Человек, превосходящий время
Человек, преодолевающий время
Некоторые читатели могут поставить еще один вопрос: «Все это, конечно, прекрасно – рассуждать о целях зрелого человека. Но часики тикают. В условиях, когда мир погружен в полупсихотическое состояние, а катастрофа Третьей мировой войны поджидает за углом, как можно вести речь о долгом и устойчивом росте, необходимом для самореализации?»
Давайте сформулируем этот вопрос конкретнее. Представим, например, молодого мужа, который получил звание лейтенанта в ходе последней войны и который ныне работает редактором в газете. Допустим, что своим мужеством и энергией он не уступает никому. Незадолго до того, как отправиться за границу, он женился на привлекательной и талантливой женщине. Теперь же он с горечью обнаруживает, что у них с женой серьезные трудности в отношениях – трудности, преодоление которых потребует месяцев, возможно, даже лет, эмоционального взросления с помощью психотерапии. «Стоит ли прикладывать столько усилий, – спрашивает он себя и своего терапевта, – если существует вероятность, что меня в любой момент могут снова призвать на службу, наверняка ведь не скажешь. Не лучше ли дать браку распасться и удовлетворяться теми отношениями, которые подвернутся под руку в наше непредсказуемое время?»
Или другой пример: блестящий молодой университетский преподаватель. Он лелеет мечту написать книгу, которая, вероятно, потребует пяти лет труда, но внесет значительный вклад в сферу его научных интересов. Он обратился к психотерапевту за помощью в преодолении блокировок, мешавших ему создать его главный труд. И вот он удивляется: «Разве можно писать книгу, если нет никакой уверенности в тех годах, которые займет ее написание? Может, на Нью-Йорк упадет атомная бомба, пока я буду работать, так зачем вообще начинать?» Вопрос времени – не слишком ли поздно – является центром гнетущей тревоги многих современных людей.
И конечно, частные проблемы и тревоги каждого отдельного человека играют на руку свойственной сегодняшнему миру общей обеспокоенности из-за утекающего в песок времени. Каждый знает, как легко использовать коллективное беспокойство для оправдания личных неврозов. Можно вздыхать: «Времена хаоса», – и уходить от вопроса, не в том ли дело, что хаос у нас внутри.
Но совершенно независимо от того факта, что наши неврозы любят прятаться за громкими фразами типа «катастрофическая мировая ситуация», все же остается множество случаев, в которых вопросы, поднимаемые этими людьми, звучат уместно и вполне реалистично. Наш мир еще в течение какого-то времени неизбежно будет погружен в тревогу, и любому, кто не желает подвергнуться остракизму, придется принять этот факт и постараться научиться жить с чувством неуверенности. В богемных кругах, скажем, художников или интеллектуалов та же самая идея, которая пришла в голову двум вышеупомянутым пациентам, проявляется в рассуждениях на тему «Мы родились не в то время». В ходе таких дискуссий рано или поздно найдется кто-нибудь, кто заявит, что лучше бы было жить в эпоху Возрождения, или в Афинах классического периода, или в Париже в расцвет Средневековья, или еще когда-нибудь.
Нехорошо отмахиваться от подобных вопросов, давая ответы в духе стоиков: «Коль скоро мы родились в это время, мы должны попытаться выжать из него максимум». Лучше приглядимся к особенностям человеческого восприятия времени – в действительности крайне любопытный предмет, – чтобы, возможно, натолкнуться на внезапные открытия, благодаря которым нам удастся сделать из времени не врага, а союзника.
Человек живет не только по часам
Как мы могли убедиться, одно из уникальных свойств человека – выходить за пределы момента и переноситься в воображении в будущее или, наоборот, – в прошлое. Генерал, продумывая план сражения, которое состоится на следующей неделе или в следующем месяце, предвосхищает действия противника в ответ на гипотетические маневры его войск тут или проведение артподготовки там; и тем самым он получает возможность как можно лучше подготовить войска к любой опасной ситуации, прокручивая в воображении сценарии битвы за дни и недели до того, как она состоится.
Точно так же оратор, готовящий речь, может попытаться – и если он благоразумен, он так и поступит – припомнить, как в прошлом складывались его выступления с той же речью. Он вновь оценивает, как реагировала аудитория, какие части выступления были удачными, а какие – нет, какая подача была наиболее действенной и т. д. Воскрешая событие в воображении, он учится на примере прошлого лучше действовать в настоящем.
