— Принимать! — скомандовал Колдун.
— Слушаюсь,— ответил из передатчика металлический голос.
«Я уничтожу эту дриаду вместе с деревом!» — мысленно произнес Колдун.
Он срезал ветвь за ветвью, внимательно осматривая каждую, но дриады нигде не было. Заметил, что у него снова дрожат руки, а оглянувшись на ствол, увидел такое, от чего они задрожали еще сильнее. Луч на какое-то время заморозил поверхность среза, но сейчас, когда на срез упало солнце, из раны начала сочиться кровь...
Нет, не кровь. Сок. Красный сок! Колдун впервые в жизни не мог понять, что с ним происходит...
Вдруг он услышал из передатчика обеспокоенный голос робота:
— Вы поранились, Высочайший?
— Нет,— ответил Колдун,— это сок дерева. Он похож на кровь.
Потом внизу отвалилась очередная ветвь, и Колдун снова увидел «кровь», сочившуюся из новой раны, и ему снова стало плохо, но не так плохо, как прежде. Он уже начал привыкать.
До захода солнца ему удалось срезать восемь ветвей.
Когда наступила ночь, из приемника раздался голос:
— Высочайший намерен провести ночь внизу или вверху?
— Здесь.
— Я пришлю вам ужин.
В воздухе заметно похолодало, и, покончив с едой, Колдун пустил в действие обогревательный прибор, вмонтированный в его кабину-капсулу.
Вскоре начали всходить луны. У планеты Ригель их было три, и непрерывно меняющийся узор лунных бликов на листьях и цветах действовал усыпляюще. В своем новом обличье дерево было прекрасно. Птицы-хохотушки на ночь угомонились, а так как на этой высоте уже не было никаких птиц, которые издавали бы свой нудный звон, стояла полная тишина.
Вначале Колдун увидел лишь отдельные штрихи: сияющую белизну рук, ног, тьму там, где ее тело скрывала туника, расплывчатое серебристое пятно лица. Наконец, все это соединилось, и она возникла перед ним опять во всей своей бледной призрачной красоте. Села на толстую ветвь. В лунном свете ее лицо виделось гораздо отчетливей, чем днем,— очаровательное сказочной миниатюрностью черт и яркой синевой глаз. Долго хранила молчание. Молчал и Колдун, не находя в себе сил совершить новое убийство. Наконец он произнес:
— Это ты была там, на ветви? И в шатре из листьев тоже была ты? И это ты стояла, прислонившись к стволу?
— В некотором смысле,— сказала она,— в некотором смысле это была я.
— И ты живешь не в городе друидов, а на этом Дереве?
— В некотором смысле,— повторила она.— В некотором смысле я живу на этом дереве. И потом: — Почему ты убиваешь деревья, дриад и друидов?
Колдун на мгновение задумался.
— По очень многим причинам. Поскольку я — Высочайший из Колдунов, я убиваю все живое потому, что унаследовал одну из родовых черт — презрение к возвышенности и гармонии. Я получаю от этого такое же удовлетворение, какое художнику приносит живопись, поэту — стихи, музыканту — песня. Мне хочется быть сильнее всех и могущественнее всех. Я знаю, что наступит день, когда все живое и растительное всецело будет в моих руках и я стану повелителем вселенной. Я хочу власти!
— Но зачем тебе власть? Ведь тогда не останется надежд,— удивилась дриада.
— Так нужно,— сказал Колдун.
— Что ж,— произнесла она,— ты сказал, что думал. А теперь мне пора уходить. Я должна подготовиться к завтрашнему дню. Я буду на каждой ветви, которую ты срезаешь. Каждый упавший листок будет казаться тебе моей рукой, каждый умирающий цветок — моим лицом.
— Мне очень жаль — пробормотал Колдун.
— Я знаю,— сказала она.— Но та часть твоей души, которая способна испытывать жалость, живет только ночью. Она всегда умирает на рассвете.
— Я устал,— произнес он.— Я ужасно устал. Мне нужно выспаться.
— Так спи, ложись в свою капсулу и спи,— усмехнулась она.
Спи...
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Его разбудило пение птиц-хохотушек, и, выбравшись из кабины, он увидел, как они порхают под древесными сводами, проносятся по зеленым коридорам, стремительно вырываются наружу сквозь щели в листве, розовые в свете зари.
Он включил передатчик:
— Что внизу?
Роботы отозвались немедленно:
— Сейчас будет подан завтрак. Как вы спали, Высочайший?
— Неплохо.
— Очень приятно слышать...
Когда Колдун обернулся к очередной ветви, чтобы срезать ее, он услышал тихий шепот:
— Я буду на каждой ветви...
В сознании вдруг вспыхнули видения прошлой ночи и на какой-то миг парализовали его голос. Он взглянул туда, где, поблескивая на солнце, трепетали под ветром убранные листьями тонкие боковые ветви, и на этот раз даже удивился, не увидев там дриады.
Прошла не одна минута, прежде чем он наконец заставил себя перевести взгляд к основанию ветви, куда ему сейчас необходимо было смотреть.
Когда ветвь стала опускаться, он переменил положение и отсек боковые ветви. В ту же секунду почувствовал на щеке нежное прикосновение листка. Его лица словно коснулась рука женщины. Колдун отпрянул и с яростью потер щеку. Отведя руку, увидел на пальцах красную влагу.
