[67], уже выяснилось, что перед ними русский пароход «Аргунь». Корабль, ранее ходивший только по Амуру, а сейчас отправленный находящимся сейчас неподалеку, в только что основанном городе Николаевск[68], контр-адмиралом Завойко, в дозор. И полчаса спустя Верховцев уже ступил на его палубу.
Стоило признать, корабль был необычный. Для русского флота – так уж точно. Нет, колесные пароходы с дополнительными мачтами для использования парусного вооружения – дело вполне привычное. А вот корабли с железным корпусом – это уже куда серьезнее. Строили, конечно, и такие, но это была, скорее, экзотика. А здесь, на краю мира, да еще и, как с гордостью заявил капитан, построенный из местных материалов… У сибиряков явно было чему поучиться.
К обеду поднялся ветер. Несильный, однако достаточный, чтобы корабли смогли дать ход, и «Аргунь» сопроводил эскадру в удобную бухту по соседству, а «Миранду» – в Николаевск. Помощь была очень кстати – все же вести корабль в незнакомых водах удовольствие не из лучших. А так уже на следующее утро «Миранда» бросила якорь аккурат напротив только что основанного города. И Александр, несколько раз вздохнув, отправился на берег. Сейчас ему предстояло вести разговор с высоким начальством, и это могло оказаться более сложным, чем вести эскадру через океан.
Верховцев сам себе не признавался до последнего, однако же пришлось. Нет хуже, чем врать себе, чревато. Так вот, он боялся. Точнее, опасался, но все равно ощущения были напрочь забытыми. Он слишком долго был в море и привык, что самый главный начальник на тысячи миль вокруг – он сам. Со всеми плюсами и минусами своего положения, плюс давящая на плечи ответственность… И никого, кто мог бы ее снять. Зато и приказать делать хоть что-нибудь, руководствуясь непонятными «высшими интересами», тоже нет. Верховцев привык к самостоятельности, привык, что любое решение – это его и только его право. И сейчас, идя на встречу с целым контр-адмиралом, точнее, генерал-майора флота[69], человеком, многократно превосходящим его и знаниями, и опытом, и заслугами, не говоря уже о размерах эполет, он чувствовал себя немного… странно. А потому, соответственно, нервничал.
Однако и не идти было нельзя. Думать надо было раньше. Тогда бы пошли напрямик в Индийский океан. Ну а раз уж сам начал искать своих, требовалось идти до конца. И, стиснув зубы, чтоб не выдать обуревающие его чувства, Верховцев в последний раз одернул изрядно потрепанный мундир и отбыл на берег.
Город производил впечатление одной всеобщей стройки, да, собственно, и был ею. Стук топоров, повизгивание огромных двуручных пил, распускающих толстые бревна на аккуратные доски, сочная ругань… В общем, все как положено. Александр не торопясь шел по едва намеченным улицам, вдоль возведенных, строящихся и даже еще не начатых домов. Запах свежей древесной смолы, разогревшейся на ярком солнце, щекотал ноздри.
Народ кругом сновал невероятно деловитый. Все что-то тащили, куда-то спешили, бодро переговариваясь. И мужчины, и женщины… И на фоне этого промчалась куда-то целая орда детей, горластых и радующихся жизни, таких же, как в любой точке мира. Город строился и торопился жить.
А еще сразу бросалась в глаза разница между старой Россией и этими новыми землями. Там все сжато, домишки что в деревнях, что в городах теснятся друг к другу. Здесь же строили с размахом, закладывая огромные подворья, и плевать хотели на чье-то мнение. Земли много, и ее занимали явочным порядком. Люди обустраивались на века и желали передать детям как можно больше. Это можно было только уважать.
Резиденция военного губернатора Камчатки, а заодно начальника морских сил, находящихся в устье реки Амур, оказалась просто большой избой. По сравнению с ней аналогичное здание в Архангельске смотрелось настоящим дворцом. Впрочем, наверняка это было место временного размещения, пока не построят чего получше.
У входа сидел солдат, изображая караул. Именно что изображая – одной ноги у него не было. Похоже, взяли инвалида на непыльную должность, чтоб с голоду не помер. Стоило признать, о своих людях губернатор заботился, и это внушало осторожный оптимизм. При появлении офицера караульный попытался встать, но Александр лишь махнул ему рукой, сиди, мол, а потом вошел. Тяжелая дверь едва слышно скрипнула, пропуская его в полутемное помещение – на смазке здесь не экономили. а вот для освещения использовали только окна.
Здесь царило деловитое оживление, которое, как ни странно, производили всего пара офицеров. И они действительно работали – один с невероятной скоростью делал какие-то чертежи, второй строчил пером в амбарной книге нереальной толщины. Правда, на Александра они отреагировали, как и положено штабным, мешая легкое превосходство штабных над простыми офицерами и, одновременно, чинопочитание. Все же погоны, у одного поручика, у другого – прапорщика, да еще и пехотные смотрелись на фоне просоленных океанской водой капитан-лейтенантских эполет весьма скромно.