Способность «заглядывать назад и вперед» – составная часть присущего человеку осознания себя. Растения и животные живут во времени, имеющем количественную природу: проходит час, неделя или год, и вот ствол дерева приобретает новое кольцо. Но для человека время устроено совсем иначе; человек – преодолевающее время млекопитающее. В трудах по семантике Альфред Коржибски[93] настаивал на том, что человека отличает от всех остальных живых существ способность устанавливать связь времен. Под ней, пишет Коржибски, «я подразумеваю умение сделать из плодов труда и опыта прошлых времен интеллектуальный и духовный капитал для развития в настоящем… Я имею в виду, что люди способны прожить жизнь в становящемся со временем все более ярким свете, который исходит от унаследованной ими мудрости; я имею в виду способность, силой которой человек оказывается одновременно и наследником прошедших эпох, и попечителем будущих»[94].
С психологической и духовной точек зрения человек живет не только по часам. Время для него скорее зависит от важности события. Скажем, вчера некий молодой человек потратил час на то, чтобы на метро добраться на работу, и час, чтобы вернуться обратно; восемь часов на работе, не очень-то ему интересной; десять минут на разговор с девушкой, в которую он недавно влюбился, и на мечты о браке; и два часа вечером на посещение образовательных курсов. Сегодня же он ничего не вспомнит о тех двух часах, которые потратил на дорогу: то был совершенно пустой опыт, и потому он, по примеру большинства, закрыл глаза и попытался подремать, то есть попытался выключить время до конца поездки. Восемь рабочих часов почти не оставили отпечатка, не многим лучше и вечерние занятия. Но десять минут, проведенные с девушкой, занимают его больше всего. За эту ночь ему приснилось четыре сновидения – одно о занятиях и три о девушке. Таким образом, десять минут с девушкой занимают больше «свободного места», чем оставшиеся от суток 23 часа. Психологическое время не есть простое течение времени как такового, оно есть значение самого опыта, иными словами, оно задается тем, что задевает человека как его надежда, страх или возможность роста.
Или возьмем для примера воспоминания о детстве тридцатилетнего человека. На пятом году жизни с ним произошла тысяча разных событий. Но теперь в свои тридцать он едва ли вспомнит три-четыре: день, когда он пошел гулять с другом, а тот сбежал со старшим товарищем, или радостное утро, когда он обнаружил под елкой трехколесный велосипед, или же ночь, когда отец вернулся домой пьяным и ударил мать, или тот день, когда потерялась его собака. И хотя это – все, что он может припомнить, любопытно заметить: об этой горстке событий он сохранил гораздо более отчетливые воспоминания, чем о девяноста девяти процентах событий, случившихся с ним только вчера.
Память не есть простой отпечаток, оставленный прошлым; она – хранитель того, что имеет значение с точки зрения наших самых глубоких надежд и страхов. Поэтому память – лишнее свидетельство тому, что наше отношение ко времени гибкое и созидательное, и важность для него имеет не показываемое часами время, а качество нашего опыта.
Это не значит, что можно не обращать внимания на количественное время: мы всего лишь указываем, что только таким временем человек жить не может. Человек неизбежно является частью естественного мира, всесторонне в него вовлечен; мы лишь в редких случаях живем дольше семидесяти или восьмидесяти лет, как бы к этому ни относились. Мы стареем, мы теряем интерес, если долго работали наизнос, и нам неизбежно придется трезво взглянуть на часы и календарь. Человек умирает, как и любая форма жизни. Но он – животное, знающее об этом, могущее предвидеть смерть. Зная о времени, он может контролировать его, используя его по своему усмотрению.
Чем более человеку доступна способность сознательно направлять свою жизнь, тем конструктивнее он использует свое время. Однако чем более человек склонен к конформизму, чем менее он свободен, чем проще он устроен, чем чаще он следует не собственному выбору, а компульсии, тем вернее он становится объектом количественного времени. Он – слуга часов и звонков; он преподает столько-то и столько-то часов в неделю, ставит такое-то количество заклепок в час, он радуется или печалится в зависимости от того, понедельник ли, а значит начало рабочей недели, или пятница – ее конец; он оценивает, достаточным ли было вознаграждение, по тому, сколько времени он вложил. Чем больше он конформист и несвободный человек, тем более властно над ним время. Он «отбывает срок» – невероятно точное выражение, которым описывают тюремное заключение. Чем менее живым является человек – под «живым» тут понимается «тот, чья жизнь течет в осознанном направлении», – тем больше его время становится временем, отображаемым на часах. Чем более он живой, тем больше он живет по качественному времени.
«Человек, живущий интенсивно, на самом деле живет, – как говорит Э. Э. Каммингс[95]. – А человек, доживший до ста двадцати, не обязательно жил. Вы скажете: “Миг растянулся на целую жизнь” – это клише, но оно истинно, и наоборот: бывает, путешествуешь поездом, и охватывает невероятная скука. Читаешь детективы, чтобы убить время. Но проходило бы время хорошо, стали бы вы его убивать?»
