- Вот как? Когда я его видел в последний раз, он выглядел вполне здоровым.
Лицо служащего приняло скорбное выражение. Жизнь на планете Потенс была нелегкой. Людей подстерегали самые разные опасности.
- Так кто там сейчас бухгалтер?
Служащий этого не знал.
- Сейчас там новая рабочая бригада.
Террини покачал головой. Мы оба хотели скорее вернуться в Эверсити. И заезжать куда-то еще – последнее, что нам хотелось.
- Как называется это место? – уточнил я, когда мы погрузили вещмешки на багажник полугусеничного транспортера и приготовились выезжать.
- Торсарбор, - повторил Террини.
- Никогда не слышал о нем. Это далеко?
Он кивнул.
- Практически на краю света.
Торсарбор находился в двух днях пути дальше к югу, в пыльных пустошах Долгой Засухи. Местность на нашем пути становилась более пыльной и пустынной. Проехав один день, мы остановились в придорожной станции – это была всего лишь лачуга с двумя комнатами, туалетом в виде выгребной ямы, водяной колонкой и поленницей сухих дров.
Террини был ветераном множества таких поездок, но даже он был недоволен скудостью обстановки. Впрочем, мы устроились там без ненужных жалоб, сварили рекаф, подогрели мясную пасту, а после ужина, пока темнело, сидели и курили лхо. Когда солнце скрылось за горизонтом, мы смотрели на огни кораблей на орбите в сгущавшейся тьме.
Я спал плохо.
В моих снах меня ждал Прыгун. Я вздрогнул, когда он появился. Прыжками он подтащил свое сшитое туловище вперед, и навис надо мной, глядя сверху вниз и жалуясь на медные импланты за ушами.
- Чешется! – прошипел он, и начал плакать. Его глаза с нашитыми голубыми бриллиантам скосились, когда его лицо исказилось в плаче. Схватив что-то за ухом, он сунул это мне под нос, держа в окровавленных пальцах. Это был твердый белый комок гноя. Я пытался приказать ему остановиться, но не мог говорить, а Прыгун не мог прекратить чесаться. Он не понимал, что от расчесов воспаление кожи вокруг имплантов будет только хуже.
Он начал истекать кровью. Кровь полилась на мое лицо – и я в испуге проснулся. Мой нос, казалось, до сих пор чуял запах крови и гноящейся плоти из сна.
Передышка была недолгой. Каждый раз, когда я снова засыпал, Прыгун опять был там, словно ждал меня. Один раз его охватила одна из тех вспышек ярости, я прятался от него под кроватью, а он пытался полезть за мной. В другом сне он читал мне на ночь «Книгу Мучеников Терниев», раскрыв ее на коленях.
- Покажи мне картинку, - попросил я. На картинке был покаявшийся грешник, привязанный к креслу, хирурги склонились над ним со сверлами и имплантами.
- Что с ним происходит? – спросил я-ребенок во сне.
Прыгун молча смотрел в никуда, и я потянул его за рукав.
- Наказание! – произнес он наконец. Его лицо стало печальным. Зубы были желтыми на фоне выбеленной кожи. Я увидел, что его глаза налились кровью, и левый глаз начал дергаться.
Я понял, что это значит, и скорее попытался отскочить.
- Наказание, - прошептал он. – Согрешившие должны быть наказаны. Чешется!
Он потянул за импланты, вырывая их из кожи. Кровь полилась по его шее, и выражение его глаз изменилось. Теперь они светились злобным разумом.
В ужасе я бросился под кровать, но Прыгун устремился за мной, подтягиваясь на руках. Я отбивался от него ногами.
- Отойди! – закричал я, но он схватил меня за руки и подтащил к себе. Я отчаянно отбивался, но он прижал меня к полу.
- Мама! – завопил я, и он зажал мне рот рукой. Рука была горячей и потной. Я хотел укусить его, но боялся.
- Их ломают, - прошептал он. – Пытают. Бьют. Их заставляют каяться в грехах.
В этом сне Прыгун был особенно страшен.
- Прекрати! – пытался сказать я ему. Но широкая красная улыбка Прыгуна превратилась в злобный оскал. Его дыхание было зловонным, глаза сверкали злобой.
- Их заставляют каяться, - прохрипел он снова. И после этого он начал плакать. Почему-то сейчас было особенно страшно видеть, как он плачет.
- Их ломают…
Как-то я сумел освободить одну руку, и, вырвавшись, вскочил на ноги и вцепился в полки. Игрушки посыпались вниз, когда я стал карабкаться по полкам. Единственное безопасное место, где он не мог меня достать, было наверху.
В моем сне я не спал всю ночь, прижавшись к стене и глядя во тьму расширенными от страха глазами. Я слышал, как Прыгун неуклюже скачет, подстерегая меня, словно голодный волк.
Он пытался выманить меня вниз обещаниями и угрозами.
- Нет! – говорил я ему во сне, прислушиваясь, как колокола собора отбивают часы, и отчаянно ожидая наступления утра, когда слуги придут за мной.
Когда в предрассветной дымке стали видны силуэты шпилей Эверсити, Прыгун понял, что его время кончилось. Я слышал, как он кряхтит, взбираясь по полкам. Я молился Императору, глядя, как клочья рыжих волос появляются над краем верхней полки. Белое лицо Прыгуна медленно поднялось над краем полки, словно тошнотворная луна, его бриллиантовые глаза были темны.
- Прыгуну жаль, - сказал он, подтягиваясь ко мне. Он держался за полку одной рукой, а другой тянулся ко мне, - Иди к Прыгуну!