– К генералу Завойко, – получилось хрипловато, голос от вечного пребывания на ветру и необходимости периодически во всю мощь легких орать команды за время походи изменился, и сильно. Раньше Александр этого не замечал, а теперь вдруг почувствовал.
– Как прикажете доложить? – поинтересовался занимающийся чертежами прапорщик. Небольшая пауза, с которой он отреагировал, могла быть объяснима увлеченностью работой. А могла – штабным снобизмом, извечной болезнью всех оказавшихся у власти офицеров небольшого ранга. И гадай теперь, чем именно.
Вообще-то, можно было их «построить», но – зачем? Александр не любил этого, да и, откровенно говоря, не умел толком. Ну, он так считал. Орать на своих людей ему не требовалось, а чужих всегда проще впечатлить бортовым залпом. Здесь же – штаб со своими законами, и связываться откровенно не хотелось.
– Капитан-лейтенант Верховцев, Александр Александрович.
Прапорщик кивнул и скрылся в глубине дома, чтобы, вернувшись через полминуты, сделать приглашающий жест:
– Проходите.
Василий Степанович Завойко был крепким, но сухощавым человеком, гладко выбритым и с ранней сединой в волосах, чуть более сорока лет от роду. Правда, выглядел старше, но это и неудивительно – не самая легкая доля ему выпала. Одна оборона Петропавловска чего стоила. А еще кругосветка, исследования Дальнего Востока… В общем, нормальная судьба для потомственного моряка.
Сейчас он сидел на простой лавке, сделанной из единой доски. Судя по размерам, дерево, пошедшее на нее, было обхвата в три, не меньше. Китель с изрядно потрепанными эполетами аккуратно висел на крючке, а сам губернатор, обряженный в белоснежную рубаху и босиком, вкушал то ли поздний завтрак, то ли ранний обед. Судя по набору блюд, скорее, второе. И на визитера он посмотрел с интересом, но без удивления. Все правильно, наверняка уже доложили, что и как.
– Ваше превосходительство…
– И все такое прочее, – отмахнулся Завойко. – Оставьте. Я знаю, кто вы, обойдемся. Есть будете?
– А не объем?
Прозвучало это немного вызывающе, хотя вырвалось случайно, однако губернатору, видимо, понравилось. Ухмыльнувшись, он коротко свистнул, и в комнате материализовался широкоплечий матрос, одетый, скажем так, не совсем по уставу. Здесь к этому, очевидно, были вынуждены относиться как к неизбежному злу, а потому и внимания не обращали.
– Петрович, сообрази гостю обед.
Матрос лишь кивнул и со сноровкой, выдающей немалый опыт, в считанные минуты организовал и обед, и графинчик неплохой наливки, правда, совершенно некрепкой. Не пьянства ради, а удовольствия для. Что же, хотя Верховцев и недавно позавтракал, но отказываться от предложения старшего в чине глупо. Хотя, если честно, больше, чем обед, его заинтересовал стол. Тоже сработанный из одной доски. И появлялся закономерный вопрос: какого размера было ЭТО дерево?
Ели молча. Наливка была хороша, да и еда тоже. Правда, на взгляд Александра, несколько простовата – на эскадре готовили лучше. Ну да там и опыт другой, и женская рука чувствуется, да и специи чуть не со всего мира – на покупку того, что может разнообразить меню в долгом походе, Верховцев выделял деньги из собственного кармана. Остальные капитаны делали то же самое – на питании команды экономить они не собирались. Тем более что сами столовались из общего котла – так уж повелось с первого дня, еще на Балтике. Здесь же с приправами дело обстояло так себе, хотя какие-то местные травки чувствовались и пикантности немного придавали.
А вот от чая у Александра едва глаза на лоб не полезли. Не то чтобы он был плохо заварен, да и незнакомые ароматы вроде бы не забивали естественный вкус, но вот где-то к концу первой части Верховцев ощутил внезапный прилив бодрости. И, видимо, это отразилось то ли на внешнем виде, то ли поведении… Во всяком случае, Завойко добродушно усмехнулся:
– Ну, как вам чаек?
– Очень… Хм…
– Лимонник, корень женьшеня и еще кое-какие травки. Придают сил, позволяют бороться со сном…
– Поделитесь рецептом? Ночью, на вахте, это может быть весьма полезно.
– Разумеется. Хотя здесь у нас тихо, и подобные изыски не слишком востребованы.
– Зато, когда мы двинемся на юг, пригодится.
– На юг? – Завойко приподнял брови. – Вам надлежит усилить оборону…
– Стоп! – Александр негромко, но весомо хлопнул рукой по столу. Доска загудела. Откровенно говоря, раньше он бы не посмел так себя вести, но приобретенные в походе привычки вылезали сейчас, как тесто из кастрюли. – Что нам надлежит – решаю только я.
– Вот как? – Завойко не разозлился на дерзость, но выглядел удивленным. – И почему вы так уверены, что имеете право спорить со старшим в чине?
– Потому что моя эскадра – это моя собственность. Потому что у меня предписание вышестоящего командования. И потому, что я не уверен в том, что вы сумеете использовать эти корабли по назначению.