– Объяснитесь, – в голосе Завойко громыхнули отзвуки стремительно набирающей мощь грозы.
Александр пожал плечами, уселся поудобнее, и – рассказал. Все с самого начала. От момента, как попал в плен, и до того, когда прибыл сюда.
– …Итак, – завершил он повествование, – резюмирую. Вы сумели в тяжелых условиях отбросить превосходящие силы врага, а потом отменно организовать эвакуацию. Однако при этом изначально имели эскадру и не пытались организовать активные действия. У нас не было ничего, но сейчас шесть кораблей и полностью очищенные от противника воды. В которых держать эскадру и не использовать ее – преступление. И я вижу всего два варианта. Или мы получаем пополнение людьми и идем дальше, или все равно идем дальше, но рассчитывая исключительно на собственные силы. Выбор за вами.
Завойко некоторое время думал. Было видно, что он – в гневе, потому как его только что ткнули носом в собственные ошибки. Не меньшее раздражение вызывал и тот факт, что человек, сидящий перед ним, молод и нагл, и не собирается даже обращать внимания на его погоны. С другой стороны, и ссориться ему не хотелось. Несколько секунд он смотрел на Александра, стиснув зубы так, что они, казалось, сейчас начнут крошиться. А потом удивительно ровным голосом сказал:
– Идите, капитан-лейтенант. Я обдумаю ваше предложение. Вас оповестят.
Снова ветер в лицо, опять крутая океанская волна, которую вспарывают форштевни боевых кораблей. Эскадра шла на юг…
Стоило признать две вещи. Во-первых, дипломат из Верховцева никакой. Оно и неудивительно, это приходит с возрастом и жизненным опытом. А во-вторых, Завойко – мудрый человек и патриот. Ибо он сумел выставить за скобки поведение Александра, которое, откровенно говоря, вплотную граничило с хамством. Кто другой после того разговора если и не попытался бы взять обнаглевшего капитана под арест, то уж как минимум начисто игнорировал бы все его потуги, а то и вовсе из города выгнал.
Завойко же сделал молодому коллеге скидку и на возраст, и на долгий переход, и на реальные заслуги. Переступил через собственные гордость и амбиции, понял как моряк моряка и – простил. Когда Верховцев на третий день своего пребывания в Николаевске сообразил, наконец, сколь грубо себя вел, и пришел извиняться за бестактность, губернатор лишь вздохнул и махнул рукой. Теплее их отношения после этого не стали, но хотя бы исчезла недосказанность, мешавшая работе.
Надо признать, их заход в Николаевск оказался полезным для всех. Эскадра избавилась, наконец, от обузы в лице транспортных кораблей. Все же эти тихоходные посудины иной раз изрядно мешали. Губернатор же получил корабли, а главное, их груз – пшеница лишней никогда не бывает. Особенно когда идет война. Да и, откровенно говоря, даже в мирное время в этих местах пахота и урожаи пока оставляли желать лучшего. Окраина, которую только-только начали осваивать, нормальная ситуация. Так что груз пришелся очень кстати. Правда, оплата… Ну, тут пришлось договариваться. Денег у Завойко на обеспечение призовых выплат банально не было.
Что же, оставалось довольствоваться расписками, в надежде что их оплатит казна. Когда-нибудь. Если вообще не начнет ссылаться на патриотизм и общий дефицит расстроенных из-за войны финансов. С другой стороны, таскать корабли с собой тоже не вариант, да и патриотизм, говоря по чести, имелся. В общем, согласились на расписки. Причем только за хлеб – Завойко сразу же дал понять, что истраченный на подрыв вражеской эскадры хлопок никто компенсировать в принципе не станет. Что же, мир несправедлив, и приходилось довольствоваться тем, что получилось выбить.
Зато матросу, пленившему французского лейтенанта, теперь не приходилось беспокоиться о своей награде. Получит, как вернутся домой – бумага у губернатора, которому сбагрили пленного, подтверждала сей подвиг. Хоть это слава богу…
Удалось набрать и людей. Правда, в основном из казаков, которым вечно не сидится на месте. По Амуру их расселилось уже изрядно. Жаль только, в море согласились пойти немногие, и на паруса смотрели, как черт на святое причастие. Зато оружием владели неплохо, даже такой знаток, как Куропаткин, оценил. Стало быть, в абордажные группы пойдут, а всему остальному научатся.
А вообще, Александр все больше приходил к выводу, что главная беда России даже не дураки и дороги. Как минимум с одной из этих бед хотя бы понятно, как бороться. Всего-то и нужны профессиональные строители, лопаты, много щебня… Правда, что с дорогами делать – все равно неясно. Тем не менее главная беда не плохая дорожная сеть, некомпетентное руководство и даже не любовь брать «на лапу». Главное – это несоответствие запредельных масштабов страны и малой численности ее населения. Здесь, на окраине империи, людей было катастрофически мало. Непонятно даже, как отбиться-то смогли.