Часть тревоги, которая связывается у нас сегодня с темой «утекающего сквозь пальцы времени», имеет происхождение более глубокое, чем нависающая угроза войны или атомной бомбы. Ведь быстротечность времени ужасала людей во все времена. Собака не переживает, что пролетел еще один месяц или год; но многих людей мысль об этом застает врасплох. Они могут счесть время своим главным врагом, представив его в виде пугающего образа смерти-жнеца; или, напротив, они облегченно вздохнут, приговаривая: «Время – на нашей стороне». Самым очевидным примером страха времени является боязнь старения. Но такой страх обобщенно есть символическое выражение того факта, что осознание времени всякий раз ставит нас перед вопросом: жив ли я, продолжаю ли расти или же просто пытаюсь предотвратить неизбежный упадок и исчезновение? Кажется, К. Г. Юнг точно выразил мысль, что человек боится старения ровно в той мере, в какой он не живет в настоящий момент. Отсюда следует, что наилучший способ справиться со страхом старения – убедиться, что живешь полной жизнью в данный момент времени.
Но что еще важнее, люди боятся времени, потому что, как и в случае одиночества, оно усиливает чувство опустошенности, пугающего «вакуума». На повседневном уровне это проявляется в страхе скуки. Как сказал Эрих Фромм, человек – «единственное животное, которое может скучать», и в этой короткой сентенции ухвачена очень важная вещь. Скука – это «профессиональная болезнь» человеческого существа. Если человек замечает время лишь по тому, как за днями идут дни, лето сменяет зиму, если в его жизни ничего не происходит, и лишь часы утекают один за другим, это значит, что ему крайне необходимо избавиться от невроза, в противном случае он будет мучиться от скуки и опустошенности. Интересно, что когда нам скучно, нас начинает клонить в сон, то есть наше сознание стремится свернуться и, насколько это возможно, «затухнуть». Любой человек так или иначе сталкивается со скукой: например, значительная часть нашей работы предполагает рутинные задачи, но она становится невыносимой лишь в том случае, если ее не выбирали и если она не утверждена самим человеком как необходимый путь к высшей цели.
Реже встречается случай, когда предчувствие пустого времяпрепровождения становится для человека пыткой по той причине, что отсутствие занятий, встреч, самых обычных планов «сводит с ума» своей неопределенностью. Когда, либо из-за каких-то особенных проблем, вызванных чувством вины и тревоги, как в случае с Макбетом, либо из-за чувства внутренней пустоты, свойственного многим людям сегодня, человеческая жизнь «утрачивает смысл», вполне реальной становится следующая ситуация:
Мы дни за днями шепчем: «Завтра, завтра».
Так тихими шагами жизнь ползет
К последней недописанной странице.
Оказывается, что все «вчера»
Нам сзади освещали путь к могиле[96].
В этом состоянии главным желанием человека становится «вымарать» время, как добавляет Шекспир, либо довести себя по отношению к нему до бесчувствия. Напряженные усилия могут приводить к интоксикации и, в крайних случаях, к наркотической зависимости или к более распространенному стремлению заполнять чем-то время, чтобы оно «поскорей прошло». В некоторых языках, например французском и греческом, для описания отдыха используется выражение: «Я провел время так-то и так-то». В нашей стране мы пользуемся схожим количественным словом: «Я потратил столько-то и столько-то времени». Любопытным дополнением к страху времени является тот факт, что если незаметно для них пролетает много времени, люди склонны считать, что они «хорошо провели время». «Хорошо проведенное время», таким образом, определяется как бегство от скуки. Получается, будто целью становится быть как можно менее живым – словно жизнь, как тонко подметил Фред Аллен[97], есть «бесполезный эпизод, нарушающий во всех остальных отношениях благодатное состояние не-существования».
Одним из невротических, неконструктивных способов применять свою способность осознания времени является откладывание жизни на потом. Человек, в отличие от дерева или животного, «благословлен» умением выйти за пределы настоящего момента, используя бегство в прошлое или в будущее. Наиболее часто приводимый пример бегства от настоящего в будущее есть, конечно, выродившаяся форма веры в то, что совершенные в настоящем ошибки будут искуплены на небесах, когда придет время воздаяния за совершенное. Стремление консервативной религии, как было в царской России, отвлечь внимание людей от несправедливости современного им социального и экономического строя, направив его на обещанное воздаяние в будущем, было подвергнуто справедливой критике со стороны К. Маркса. Религия в таком случае самый натуральный опиум, наркотик, чтобы притупить чувства людей.
