Пренебрежение к понятию «герой», возникшее в последние времена — по сути — верное пренебрежение. В нем скоплено все — деды-воевали — идеологическое прогосударственное использование «героя», где тот машет вождю отрубленной ногой, и «архетипически» — религиозное, где герой не утверждает себя, и то кидает вызов несуществующим богам, то помогает ненужному ему человечеству. Но «добил» ситуацию «управляемый» герой-невротик. фроммо-тизированный «Гитлер», американский психопат, «Фанатик» — это все о нем. Публике и отдельным психотизированным «манипуляторам» такой герой и нужен. В этом смысле — я — конечно, не герой. Избавьте.
Бытие — криптоколония Небытия
Выносить бессмысленность куда проще, чем выносить смысл помимо себя. Поэтому меня никогда не трогала бессмысленность мира.
Тот, кто говорит, что человеку нужен лишь Другой (человек) — ничего не знает о магии Толпы. Тот, кто жаждет лишь магии толпы, ничего не знает о пустоте (Небытии, Ничто.)
Абсолютная Идея не нуждается в постижении профанов (не желает быть постижимой), не проговаривает себя окончательно. Истина поэтому далеко не тождественна правде. Требовать от носителя Идеи (субъекта истины) правды — стремиться сделать его уязвимым.
Ещё Лиде(вариант)
Другая какая-то Родина,
Чужая кошмарная мать.
Любого Зигфрида и Одина
Здесь каждый желает предать.
Мерцание камеры газовой.
И догвили вместо вальгалл.
И вместо Европы — Евразии
Хохочущий смрадный оскал.
Вонзит в меня нож или лезвие
Любви твоей хищной оскал.
Ты в позе, как будто в поэзии,
Что черт языком изласкал.
Ты станешь наркозно-нетрезвою
Средь хищных огромных стрекоз.
Ты бросишь меня, ибо брезгуешь
Любовью, как истинный монстр.
Я словно мангуст в дегустации
Твоих неразборчивых уст.
Есть благостность в сей имитации,
В пустой констатации чувств.
В механике совокупления
Ценю безысходности нерв.
Преступником в пре-исступлении,
Преступный паду кавалер.
Как мох махаонистым хохотом,
Кошмарной улиткой скрутись.
Ты в липкую матрицу похоти
Мою не утаскивай жизнь!
И вылечи сверхчеловечье
Влеченье! Калеча — калечь.
Мы станем частицами речи.
Ты вычистишь русскую речь.
Твоя револьверно-венерность
И трепетность нервных манер.
Ты вся формируешь инферно,
Как фэшн иной Люцифер.
Ты вся — дьяволица, убийца,
Ты тянешь в последний Аид
Того, кто посмеет влюбится,
В кошмарное дно Атлантид.
В обличье русалки утянет
Его королевишна Дна.
И в мертвые склизкие сети заглянет
Холодная злая луна.
Часть речи. Часть речи. Часть тела
Лежит червячок рас-чле-нен.
В кровавом пальто как Отелло
Средь демонов и Дездемон
Я в нежное женское рабство
Отдался как преданный паж.
Теперь же распятый на части,
Я вписан в кровавый пейзаж.
Я умер. Твоим расчленением
Мне предан особенный смысл.
Кровавое стихотворение
С кошмарной бумаги не смыть.
И здесь, на родном пепелище,
Влекомый любовью одной,
Мой призрак однажды отыщет
Ту щель, что прельщала тобой.
К предыдущему
— Чаще всего носителя Идеи губит попытка выдать ее за единственную правду. (с)
— Носителю Идеи на абстрактную «правду» плевать. (На общественную «правду») (А.В.)
— Алина, Вы очень просто ответили на философский вопрос, «а почему Абсолют непостижим человеческим сознанием?» Ваш ответ — «Потому что Абсолют этого не хочет». Действительно, Абсолютная Идея обладает и Абсолютной Волей. И одно из проявлений этой Воли Абсолюта как раз и заключается в нежелании быть познанным (профанами). Замечательно! (с)
— Я просто объяснила себя. (А.В.)
Есть ли жизнь после денег?
Апокалипсис — как его следует понимать — это экономический конец мира. Естественно, цивилизованный человек не желает и не может возвратиться в состояние варварства и первобытнообщинного строя. Зато всякий евразиец, всякий традиционалист только о том и грезит — тайно или явно. Их нарочитый антицивилизационизм, реакционность, антитехнократичность — это оттуда. Выводы делайте сами. Есть ли для нормального (европейского) человека жизнь после денег? Ответ прост — после денег жизни нет.
