— Что ж, никто не заметил, кроме вас?
— Во-первых, все были уже тепленькие. Во-вторых, постоянно он что-то рассказывает, журчит, голос у него такой, отвлекающий, спокойный. Не замечал?
— Что я…
— …девка красная? Ну да, не девка, но голос у него и манера говорить — как-то притупляет внимание и доверие вызывает, что ли. Как у врача или попа, не знаю, что вернее. Я, Серега, не хочу утверждать, что он зихорник (шулер). Но вот есть такое наблюдение, и никуда от него не денешься. Проверять надо.
Сорокин потер лоб:
— Ибо, знаешь ли, был такой эпизод: дважды в тридцатых вылавливали одного такого. Послужной список геройский, в Ленинграде наголову ликвидировал диверсантов трех вражеских держав — французских, эстонских, финских. Такая вот гроза резидентуры.
— И что же, не было на него материала? — переспросил Сергей, сбитый с толку.
— Брали за жабры, и не раз. Вышибали из НКВД аж дважды, но оба раза восстанавливали. Откопали папу-кулака — отбрехался, братишка у Врангеля служил — такая же пустышка, сорвался, как налим под корягу. Подцепили лишь на том, что скрыл от органов факт, что до двадцатого года существовал с шулерства, — вот это товарищи из НКВД простить не смогли, что ты. Я-то на этот момент и внимания не обратил, решил, что мелочовка, а видишь, оказалось решающим.
Осознав, что проговорился насчет своего участия в этой эпопее, Николай Николаевич махнул рукой:
— Да ну. В общем, хоть так подсекли гада. Ну а там и вылезло, что, оказывается, он еще в двадцатых в ГПУ ложные данные поставлял.
— Это как же так?!
— Перешел границу нелегалом и, чтобы сразу к стенке не приставили, начал вываливать на-гора данные о румынском военно-морском флоте да о своей героической борьбе. Изя Чоклин, не слыхал?
— Нет.
— Это и понятно, в конторе не принято светить именами. Я все к тому, что возникшие сомнения надо разъяснять. Отправляйся, благословясь, и разыщи эту Галину Ивановну.
Сорокин поднял ладонь, пресекая встречные тезисы.
— Все. Хочу видеть ее тут. Уловил?
Главное-то Акимов, как ни был подавлен, уловил.
Что капитан Сорокин, даже после больницы, такой вот никакой, по-прежнему мудрый, опытный и к нему надо прислушиваться. Что думать, да и оценивать ситуацию, перспективы, шаги просчитывать надо не со своей только стороны, а прежде всего с другой, со стороны того, кто вполне может оказаться преступником. Или не оказаться.
— Чтобы ты совершенно не сомневался, подчеркну еще эпизод, — подал голос Сорокин, после раздумий и колебаний.
Он вынул фотокарточку, протянул подчиненному. Отрытое лицо, прямой взгляд, чистые глаза — лицо вроде бы незнакомое. Вот разве что эта блямба, над ноздрей…
— Никого не напоминает? Не узнаешь? — спросил Николай Николаевич.
— Никак нет.
— Плоховато у тебя со зрительной памятью. А если так?
Рядом с фото на стол легло еще одно. Акимова передернуло — и одновременно осенило.
— Это из анатомички фото, — пояснил очевидное капитан, — похожи?
— Кто же это?
— На первом фото — Рудниченко Иван Исаич, уроженец Твери, неоднократно судимый. Мошенничество, подделка официальных документов, растраты, были данные, что во время войны сотрудничал с оккупантами, но, может, и навет. Гражданская профессия: резчик по дереву, замечу, высокого разряда, печати военной комендатуры из каблуков изготовлял и продавал на рынке.
Николай Николаевич постучал пальцем по второму фото:
— Это известный тебе уже в виде трупа, пока живой Павленко, Иван Исаевич, казначей увээр номер семь. Допустим, что бородавки могут быть одинаковыми у разных людей. Только ведь очень похожи пальцевые отпечатки, прямо сказать, до степени смешения.
Капитан вздохнул.
— Найди мне эту Галину Ивановну, только без шума.
Глава 21
Добрый Остапчук подкинул Сергею формальный повод для визита:
— Серега, тут пришло из Кишинева отношение, насчет товарища сержанта Лапина, приписанного к седьмому увээр. Должок у него по алиментам. Прихвати как раз.
Из бумаги следовало, что алименты от товарища сержанта Лапина Я.С. не перечисляются уже год, и начальник Кишиневского отдела милиции интересуется: то ли товарищ сержант есть злостный неплательщик алиментов, то ли имеет место головотяпство счетоводов-бухгалтеров. А на месте, дескать, уточнить не у кого.
Отличный повод.
Через полчаса Акимов уже стоял около закрытой двери военной части и запоздало соображал, что теперь ему делать и как попасть внутрь. Вход через помещение бывшей казармы, ныне школы, был заложен, дежурного и КПП не наблюдалось, демонстрировать удостоверение и повод формальный некому.
«Вот этим-то вся эта глупая беготня и заканчивается, — злился он, — торчишь тут, как слива, хоть через забор сигай, на потеху детворе. И Николаич тоже — давай, рысью марш-марш, нет чтобы трубочку взять да позвонить своему другу… пусть не другу, но выпивали-то вместе. А вот предъяви ему претензию — открестится: я тебе сказал Галину найти, а не куковать под воротами».
Сзади подергали за полу, девчоночий голосок спросил:
— Сергей Палыч, вы чего тут?