На уровне повседневности многие люди, сталкиваясь с жизненными трудностями, склонны успокаивать себя, говоря: «Все станет лучше, когда у меня появится семья», или «когда я окончу школу», или «когда перейду на новую работу». Нет сомнений, что в ответ на переживание несчастья, скуки, бесцельности люди автоматически отворачиваются от настоящего и обращаются к грядущему с вопросом: «Что хорошего уготовано мне в будущем?» И тогда «надежда» на будущее заглушает настоящее. Но надежду нельзя использовать как «опиум». Надежда есть созидательное и здоровое чувство, будь то надежда на религиозное совершенство, на счастливый брак или же на успешную карьеру, она может и должна придавать сил, делая радость о грядущем частью настоящего, так что благодаря предвкушению мы становимся живее и активнее в настоящем.
Разумеется, и мысли о прошлом могут способствовать бегству так же, как и мысли о будущем. Всякий раз, когда перед человеком возникает сложная проблема, он может сказать: «По крайней мере, тогда-то и тогда-то дела обстояли куда лучше», позволив своему уму погрузиться в воспоминания. Разумеется, стремление искать успокоения в отдаленном прошлом или будущем столь сильно и повсеместно, что практически любая культура имеет на этот счет собственный миф – сад Эдем и его разновидности, – в котором отражена тоска по счастливым временам детской невинности, а также мифы о грядущем рае на небесах и приземленные утопии тех, кто верит в неостановимый, автоматический прогресс.
Если упомянутое бегство в будущее через надежду наиболее распространено у неискушенных людей, то жить в прошлом, пожалуй, – наиболее характерный способ бегства у людей рафинированных. На приеме у психотерапевта такой тип, зная, что не в моде прятаться за надеждами на грядущее небесное воздаяние, научился респектабельно вести речь о прошлом: ведь разве человеческие проблемы не ведут корнями в детство? Эту истину затем можно ловко применять как инструмент рационализации. Ведь когда человек приходит на сеанс, поссорившись перед этим с женой, он может снова перескочить на разговор о том, что ему сделала мать в раннем детстве или как он ладил со своей первой девушкой. Зачастую ему это дается проще, чем напрямую перейти к причинам ссоры и мотивам, которые руководят им в его нынешних отношениях с женой. К счастью, терапевт почти всегда может определить, использует ли пациент свое прошлое как предлог для бегства (и в таком случае разговоры о нем не приведут ни к каким психологическим изменениям) или как источник просвещения и способ динамической разрядки в настоящем.
Давайте теперь обратимся к конструктивным способам преодоления времени. «Наверняка некоторые читатели уже выражали мысль, что человек может не заметить, как прошло время, потому что в настоящий момент в нем кипит жизнь, а вовсе не потому, что он впадает в ступор, чтобы избежать чувства времени». Верно. В последнем случае час тянется как неделя, медленно и мучительно, в первом – когда не замечают времени, будучи в состоянии подъема из-за кипучей деятельности, – в одном часу умещается неделя, поскольку он приносит много радости и делает нас счастливыми.
Гёте в «Фаусте» великолепно изображает картину битвы за преодоление времени. Ощущая тоску и неудовлетворенность, «пресыщенность», не получая отдачи от своих занятий, не умея отыскать такую жизнь, которая подарила бы ему чувство осмысленности, Фауст заключает соглашение с дьяволом по имени Мефистофель. Народная поговорка, что дьявол найдет занятие праздным рукам, получает у Гёте высокое поэтическое выражение, когда он не раз вкладывает в уста Мефистофеля сетования на «полнейшую монотонность» времени.
Зачем же созидать? Один ответ:
Чтоб созданное все сводить на нет.
«Все кончено». А было ли начало?
Могло ли быть? Лишь видимость мелькала.
Зато в понятье вечной пустоты
Двусмысленности нет и темноты[98].
Можно ли ярче представить, что царство Мефистофеля – это царство монотонности и пустоты!
По ходу событий мы узнаем, что Фауст получает все, что только ни пожелает – возлюбленную Маргариту, позднее Елену Троянскую, затем знание, власть и в конце концов он становится канцлером императора. Затем, уже будучи старым человеком, он предпринимает попытку построить плотины у моря, чтобы вместо топких болот появились зеленые луга. Люди в его стране получают возможность возделывать почву и выращивать урожай, а их стада увеличиваются благодаря плодородию земли. Когда Фауст замечает, что люди радуются плодам его созидательного труда в области культурной и природной, он внезапно переживает что-то доселе неизвестное ему, радость вечного момента:
Тогда бы мог воскликнуть я: «Мгновенье!
О как прекрасно ты, повремени!
Воплощены следы моих борений
И не сотрутся никогда они».
И это торжество предвосхищая,
Я высший миг сейчас переживаю[99].
Слова Фауста о том, что в его поступках «воплощены следы борений» и что они будут иметь значение отныне и навсегда, подводят нас к вопросу: какой смысл вкладывать в выражение «ускользающий момент»?