Кровь, нет, не кровь, сок был на них еще до того, как он потер щеку, однако он был настолько потрясен, что не сразу понял это. Когда же понял, ему стало немного легче. Но от этого минутного облегчения не осталось следа, когда Колдун повернулся, чтобы проверить, плавно ли идет трос, и увидел струившуюся из свежего среза кровь.
Обезумев, какое-то мгновение он видел перед собою только обрубок женской руки. Из передатчика раздалось:
— Высочайший! Высочайший! У вас все в порядке?
Колдун осознал, что спрашивает один из роботов.
— Что такое?
— Я спрашиваю: все ли у вас в порядке?
— Да... У меня всегда все в порядке. Иначе быть не может.
— Несомненно... Но вы слишком долго не отвечали: кроме того, мы недавно осмотрели срезанные обрубки этого дерева Познания и установили, что древесина наполовину гнилая... Поэтому, Высочайший, проверяйте прочность ветвей, за которые вы держитесь.
Робот умолк.
— Лично мне дерево кажется вполне здоровым,— сказал Колдун.— Я приказываю вам сохранить все до единого: ветви, листья, цветы... Чтобы ничего не ускользнуло, не проросло вновь на этой земле.
— Хорошо,— ответил робот.— Мы все части дерева сложили в наш звездолет. Но, Высочайший, не доверяйтесь все-таки дереву. Я проверил пробы сока... В соке нет никакого красящего пигмента, наличием которого можно было бы объяснить его странный цвет.
— А может, это само дерево Познания застав- 1Яет нас видеть кровь? — проговорил Колдун.
Робот разразился металлическим хохотом. Колдун выключил передатчик.
Срезая следующую ветвь, он уже чувствовал себя намного спокойнее, хотя новый обрубок «кровоточил» еще сильнее.
Колдун переместился на следующую ветвь и, повернувшись спиной к стволу, двинулся к ее отдаленному концу. Внезапно ощутил под ногой что-то мягкое. Опустив глаза, увидел, что наступил на цветок, упавший не то с верхушки дерева, не то с одной из только что срезанных им веток. Колдун нагнулся и поднял его. Цветок был раздавлен, стебель его сломан, но, даже умирая, он каким-то необъяснимым образом вызывал в памяти женское лицо.
...Колдун набросился на дерево Познания, надеясь, что усталость притупит разбуженные в нем чувства.
Работал с остервенением. Произносил заклятие за заклятием, срезал ветви и сбрасывал их вниз. Сок обагрил его руки, запятнал одежду, но Колдун заставил себя не думать об этом, как и о цветах, о листьях, которые порою ласково касались его лица. К полудню он уже спустился ниже той ветви, на которой провел ночь, и над ним уходила ввысь, в листву вершины, огромная колонна оголенного ствола.
Он наспех пообедал и снова взялся за работу. Солнце палило нещадно, и сейчас Колдун остро ощущал отсутствие ветвей и листьев, которые накануне защищали его от жгучих лучей. Своими размерами нижние ветви внушали ему благоговейный страх.
Чем ниже Колдун опускался, тем яростней звучали его заклинания, тем сильнее кровоточило дерево. Кровь, сочившаяся из обрубков, каплями стекала вниз, заливая ветви и листья и превращая все вокруг в какой-то кошмар из окровавленных пальцев и пропитанной красным одежды. Временами Колдуна совсем покидали силы, руки не слушались его, едкий дым, выпускаемый им из специального прибора, напоминающего слоновий хобот, застилал глаза, но он не уставал твердить себе, что если не доведет дело до конца и оставит живым хотя бы один росток или цветок с этого дерева, то никогда не станет Верховным Правителем Вселенной. Словом, к исходу дня работы оставалось уже не так и много.
Он расположился в капсуле на одной из ветвей и попросил роботов прислать ему воды и ядовитых веществ, которые он применял для своих новых опытов. Когда роботы выполнили его просьбу, Колдун спокойно прикрыл глаза.
На небе высыпали звезды. Колдун подумал: «Интересно, придет ли она сегодня ночью? Если да, я тут же с нею разделаюсь с помощью новой ядовитой смеси с планеты Орта».
Становилось все холоднее. Наконец поднялась первая луна, и вскоре к ней присоединились две ее серебристые сестры. Их белоснежное сияние преобразило дерево. Ветви, в том числе и та, на которой он сидел, казались лепестками огромного цветка. Но иллюзия эта вмиг рассеялась, когда взгляд Колдуна упал на поднимавшийся из самой середины этого цветка изуродованный, весь в обрубках ствол.
Колдун не отвел глаз. Встав во весь рост, он повернулся лицом к стволу и взглянул вверх, на эту беспощадную карикатуру, созданную его собственными руками. Выше и выше поднимался его взгляд, все выше и выше, туда, где прекрасная, как волосы женщины, блестела шапка вершины... Колдун вдруг заметил, что в волосах был заколот цветок, одинокий цветок, слабо мерцавший в лунном свете.
Он протер глаза и присмотрелся. Цветок не исчез. Он был какой-то странный, не похожий на остальные: цвел над самым близким к вершине обрубком ветви. Над тем самым обрубком, где он впервые увидел кровь дерева.