Он обернулся — Светка Приходько, довольная, сияющая, поедает мороженое при минус пятнадцати.
«Вымахала-то как, налилась грушей, вон какие щеки появились, прямо невеста».
— Здравствуй, Светланка. Горло заморозишь.
— Не-а, я помаленьку, — объяснила она, откусывая огромный кусок своим большим ртом, по-богатому. — Вам чего, туда, что ль, надо?
— Да вот…
— Щас скажу. — Она, махнув косой, помчалась в школу.
Акимов, смекнув, что пантомима эта означает «стой и жди», решил и в самом деле обождать и был вознагражден за терпение. Минут десяти не прошло, как по ту сторону двери зашуршали, со скрежетом сдвинулся засов, и показалась хорошо знакомая, хотя и непривычно чистая физиономия.
Яшка-Анчутка, увидев Акимова, обрадовался, но не так чтобы слишком сильно:
— О, Сергей Палыч.
— Я, — не стал противиться Акимов.
— Доброго здоровьичка, давно не виделись.
— Давненько. С тех пор как вы деру дали, с раскопок-то. Войти можно?
— А как иначе-то, — буркнул Анчутка, посторонившись и пропуская власть.
По правде говоря, на улице бы Сергей его вряд ли признал. Непросто было в этом ладном, подтянутом молодом товарище разглядеть одного из мелких негодяев, отличающихся редким умением влипать в истории, заодно заляпывая в них и окружающих. Выглаженная, подогнанная форма, ни складочки под ремнем, сияющий подворотничок, не без щегольства зачесанные волосы — практически юноша с плаката «Молодежь, принимай пост!».
— Вы что же, сыновья полка? Андрей-то тоже тут небось?
— Числимся, — буркнул Яшка.
— Как же товарищ полковник решился вас приютить, енотов вороватых?
— Сергей Палыч, только не это, — взмолился Анчутка, — не палите. Мы ж только жить начали, документы у нас, паек, валенки целые…
— Ну ежели валенки, — улыбнулся Сергей, деликатно освобождая рукав. — Ладно, ладно, не плачь, не чужие же люди. Мне-то какой резон вас разоблачать? Выгонит он вас, и вы опять тут по району пакостить.
У Яшки, судя по выражению физиономии, отлегло от сердца и печенок.
— Скажи лучше, где начальство?
В это время из ангара, вытирая руки, вышел товарищ в рабочем комбинезоне и форменной ушанке. Простецкое, открытое лицо, с небольшим прямым носом и выпуклым шишковатым лбом, ничего не выражало, кроме радушия и интереса:
— Вечер добрый. Вы к нам, товарищ?
Яшка начал было:
— Андрей Михайлович, это товарищ Акимов, старший…
— Участковый, — закончил добродушно Сергей, протягивая руку, — хотел командование ваше повидать.
Тот руку пожал, но огорчил:
— А, это я вам не скажу, где оно, командование не докладывает.
Из ангара раздался знакомый голос: «Яшка, канистру! Где провалился?» Из-под земли, из смотровой ямы, к немалому удивлению Сергея, появилась замурзанная физиономия Пожарского.
«И этот здесь? Ты глянь-ка, прибился. Никак Ольга похлопотала», — сообразил Сергей.
Яшка, шлепнув себя по лбу, убежал за чем-то, Колька, разглядев знакомую личность, с опаской кивнул:
— Мое почтение, Сергей Палыч.
— Физкульт-привет. И ты тут?
— Осваивают технику, — пришел на помощь Михалыч, — смену воспитывать надо.
— Хорошее дело, — одобрил Акимов. Колька с облегчением занырнул обратно.
«Неплохая яма, вряд ли он что там услышит», — решил Акимов и спросил, на всякий случай негромко:
— Где я могу найти Галину Ивановну?
Он ожидал чего угодно — понимающего подмигивания, двусмысленных улыбочек, — но не того, что славный Михалыч удивленно поднимет белесые брови:
— Не ведаю такую.
— Счетовода?
— Не слыхал…
«Вот так здрасте. Что же это, обман? Панама? Что теперь делать-то, как Сорокину в глаза смотреть? Спокойно, Сергей, спокойно, не впадай в панику. Возможно, он в самом деле ее не знает, сидит себе целыми днями в гараже, копается в моторах или где там еще — все возможно. Как теперь выйти из разговора, не вызывая подозрений…»
Он, добродушно чертыхаясь, принялся копаться по карманам, бормоча: «Где ж я ее дел, беспамятный…», изображая эдакого растеряху-валенка, порылся в планшете, извлек бумаги, врученные Остапчуком.
— Тут пришло на вас такое отношение, по поводу алиментов сержанта Лапина. Кто теперь всем денежным заведует? — и вроде бы даже попытался протянуть документ Михалычу, чтобы вместе с ним, голова к голове, разобраться в финансовых хитросплетениях.
Расчет оправдался: механик прянул, как лошадь от волка, поднял ладони, все в несмываемых пятнах, точно сдаваясь:
— Ни-ни, товарищ участковый! Я до этого всего касательства не имею. Сходите, там наверняка уже товарищ Константинер приехал…
Акимов деловито спросил:
— Кто это?
Михалыч поперхнулся, но все-таки признал, что это командир.
— Вместо Иван Исаича, надо полагать, да и с кадрами, должно быть, поможет. — Михалыча заметно отпустило, он говорил уже спокойно, добродушно. — Мы тут не обустроились еще, да и не факт, что останемся. Жизнь строительская — нынче здесь, а завтра там.