Полнота момента
Первая вещь, необходимая для того, чтобы выстроить конструктивные отношения со временем, состоит в том, чтобы научиться жить реальностью настоящего момента. Потому что с психологической точки зрения у нас кроме этого момента ничего и нет. Прошлое и будущее получают свой смысл, лишь являясь частью настоящего момента: прошлое событие существует сейчас, потому что вы размышляете о нем в настоящий момент или потому что оно оказывает влияние на вас, так что вы, как живое существо в настоящем, в известной степени изменились. Будущее существует, поскольку человек может представить себе его в настоящем. Прошлое было настоящим, а будущее – будет настоящим рано или поздно. Пытаться жить в «когда» будущего или «тогда» прошлого всегда предполагает искусственное отделение самого себя от реальности; поскольку на самом деле человек существует в настоящем моменте. Прошлое имеет смысл, потому что оно освещает настоящее, тогда как будущее – потому что оно делает настоящее богаче и глубже.
Если человек заглянет внутрь самого себя, все, что ему откроется, – это его собственное самосознание в данный момент настоящего. Этот момент самосознания является самым реальным, и его ни в коем случае нельзя избегать.
Доктор Отто Ранк был терапевтом, наиболее убедительно показавшим, что прошлое и будущее живут в психологическом настоящем. В 1920-х ортодоксальный психоанализ изобиловал надуманными экскурсами в прошлое, полностью лишенными реалистичности и динамичности и грозившими превратиться в омертвевшие интеллектуальные упражнения, интересные археологам, но утратившие всякую способность приводить к изменениям в жизни человека, за что некогда сам Фрейд критиковал академических ученых. Ранк вернул психотерапию к реальности, показав: все, что в прошлом было важно для данной личности, например отношения раннего детства, будет перенесено ею в настоящие отношения. Ранние отношения человека с отцом и матерью проявляются ныне в том, как он выстраивает отношения с терапевтом, женой или работодателем (Фрейд удачно называл это «переносом»). Человеку не нужно просто говорить с терапевтом о прошлом. Его базовые конфликты находят себе непосредственное выражение в действиях лучше всяких слов, прямо в кабинете терапевта – в виде злости, зависимости, любви и всего того, что пациент чувствует по отношению к терапевту, хотя он сам, пациент, может и не отдавать себе отчет, что именно их он отыгрывает в настоящий момент. Вот поэтому в терапии «переживать» всегда действеннее и целительнее, чем говорить о переживаниях.
Жить в непосредственном моменте настоящего не так просто, как может показаться на первый взгляд. Поскольку для этого необходима высокая степень осознанности самого себя как переживающего «я». Чем менее человек осознает себя тем, кто действует, тем менее свободно и тем более автоматически такой человек действует, тем менее он способен осознать настоящий момент. Один человек так описывал свой способ бегства от скуки на бессмысленной и рутинной работе: «Я работаю так, словно бы я был кем-то другим, не собой». В таких ситуациях мы чувствуем, будто находимся «за сотни километров» от самих себя и нашей деятельности, действуем словно «оглушенные», как во сне или в «полусне», словно между человеком и реальностью вырастает стена.
Но чем больше человек осознан, то есть чем больше он ощущает себя как действующий, направляющий агент своей деятельности, тем более он будет живым и тем лучше он будет откликаться на настоящее мгновение. Как и осознание самого себя, такое ощущение реальности настоящего можно культивировать. Полезно чаще спрашивать себя: «Что я переживаю в данный момент?» или: «Где я – что наиболее важно для меня с эмоциональной точки зрения в настоящий момент?».
Столкновение с реальностью настоящего момента зачастую порождает чувство тревоги. На базовом уровне тревога смутно ощущается как «обнаженность»; чувство столкновения со значимой реальностью, от которой человек не может укрыться, убежать или спрятаться. Это похоже на чувство, которое переживаешь, внезапно столкнувшись с человеком, которого некогда любил и которым восхищался: чувствуешь интенсивную связь, на которую необходимо как-то реагировать, сделать с ней что-нибудь. Все дело в интенсивности опыта, прямом и непосредственном столкновении с реальностью момента; так происходит и в творчестве: человека посещают чувство обнаженности, тревога созидания и радость.
Более понятной причиной появления тревоги при столкновении с настоящим является возникающий при этом вопрос о принимаемых решениях и ответственности. Человек вряд ли может многое изменить в прошлом, равно как и в отдаленном будущем, но как приятно все же помечтать о них! Как это избавляет от забот, от тягостных мыслей: что же делать со своей жизнью?! Тот человек, который поссорился с женой, может поговорить об этом со своей матерью и почувствовать облегчение, тогда как разговор с женой о причинах ссоры предполагает, что рано или поздно перед ним встанет вопрос: как он предлагает в этих обстоятельствах поступать? Легче фантазировать на тему «когда я обзаведусь семьей», чем ответить на вопрос: «Почему я не пытаюсь исправить свои отношения?»; проще предаваться размышлениям о «моей будущей работе, которую я найду после колледжа», чем о том, почему моя учеба больше не кажется мне интересной, как и о том, зачем люди вообще поступают в колледж.
