как же моя гордость? Как, по-твоему, это на меня влияет? Да это меня убивает.
– Все не так плохо. Это тебя не убивает, тебе просто нравится так думать.
– Нет, убивает, – повторил он.
– Ты испытываешь некоторый дискомфорт, – согласилась она, – но это дает тебе возможность посидеть в мастерской или спуститься в Донки-холл и провести время с другими… ослами. Когда ты возвращался из Сан-Франциско каждый вечер, ты слишком уставал и сразу ложился спать.
– Я снова выйду на работу через два месяца!
– Может быть.
– Ты же знаешь, что выйду, – с ужасом сказал он.
– Через два месяца ты получишь права. И что из этого? Мне все равно нужна будет машина, чтобы добираться до работы. Ты будешь ездить со мной… – Она торжествующе указала на него пальцем. – Но ты можешь делать это и сейчас. Иди и ищи работу. Но ты не ищешь. И ничего не изменится.
– Ты уволишься, – слабо сказал он.
– Нет. Я буду работать дальше. Мне нравится моя работа. Мне нравится Норм Лауш. Он хороший человек, на которого можно работать. Он позволяет людям просто делать свое дело. И я получаю все больше творческой работы и все меньше работаю с людьми.
Он вдруг понял, что она ничего не рассказывала ему о своей работе в «Лауш Компани», она ничего не говорила об этом с самого начала. И ему даже не пришло в голову спросить. Работа теперь стала ее сферой; она взяла ее под свой контроль, и он теперь не играл в этом никакой роли. Они оба смирились с этим. Она – потому что этого она и хотела. А он… бог знает.
«Почему я с ней соглашаюсь? – спросил он себя. – Что я с этого получу?»
И вдруг он понял, что ни с чем не соглашается. Что она его вынудила. Его доброй воли тут не было никакой. Она полностью контролировала его чувства.
– Ты могла бы стать хорошим руководителем в большой компании, – сказал он.
– Я и есть руководитель. Думаешь, это невозможно, потому что я женщина? Норм Лауш так не считает.
– Хочешь сказать, что командуешь людьми? – Он не мог не счесть это забавным. Это было так самонадеянно с ее стороны, так иррационально. Как будто она грезила наяву. – Знаешь, в чем твой самый большой недостаток? Рассказать?
– Боже. Очередная твоя пятичасовая речь.
– Ты нетерпелива. Ты не умеешь ждать. Когда ты вдруг решаешь переставить все вещи в доме, тебе нужно сделать это немедленно, в ту же секунду.