О чем Александр по-настоящему жалел, так это о том, что с ними не разрешили отправиться никому из экипажей, находившихся в этих водах кораблей. Смешно. Офицеров получить Верховцев не только не надеялся, но и не хотел. Своих за время плавания воспитали, причем на всех должностях, и добавка к ним кадровых качественно эскадру не так уж и усилила бы. Зато напряженности добавила б наверняка. Точно так же он не предполагал, что с эскадрой отправятся базирующиеся в этих водах фрегаты[70]. Слишком жирно, да и здесь могут пригодиться – мало ли, вдруг британцы найдут еще корабли, чтобы прислать на Дальний Восток. Хотя бы для того, чтобы русской кровью смыть полученную плюху.
А вот на то, что ему дадут опытных моряков, Александр рассчитывал всерьез. Увы, как раз этого добиться не удалось. Завойко, конечно, был патриотом – но ослаблять себя ради того, чтобы усилить эскадру какого-то выскочки, он не желал. Что же, его можно было понять. Обидно, досадно, однако приходилось выкручиваться с тем, что есть.
Куда большим шоком для Александра, да и всех, кто шел с ним, стала только что дошедшая сюда весть о кончине императора. Николай Павлович был, с одной стороны, еще нестар, ему не исполнилось и шестидесяти, а с другой, правил Россией без малого тридцать лет[71]. Глыба, без которой империю сложно представить, вот кем он был. И смерть от простуды… В это просто не верилось!
В тот вечер он напился до полной невменяемости. И не он один. Над всей эскадрой повисло тяжелое, почти физически давящее уныние. Пожалуй, случись врагу явиться на горизонте именно сейчас, ни один из кораблей их еще вчера грозной эскадры не смог бы оказать сопротивления. Но приказ бороться с врагом никто не отменял. Все на свете проходит, и через сутки люди ожили. Снова засвистели боцманские дудки, забегали люди. Эскадра готовилась выйти в море.
Как ни странно, в какой-то степени известие о смерти императора даже подстегнуло их всех. Ясно было: не случись этой войны – и он правил бы еще не один год. Именно запредельное напряжение последних двух лет подкосило царя-великана[72], и те, кто виновен в этом, должны понести наказание. Жизнь императора должна быть отмщена!
Пожалуй, единственными происшествиями за время их стоянки были конфликты с местными. Вначале – смешной. Какая-то разбитная вдова-казачка, приехавшая в город в компании односельчан с каким-то товаром, положила глаз на Куропаткина. Насколько это было серьезно – вопрос открытый, возможно, ее ничего, кроме легкого флирта, и не интересовало. А что? Высокая, статная, наверняка пользующаяся успехом у мужчин… Одинокая. Почему бы и не прогуляться с офицером-дворянином да не послушать заслуженные комплименты?
Вот только офицер тот был женат, и Алена, хоть и на сносях, пока еще отнюдь не собиралась демонстрировать всем выпячивающийся живот. Третий месяц всего, на внешности это пока не отразилось. Больше того, она категорически отказалась остаться в относительно безопасном Николаевске, пригрозив мужу скалкой и, естественно, добившись своего. К слову, ни ростом, ни статью она залетной гостье не уступала, да и нравом поморки, случись нужда, ничем казачкам не уступают. Дети Севера, и этим все сказано.
Как говорят мудрые старушки, если кто-то положил глаз на вашего мужа, это значит, что у него был лишний глаз. Применительно к данному случаю, до крайних мер не дошло, но за волосы женщины потаскали друг друга знатно. Народ собрался поглазеть моментально, в успевшей войти в колею и стать немного пресноватой жизни города и такое развлечение сошло за бродячий цирк с клоунами. В общем, едва разняли…
А вот второй случай был и серьезнее, и последствиями грозил неприятными. В командах за время похода оказалось немалое количество инородцев. Большинство, конечно, по-прежнему составляли русские, но процентов десять-двенадцать, не меньше, были ирландцы, норвежцы, испанцы, ну и еще кое-кто по мелочи. Естественно, разные народы, воспитание, взгляды на жизнь, вера, в конце концов… Притирались люди друг к другу с некоторым усилием, но все же бой и поход, а еще жесткая дисциплина сближают. Кому не нравилось – уходили, благо стоянок хватало, но покинули эскадру единицы.
Что объединяло всех этих людей, и русских и пришедших в команды позже, так это характеры. Все они были людьми храбрыми и решительными, из тех, кому не сидится дома. Вот только при этом склонными в силу все того же характера забывать, что в чужой монастырь со своим уставом не лезут.
Вот и случилось… Русским в Николаевске было вполне комфортно. Та же Россия, как ни крути. Есть какие-то местечковые нюансы – ну да и пусть их. К тому же пришедших с эскадрой воспринимали как героев. А что? Моря от супостата очистили, теперь можно не бояться нападения, да и в Петропавловск, кто хочет, вернуться. А потому и особых проблем не возникало.
Остальные тоже вписались вроде бы неплохо. Те же ирландцы, даром что народ буйный, очень быстро убедились, что русские не дураки и выпить, и угостить от всей широты души, и подраться. Нашли общий язык, в общем. Но вот с испанцами горячая кровь сыграла злую шутку. Если опустить подробности, один из этих умников, приняв на грудь лишку, возбудился, как лось во время гона, и решил поволочиться за местной красоткой. А когда ему популярно объяснили, что здесь ему не рады, вместо того, чтобы убрать паруса и вернуться к бутылке, схватился за нож.