Вслед за мамой мы спустились в кухню и, сгрудившись на большом кожаном диване, который стоял в холодном углу, стали обсуждать парад и конкурс маскарадных костюмов. Как оказалось, мама никуда не собиралась, она обдумывала одноактную пьесу под названием «Лиса – рыжая краса» о жене охотника, которая приручила дикую лису, просто чтобы доказать, что это возможно, и теперь не знает, что делать с ручной лисой, которая подсела на измельченную пшеницу и уже не выживет в лесу. Интересный сюжет.
К тому времени мы с сестрой уже всей душой ненавидели деревню, и я ненавижу ее по сей день. При этом должна признать, что ничего я не хотела так сильно, как стать своей, понравиться местным жителям. Прояви кто-нибудь хоть малейшее дружелюбие, хоть самую капельку, жизнь показалась бы мне куда лучше, поэтому я готова была сделать все, только бы меня приняли за свою.
Конечно, можно было вступить в один из деревенских клубов или прибиться к какой-нибудь группе, а там были любопытные, вот только тебя должны были принять, поддержать твою кандидатуру или твое имя должно было оказаться во главе списка кандидатов, а это означало, что от тебя самого мало что зависит. Например, мама хотела петь в хоре, но ей сказали, что сопрано у них предостаточно и с ней свяжутся, если кто-нибудь умрет, или потеряет голос, или заболеет. Сестра – страстная любительница птиц – очень хотела вступить в Клуб юных орнитологов, но в свои одиннадцать она была слишком взрослой для младшей группы, куда принимали детей до восьми лет, но когда Крошка Джек сказал, что он, наверное, не против, мы позвонили руководителю клуба, и вдруг группа до восьми лет оказалась группой до семи лет, а значит, и Джек тоже оказался великовозрастным для юного орнитолога.
По правде говоря, – если не брать в расчет церковь, а ее мы исключили из-за жалкого идиота викария, который сказал, что будет «несказанно рад нас видеть», и мамы, которой хватило ума объяснить нам истинное значение его слов, – вступать-то было особо некуда, если вы уже не чувствовали себя в деревне как дома. Однако в Пасхальном параде-маскараде могли участвовать все, а значит, и мы, и для этого не нужно было записываться в лист ожидания и преодолевать бесконечную полосу препятствий.
– Судьи особенно рассчитывают увидеть необычные и актуальные костюмы, сделанные своими руками, – протараторил как из пулемета Крошка Джек.
Я сказала, что нам не нужно преодолевать полосу препятствий, хотя небольшое препятствие все же было: мы с сестрой осуждали подобные мероприятия (парады-маскарады). Она – потому что терпеть не может, когда на нее все смотрят, а я – потому что выиграть можно, только если у тебя прекрасный костюм, который к тому же должен быть оригинальным и актуальным, а это значит, что вам должна прийти в голову оригинальная актуальная идея, а затем у вас должны иметься время и материалы, чтобы сшить костюм. Или мама, которая сошьет костюм. И побеждают всегда одни и те же счастливчики, а было бы неплохо, чтобы для разнообразия хоть разочек выиграл кто-нибудь другой.
Сестра решительно отклонила саму мысль обрядиться в маскарадный костюм, и я тоже почти отказалась от этой затеи, как вдруг маму посетила по-настоящему оригинальная мысль, настолько блестящая и актуальная, что я чуть не упала в обморок и подумала, что мне, наверное, все это снится. Я честно думаю, что это лучшая идея, которая когда-либо посещала маму, и ничего лучшего ей уже не придумать. Мама и сама так сказала. Даже пьеса, с которой она победила на конкурсе в 1957 году, не могла сравниться с той идеей. Пьеса была случайностью, а это была хорошая ИДЕЯ, а такие почти никогда не приходят в голову. Мне предстояло стать Мисс Децимализацией.[4]
Мама принялась за работу, и через час костюм был готов. Простое белое платье из гофрированной бумаги, к которому спереди была приколота гигантская пятидесятипенсовая монета из картона, обернутого фольгой.
Идея была необыкновенно актуальной, о денежной реформе все еще говорили в новостях. Децимализация произошла только в феврале, и вот в понедельник на Пасхальной неделе я выступлю в образе ходячего и говорящего пятидесятипенсовика. Я не сомневалась, что после парада деревенское общество раскроет нам свои объятия, ведь мамина идея была не только актуальна, но и проста и лишена всякого пафоса.
Отметив это, я пристала к сестре, чтобы она согласилась, она нехотя согласилась, и мама предложила сделать для нее простой костюм под названием «Закон о реформе разводов», который также вступил в силу в этом году, следовательно, костюм будет актуальным (и сделанным своими руками).
– А как будет выглядеть закон о реформе разводов? – спросила я, слегка напугавшись, что на его фоне Мисс Децимализация может померкнуть.
Немного подумав, мама ответила:
– Я бы взяла простое ситцевое платье с мелкой складкой на груди, вышила на нем слова любви и подвязала красным поясом. Но юбка пусть будет разодрана в клочья, и вышивка на ней бы разошлась, так что только нитки бы висели…
– И волосы в полном беспорядке, и размазанная тушь… – добавила я.
– Нет, спасибо, – оборвала сестра.