Я покачал головой. В этом сне я был ребенком, но все равно не хотел идти к нему. Особенно, когда он был таким. Он тянулся ко мне, но я крепко прижался к стене, подтянув ноги к подбородку. Прыгун схватил моего заводного титана и швырнул в меня, но от этого усилия чуть не упал.
- Иди сюда! – прошипел он, снова потянувшись ко мне. – Мелкий ублюдок!
Следующим утром Террини и я проснулись еще до рассвета. Я ничего не говорил о своих кошмарах, и не спрашивал Террини, как он спал, но он тоже выглядел усталым. Мы молча собрали вещи и поехали дальше на юг.
Через несколько часов после завтрака дорога сменилась грунтовым трактом, уходившим прямо в пустоши.
- Я не знал, что так далеко в пустошах что-то есть, - сказал я.
Террини одну руку положил на открытое окно, другой держал лхо-сигарету.
- Нет, - просто ответил он.
Спустя еще час пути мы увидели стену, построенную в пустошах. Огромная камнебетонная стена тянулась от горизонта до горизонта, словно плотина пересохшего водохранилища.
Там, где дорога подходила к стене, виднелись железные ворота, открытые и покосившиеся на петлях. На воротах были написаны какие-то слова, но из-за пыли и ржавчины их невозможно было прочитать. Когда мы проехали в ворота, я успел разглядеть караульное помещение, давно заброшенное.
Террини ехал, не снижая скорости. Я ожидал увидеть за стеной что-то другое, но местность была абсолютно такой же. Все так же, миля за милей, тянулись соляные пустоши, безжизненные, словно сердце мертвеца. И часы шли и шли…
Я иногда оборачивался, глядя в окна и пытаясь хоть как-то уменьшить скуку и боль в спине от долгой неподвижности. Террини что-то напевал себе под нос, курил и снова напевал.
Наконец соляные равнины сменились заросшими кустарником полями, а потом, постепенно, миля за милей, на горизонте стали появляться орошаемые сельскохозяйственные земли. Ирригационные трубы тянулись по широким квадратным полям зерновых, здесь их стебли достигали почти тридцатифутовой высоты. Они поднимались по обеим сторонам дороги, словно стены, сгибаясь под своей тяжестью.
Здесь и там попадались участки, где ирригационные трубы были неисправны, и растения там были гораздо меньше, и иссушены жарой. Шуршащие стебли были густо покрыты паутиной. Это их шуршание звучало странно призрачно, словно мы ехали мимо рядов мертвецов. Время от времени на краях полей попадались ржавые машины: то грузовик «Карго-6» без шин, то старый плуг, заросший травой. В тенях прятались птицеподобные существа с кожистыми крыльями. Иногда мы вспугивали этих тварей, и они, хлопая крыльями, перелетали на другое место, повисая вниз головой в тени.
Вся местность вокруг казалась угрюмой, гнетущей и мрачной. Это чувство только усилилось, когда мы проехали мимо длинного ряда огромных ржавеющих сельскохозяйственных машин. Эти машины напомнили мне военную технику, оборудованную косилками и молотилками вместо пушек. В трещинах дороги густо росли сорняки. У каждой машины было поднято знамя, украшенное религиозными текстами. А после вдоль дороги потянулся ряд железных виселиц.
На них висели железные клетки с телами. Первые из них, увиденные нами, были просто грудами костей, но по мере того, как мы ехали вдоль ряда, стали попадаться и не до конца сгнившие трупы, зловоние в воздухе стало заметно сильнее. На каждой клетке висели обрывки молитвенных свитков и флажки, судя по надписям на которых, эти мертвецы сами избрали такую смерть.
В воздухе висела тяжкая атмосфера нарочитой, демонстративной и разрушительной религиозности.
Я вспомнил ложь, которую мне доводилось говорить, время, когда я пропускал молитвы, религиозные праздники, когда я вместо молитв лежал в постели или играл с Прыгуном, или выстраивал на полу своих металлических солдат, воображая их армией под моим командованием. Вспомнил я и как моя мать зажигала свечи в темноте, чтобы читать священные книги, и мы молились с ней в моей комнате.
Последний труп в ряду висел, должно быть, не больше недели. Голова мертвеца уперлась в прутья решетки. Глаза были выклеваны. Нос отгрызен, и из открытых ноздрей выползали личинки. Кожа трупа была черной и вздувшейся, одна рука просунута сквозь прутья решетки, ее палец указывал в том направлении, откуда мы ехали. Из открытого рта мертвеца, словно язык, свешивался длинный свиток пергамента с большими черными буквами.
«Смерть лучше безумия», было написано на нем.
Наконец впереди показался административный блок Торсарбора. Когда мы подъехали к комплексу зданий, перед нашей машиной разбежалась стая кур, в панике хлопая крыльями. Послышался глухой стук – мы все же задели пару кур, оставив позади их изломанные трупики.
Террини остановил транспортер. Машинный дух с недовольным хрипом умолк, и пыль за машиной стала оседать. Перед нами была часовня, посвященная Богу-Императору. Она представляла собой открытое здание с красными колоннами и красной черепичной крышей. Сквозь множество молитвенных свитков, прибитых к карнизам, я увидел свечи, горевшие под золотым черепом, на котором повисли сталактиты из расплавленного и снова застывшего воска. Перед черепом стояла огромная медная курильница с грудой серого пепла, в который была воткнута высокая красная свеча. От нее поднималась струйка синего дыма.