Это пропагандистская иллюзия, что русский народ может жить исключительно в психической сфере — идеологий, призывов, воззваний и прочих профанаций, к тому же мало вяжущихся с его интересами, а зачастую и напротив — кардинально им противоречащим.
Не живет он в них, а выживает. И более — умирает.
Герой Конца Мира выглядит несколько иначе, чем архетипический герой, иначе чем все вообще явленные миру герои. Да что там иначе! Это совершенно иной тип. У него может не быть атрибутов, биографии, он может быть анонимен (ровно так же как могут быть атрибуты, биография, имя) — все это не имеет решающего значения. Герой конца мира знаменует (и осуществляет собой (посредством себя) конец мира. И поэтому он не может быть явлен миру в своем героическом статусе, так же как не может быть принят миром до осуществления своей цели (миссии).
Преодолеть смерть можно только через Ничто.
Подлинный Субъект, как и Подлинная Идея, никогда не превращаются в свою противоположность. То есть, ежели мы имеем дело со случаем, когда антихристианин превращается в добропорядочного христианина — мы имеем дело с бессубъектностью или неврозом. За исключением той ситуации, когда подобная смена вывески является продуманным обманом — проявлением политической воли. Ведь тому, кто стремится к цели нужна не декларация сама по себе, а Осуществление Цели. Почтенная (и не) публика не различает нюансов. От того — публикой и остается.
Проклятие сверхчеловека
Многим удавалось «преодолеть человека» (это не сложно), но никому — свой психофизиологический тип. Я это вижу как проклятие. Обреченность быть наделенным неискоренимыми свойствами.
«Блаженная» нищета
«Блаженная» нищета, кою воспевает охранка и отдельные наивные, пренебрежение к достатку (читай — достоинству), игнорирование факта тотального экономического коллапса, разговоры о духовности — все это томное дерьмецо из лубянских нор и маргинальных ее углублений — растекается, разливается по россиюшке, скрипит имперский скелет скрепами безжалостно глупых скрепостных, что изничтожатся впоследствии, как и время сие, ускользнет в локальное какое-нибудь ничто, в канализационный люк реальности, откуда… смотрит век когда-то дикий на следы своих же скреп.
Репрессивна не только культура, но и любой легализованный опыт. Всякий опыт — является системой ограничения и подавления.
Я стала писать от того, что слово чувствовала насквозь, физиологически. Казалось мне, что овладев словом можно овладеть миром. Но как (в некотором роде) профессионал — скажу теперь — я в слово не верую. Именно по той же причине — указанной выше. Плохо быть умным в стране логократов.
Быть наученным опытом — в местном понимании — это подчиняться, умерить амбиции, (смирить гордыню), проще говоря — быть метафизически (как минимум) опустошенным.
(И) поэтому я отвергаю всякий опыт. (Опыт проявленного мира)
Падение — единственная возможность полета.
Повторяй, упрощай
Я не верю ни в выбор, ни в свободу. Мне претит сама «идея полета» или же «желание летать». И некрасиво и бессмысленно и звучит пошло. Апофеоз пошлости. Ежели на локальном уровне (о локальной свободе говорить) — то падение — это тоже выбор. Другой вопрос — что падение — для меня понятие эстетическо-литературное, некий образ, не более. То есть, к себе я это вряд-ли смогла бы применить. К примеру, падать может (в собственном сознании, конечно, добропорядочный христианин). Для нехристианина и внеморалиста падение невозможно.
Жизнеопровержимость
Исчерпать и нивелировать смысл (данной, навязанной) жизни — метафизический мой удел. Странное, отчаянно-смачное «удовольствие». Ведь я ставлю Себя над жизнью. И всякий, подобный мне видит жизнь как обреченное унижение. Нечто, что следует преодолеть. В отличии от Я.
Из слезинки ребенка можно приготовить все. От маленькой пули до атомной бомбы.
Эгоизм
Самым высшим, цивилизационным, рациональным и идеальным чувством, сверх-мотивацией для обывателя, для всякого «среднего человека» является эгоизм. Недаром против него до сих пор борются социалисты всех мастей.
Отчуждение
Отчуждение — это не только высшая форма интеллектуального развития, но и максимальная возможность частного (личного) комфорта — от метафизического и интеллектуального, до психофизиологического.
Всякий жест исходящий из отчаянья — радикален. В этом смысле для радикального субъекта в определенный момент становится безразлично — покончить с собой или (к примеру) — выйти на прогулку. Жизнь и смерть, саморазрушение и самоподдержание — равнозначно непереносимы для радикального субъекта и наполнены одинаковым непереносимым экзистенциальным содержанием. В наше время (да и в принципе) — быть радикальным субъектом чрезвычайно пошло. Быть радикальным субъектом — быть паяцем для самого себя. РавнО как и быть героем.