Наиболее действенный способ гарантировать ценность будущего, как мы отмечали, состоит в том, чтобы мужественно и конструктивно встретить настоящее. Ибо будущее рождается из настоящего и создано им. Фауст говорит правду в приведенной выше цитате: «Воплощены следы моих борений, и не сотрутся никогда они». Иными словами, любой созидательный поступок несет отблеск вечности. И это так не в силу какого-нибудь церковного догмата, не попросту из-за «вечной жизни в памяти потомков», но потому, что, как мы показали в предыдущем параграфе, ключевым свойством творческого акта человеческого сознания является то, что он не ограничен количественным временем. Никто не оценивает картину по тому, сколько часов труда в нее было вложено или насколько она большая: так разве можем мы оценивать наши действия по стандартам ниже, чем мы используем для живописи?
Это подводит нас к упадочным формам религиозной идеи «вечной жизни». Словосочетание «вечная жизнь» чаще всего подразумевает бесконечное время, словно вечность означает нескончаемую череду сменяющих друг друга лет. Этот взгляд часто находит себе выражение в картинах, которые бог знает зачем неизвестные люди рисуют на стенах домов, чтобы привлечь внимание проезжающих по шоссе водителей: «Где ты проведешь вечность?» Странный вопрос, если вдуматься. «Провести» подразумевает какое-то определенное количество времени – как если потратишь половину денег, останется только половина; но разве можно потратить половину или две трети вечности? Такой взгляд на вечность не только действует психологически отталкивающе – какая скука, бесконечно проводить год за годом! – но он еще и логически абсурден, несостоятелен с теологической точки зрения. Вечность не равна определенному отрезку времени: она превосходит время. Вечность – значение времени с точки зрения его качества. Человеку не требуется отождествлять опыт прослушивания музыки с вечностью в теологическом смысле, чтобы понять, что в музыке – или любви, или в любом труде, который вытекает из самого средоточия целостного человека, – «вечное» есть способ отношения к жизни, а не последовательность «завтрашних дней».
Потому Иисус и провозгласил: «Царствие Божие внутри вас». Это значит, что опыт вечности либо проявляется через наше отношение к каждому отдельному моменту, либо не проявляется вовсе. Гёте вторит этой истине, говоря устами Фауста: «Торжество предвосхищая»; вечность проявляется в настоящем моменте как качество существования.
Ошибочное употребление термина «вечный» привело к тому, что многие умные люди предпочли избегать его. Это не сыграло им на руку, поскольку при этом неизбежно опускали важную сторону человеческого опыта и необоснованно ограничивали наши философские и психологические взгляды. «Вполне вероятно, что проблема времени – это фундаментальная проблема философии», – пишет Бердяев. И добавляет: «Мгновение обладает значением лишь в той мере, в какой оно соединяется с вечностью и дает выход из безвыходности времени – всего лишь будучи атомом вечности…»[100].
Поэтому настоящий момент – не отрезок между двумя точками на циферблате. Он всегда полон, всегда готов раскрыться, дать рождение новому. Достаточно провести небольшой эксперимент и глубоко заглянуть внутрь себя, скажем, прослеживая почти любую пришедшую в голову мысль: вы наверняка обнаружите, настолько богато каждое сознательное мгновение человеческого ума – ассоциации и новые мысли буквально разбегаются во все стороны. Или возьмем сновидение: оно продолжается всего несколько мгновений, как вспышка в сознании, как внезапный звук сирены, и, однако же, может потребоваться несколько минут, чтобы рассказать обо всем, что вы успели в нем увидеть. Безусловно, человек выбирает и отбрасывает. Он живет не только своими снами и фантазиями – лишь временами, если сочиняет музыку, в ходе психотерапевтического сеанса, составляя рабочий план. И даже тогда он не теряет ясного представления о тех манящих возможностях, которые открываются в настоящей реальности. Поэтому мгновение, пользуясь философским термином, всегда имеет свою «конечную» сторону, о которой зрелая личность не забывает никогда. Но мгновение всегда имеет и бесконечную сторону, оно всегда чревато новыми возможностями. Время для человеческого существа – не коридор, но постоянное раскрытие.
«В свете вечности»
Есть много переживаний, которые выбивают нас из быстротечного рутинного потока времени, но главным среди них является мысль о смерти. Один современный английский автор рассказывает, как он годами пытался писать, следуя традиционным методам. «Я думал, что смогу писать по заданной схеме», – утверждает он; но выходило довольно посредственно. Во время войны, продолжает он, «я понял, почему меня раньше не публиковали… Когда мы все думали, что завтра можем умереть, я решил написать то, что действительно хотел».