Настал день парада, мы с Джеком облачились в наши костюмы и, взявшись за руки, отправились в сад викария у церкви. Миссис Лонглейди, наша почти соседка, входила в жюри и в микрофон обращалась к участникам соревнования и их матерям. Увидев ее в роли деревенского лидера, я решила, что она леди высокая и солидная, как и следует из ее фамилии. И она все время повторяла слово «троекратно». Это тоже показалось мне солидным. Прежде я не слышала, чтобы кто-нибудь говорил «троекратно», и слово это тотчас стало моим любимым.
– Жюри троекратно осмотрит всех участников конкурса, – сказала миссис Лонглейди участникам и их матерям в отдающий эхом микрофон, – когда они будут идти, стоять и вблизи. После этого мы решим, кто получит призы.
Я участвовала в категории «дети до двенадцати лет», и нас осматривали в первую очередь. Мы сгрудились в кучу под каштаном, и к нам вышел помощник судьи и рассредоточил, чтобы судьи могли нас осмотреть (троекратно). Я очутилась прямо в середке шеренги. Слева от меня стояла Мэри с пушистым барашком под мышкой, а справа – мальчик в купальных плавках с завязками, который, как я предположила, изображал Маугли. Я попыталась поговорить со своими соперниками, но они отвернулись. Кое-кто насмешливо оглядел мой костюм, кто-то спросил: «А она кого изображает?», кто-то ответил: «Десять шиллингов», и все засмеялись.
Потом члены жюри – миссис Лонглейди, миссис Уорс из магазина игрушек и скобяных товаров и миссис Фринк из магазина «Охота» – прошлись вдоль шеренги и троекратно посмотрели на Мэри и барашка, улыбнулись и спросили, помогала ли она маме делать костюм и где ее барашек. Они прошли мимо меня. Ни разу не посмотрели, не то что троекратно.
Они не улыбнулись, не воскликнули: «Какая остроумная идея!» Не спросили, сама ли я делала свой костюм. Они не посмотрели внимательно на мои сабо, на которые я прилепила пластиковые монетки, хотя я старательно покачалась на них, чтобы привлечь внимание.
Отчасти причина была в том, что я им совсем не нравилась – ни я сама, ни моя семья, оставшаяся без рулевого. Но децимализацию они ненавидели не меньше, для них это было неудобство, прибывшее из Лондона, – никому не нужные, бессмысленные перемены, о которых они не просили. Округление полпенни как в б́ольшую, так и в меньшую сторону их злило. Владельцы магазинов вроде миссис Уорс теряли деньги, а домохозяйки вроде миссис Лонглейди подозревали, что их обманывают. А тут вот она я, живое воплощение ненавистного. Покрытое фольгой.
Они даже толком не посмотрели на меня, мазнули взглядами, моргнули и сразу же перешли к Маугли. Миссис Уорс ошибочно приняла его за американского пловца по имени Майк и выразила сожаление, что на Олимпийских играх 1968 года Британия не получила ни одной медали в этом виде спорта. Маугли объяснил, что он Маугли, и, посмотрев на него как минимум троекратно, члены жюри выразили свое восхищение, сказали, как они любят «Книгу джунглей» и так далее.
Первое место получила русалка в бикини. Ее подбитый ватой хвост переходил в ласту, она как-то сумела всунуть в эту ласту обе ноги. Верх бикини состоял из двух ракушечных пепельниц, что предусмотрительно расставлены в зоне ожидания ресторанов, где готовят навынос; пепельницы эти вечно грязные, потому как их неровности толком не отмоешь. В общем, русалка с пепельницами выиграла, хотя я не поняла, что актуального в ее костюме. Жюри понравился ракушечный верх бикини и находчивое использование инвалидной коляски, позаимствованной из дома престарелых «Сосны».
Вскоре на помосте выстроилась младшая группа. Комитет справедливо решил, что публике особенно понравятся малыши в маскарадных костюмах. Крошка Джек был одет египетским королем Фаруком, что было далеко не столь актуально, как Мисс Децимализация, ведь Фарук уже двадцать лет назад превратился в короля-изгнанника, но наш много путешествующий папа подарил Крошке Джеку феску. И когда мама увидела эту феску, в ее голове всплыл образ короля Фарука и она отказалась от своего плана надеть на Джека очки в тонкой проволочной оправе, как у Джона Леннона, и переключилась на создание образа хорошо известного, пусть и старого и, возможно, мертвого египетского короля. Крошка Джек не возражал. Сами понимаете, кто ж не хочет быть королем?
Жюри троекратно осматривало участников, и Крошке Джеку совсем не понравилась та часть, где его рассматривали вблизи, поэтому он все пятился и пятился от судейской троицы, пока не упал с помоста, так что его феска покатилась, точно оброненный леденец. И хотя Крошка Джек и не выиграл в своей категории, жюри не проигнорировало его всецело, особенно после падения. Им понравились его закрученные усы и феска (которая всех очаровала), и, конечно, им понравилось смеяться над его иностранностью. Кроме того, он был маленьким мальчиком, и это сразу сыграло ему на руку. Судьи даже вывели его вперед вместе с Малюткой Бо-Пип и Говорящим Сверчком (оба костюма взяли напрокат в магазине «Пиноккио» в Лестере). На мгновение нам показалось, что Джек сейчас получит наградную розетку, судьи на него показывали (мы привязали ему на живот подушку, поэтому в криво надетой вновь обретенной феске он выглядел как самый настоящий толстенький и низенький король), но в последнее мгновение миссис Лонглейди спросила: «Ты корол