Если мы подчеркнем, что его писательский дар раскрылся, как и было на самом деле, то люди могут интерпретировать это как типичный пример психологии успеха: «Если вы хотите быть успешным, пишите то, что вы действительно хотите». Но такой вывод, конечно, совершенно не соответствует сути. Предыдущая установка автора писать в соответствии с внешними стандартами с тайной целью – а именно такой целью в наши дни является успех, – как раз и выступила фактором, мешающим ему раскрыть литературный талант. И именно от этой установки он отказался, столкнувшись со смертью. Если завтра ты можешь умереть, то зачем выбиваться из сил, пытаясь соответствовать стандартам и схемам? Предполагая, что успех и признание могут быть достигнуты путем следования некой формуле – а это в любом случае лотерея, – можно и не дождаться своей награды; так почему бы не насладиться радостью от самого процесса творчества и не быть честным с самим собой?
Возможность смерти отвлекает нас от будничного хода времени, потому что она так ярко напоминает нам, что это не будет продолжаться вечно. Это притупляет наше восприятие настоящего; турецкая пословица, оправдывающая прокрастинацию, – «Завтра тоже благословенный день» – больше не служит утешением; нельзя ждать бесконечно. Для нас важен тот факт, что хотя в настоящий момент мы еще не умерли, мы обязательно когда-нибудь умрем; так почему бы не выбрать что-то интересное для себя, пока есть время? Так называемый циничный поэт Ветхого Завета, Екклесиаст, был очень реалистичен в этом вопросе. На фоне своего рефрена «все суета» он заявляет, что мудрец не будет дожидаться будущих наград и наказаний. «Все, что может рука твоя делать, – продолжает Екклесиаст, – по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости»[101].
Спиноза любил говорить, что человек должен действовать sub specie aeternitatis – с точки зрения вечности. «Потому что я понимаю Вечность, – пишет он, – что она есть само существование… Существование такой вещи, как вечная истина… не может быть объяснено через протяженность или время». Далее он говорит, что существование чего-либо зависит от его сущности, – и эта идея не так запутанна, как кажется на первый взгляд. Если попытаться применить ее, то человек должен действовать «с точки зрения вечности» в той мере, в которой его действия возникают из его собственного центра, самости. В приведенном выше примере с писателем таким актом было его решение писать не в соответствии с внешними изменчивыми вкусами, которые появляются и исчезают в веренице дней, а в своей внутренней, уникальной, оригинальной манере, которая делает его индивидуальным. Жить в моменте вечности – это и не про интенсивность жизни (хотя самосознание всегда добавляет опыту некоторую интенсивность), и не про жизнь в соответствии с абсолютной догмой, религиозной или иной, и не про моральные нормы. Скорее это означает принятие свободных и ответственных решений, осознанных и соответствующих собственному уникальному стилю конкретной личности.
Эпоха не имеет значения
Наше обсуждение в этой главе приводит нас к выводу, что на самом глубоком уровне вопрос, в какую эпоху мы живем, не имеет значения.
Основной вопрос заключается в том, как индивид, осознавая себя и тот период, в котором он живет, способен своими решениями достичь внутренней свободы и жить в соответствии со своей внутренней интеграцией. Живем ли мы в эпоху Возрождения, во Франции XIII века или во времена падения Рима, мы являемся неотъемлемой частью нашего века во всех отношениях – в его войнах, экономических конфликтах, тревогах и в его достижениях. Но никакое «хорошо интегрированное» общество не может исполнить за человека или же избавить его от задачи достижения самосознания и способности делать свой выбор ответственно. И никакая травмирующая ситуация в мире не может лишить индивида привилегии принимать окончательное решение в отношении себя, даже если он тем самым только подтверждает свою собственную судьбу. Может показаться, что человеку было бы легче «приспособиться» к другому веку – к тем «золотым векам» Греции или эпохи Возрождения, на которые можно было бы оглянуться с тоской. Но кроме того, что это хорошее упражнение в фантазии, желание жить в те времена основано на ложном понимании отношения человека ко времени. В те дни, на самом деле, человеку не было легче отыскать и выбрать свой собственный путь. В наши дни существует даже большая потребность в том, чтобы примириться с собой; мы менее способны «отдыхать в материнских объятиях» нашего исторического периода. Так можно ли не отстаивать тот факт (если бы речь шла о каком-нибудь споре в гостиной), что с точки зрения стремления человека познать себя ему лучше научиться жить в наши дни? На поверхностном уровне можно найти плюсы и минусы для жизни в любой исторический период. Но на более глубоком уровне каждый человек должен прийти к своему собственному осознанию себя, и он делает это на уровне, превосходящем конкретную эпоху, в которую он живет.
То же самое относится и к хронологическому возрасту. Самый важный вопрос не в том, двадцать ли человеку лет, или сорок, или шестьдесят, а в том, реализует ли он свою способность осознанного выбора на данном этапе своего развития. Вот почему здоровый ребенок в свои восемь лет, как каждый может убедиться, более способен быть личностью, чем невротик в свои тридцать. Ребенок не является более зрелым в хронологическом смысле и не может делать столько же, сколько взрослый, не может заботиться о себе как он, но ребенок является более зрелым существом, если мы оцениваем зрелость по искренности эмоций, оригинальности и способности делать выбор на основаниях, адекватных его стадии развития. Заявление человека двадцати лет: «Я начну жить, когда мне будет тридцать пять» так же ложно, как и слова того, кто в свои сорок или пятьдесят сетует: «Я не могу жить, потому что потратил впустую свою юность». Интересно, что при ближайшем рассмотрении обычно обнаруживается, что это один и тот же человек – тот, который жалуется в пятьдесят, откладывает свою жизнь и в двадцать, – что еще более убеждает нас в нашей точке зрения.
Это преодоление времени также проиллюстрировано в драме Ореста. В своей трагической борьбе за высвобождение из кровосмесительного круга, как мы наблюдали в главе 4, Орест смог в некоторой степени преодолеть тенденцию «видеть только себя в глазах других» и, таким образом, увидеть, если можно так выразиться, объективную истину и научиться «любить вовне». Все это примеры жизни sub specie aeternitatis; они демонстрируют способность человека преодолевать конкретный момент. Они включают в себя выход за пределы Микен или, как символически выражает это Орест, выход за пределы города, «к человеческому». Когда Орест покидает сцену в последних строках драматической версии Джефферса, его заключительные слова, относящиеся к возможности смерти, точно выражают нашу точку зрения:
…Но молодой или старый, несколько лет или много, означало меньше, чем ничего,
Для того, кто взобрался на башню над временем, осознанно…[102]
Задача и потенциал человеческого существа состоят в том, чтобы выйти за пределы своей первоначальной роли бездумной и несвободной части массы – независимо от того, является ли эта масса его собственным ранним существованием в качестве зародыша или выступает символически как масса конформистского общества, – выйти из чрева, покинуть кровосмесительный круг, который находится всего в одном шаге от чрева, через опыт рождения самосознания, кризисов развития, борьбы, выбора и продвижения от знакомого к незнакомому, к постоянно расширяющемуся осознанию и, следовательно, к постоянно расширяющейся свободе и ответственности, к более высоким уровням сложности, на которых человек постепенно интегрируется с другими людьми в свободно избираемой им любви и творчестве. Каждый шаг в этом путешествии означает, что он живет не столько как слуга автоматического времени, сколько как тот, кто превосходит время, то есть как тот, кто живет по назначению, которое он выбирает. Таким образом, человек, который может со всей храбростью умереть в тридцать лет, достигший той стадии свободы и сложности, на которой он может храбро столкнуться с необходимостью отказаться от своей жизни, – является более зрелым, чем человек, который на смертном одре в свои восемьдесят лет испытывает острую боль и еще просит защиты от реальности.
Практический смысл заключается в том, что цель каждого человека – проживать каждый момент свободно, честно и ответственно. Тогда каждый и в каждый момент реализует, насколько он только способен, свою собственную природу и свою задачу развития. Именно так человек испытывает ту радость и то удовлетворение, которые сопровождают воплощение его собственной природы. Завершит ли молодой университетский преподаватель свою книгу или нет, это второстепенный вопрос: основной вопрос заключается в том, пишет ли он, или кто-либо еще, и думает ли, выводя каждую строку, как «получит похвалу другого» – или же он сам верит в то, что сейчас он правдив и честен перед собой. Разумеется, молодой муж не может быть уверен в своих отношениях с женой спустя пять лет брака. Но даже в лучшие исторические периоды можно ли было быть уверенным, что ты проживешь месяц или хотя бы неделю? Разве неопределенность нашего времени не преподносит нам самый важный урок из всех – что конечными критериями являются честность, интеграция, мужество и любовь в конкретный момент? Если у нас этого нет, мы все равно не созидаем для будущего, а если оно у нас есть, мы можем предоставить будущее ему самому.
Качества свободы, ответственности, смелости, любви и внутренней целостности являются идеальными качествами, которые никогда никем не были реализованы полностью, но они являются психологическими целями, которые придают смысл нашему движению к интеграции. Когда Сократ описывал идеальный образ жизни и идеальное общество, Глав-кон[103] возразил: «Сократ, я не верю, что такой Город Бога есть где-либо на земле». Сократ ответил: «Существует ли такой город на небесах или когда-либо будет существовать на земле, мудрец будет жить по образу этого города и, взглянув на него, наведет порядок в своем собственном доме».