Через пропасть в два прыжка — страница 1 из 44

Николай Николаевич Александров Через пропасть в два прыжка

Через пропасть в два прыжка

Книга 1 КИРИЛОВ

«Не тяните за хвост, если недостаточно точно знаете, что находится на другом конце…»

(Из школьного анекдота)

1. ПРОБЛЕМА, КОТОРОЙ ТЫСЯЧИ ЛЕТ

Под окном маячила фигура мужчины. Кирилов привычным взглядом окинул едва угадываемый в темноте силуэт и посмотрел на небо. Луна вяло плыла в полынье тающих облаков. Их полотнища, еще недавно раздираемые грозовым ветром, успокоились, замедлили бег, стали прозрачными. В центр лунного диска математически точно вписалось висящее на ветке яблоко. А без него бессменная спутница земли походила на расколотый на части красновато-медный круг — колышущиеся от ветра ветки яблони, словно трещины, хаотично делили ее на неравные части.

В помещении царил приятный полумрак. Тусклый свет чертил на полу квадрат окна, в котором была как бы натянута длинная тень сидящего на подоконнике Кирилова. Сквозь стекло двери с надписью «Операционная» от мощного софита лился ровный поток света, в которым загадочно бликовал портрет первого человека страны. По идее, висеть ему надо было не здесь, в предбаннике операционной, а совсем в ином месте, например, в кабинете главврача, кубатура которого могла потягаться со средних размеров дворцом культуры.

Кирилов некоторое время смотрел на портрет и вдруг вспомнил, что когда-то, очень давно, задолго до его прихода сюда, операционная была кабинетом расстрелянного в тридцать девятом наркома, а комната, в которой он сейчас находился, служила приемной. Так ему рассказывали, и он в это верил. Иначе как объяснить постоянное, ставшее традиционным, вывешивание этого портрета в столь неподходящем месте. К нему, кстати, все тоже давно уже привыкли и не обращали никакого внимания. А изображенный на нем человек тиражированно-умильно взирал на окружающее пространство, сохраняя при этом достоинство и высоту положения. И умиляться, вообще говоря, было чем: в бывшей приемной стройными рядками стояло двадцать восемь крашеных железных кроваток. А человек, безнадежно маячивший за окном, вполне возможно, имел отношение к одной из них. Однако, может быть, его интересовала стоящая пока пустой двадцать девятая? В кроватках, смежив крохотные красные веки, лежали маленькие, спеленутые простынками с черными инвентарными номерами, человечки.

Кирилов сидел на подоконнике и отдыхал. Эти, появившиеся недавно на свет двадцать восемь, были его. Он их принимал и, помогая в крике захлебнуться первым глотком воздуха, первым шлепал по задницам. Двадцать девятый будет не его. Двадцать девятого примет начинающий собственный отсчет студент-выпускник.

Повернувшись к окну, Кирилов удивился стойкости потенциального отца. Ночь уже основательно вступила в свои права. Сначала дождь, а потом и прохладный сентябрьский ветер, должны были прогнать мужчину, но этого не произошло. Тем не менее картина за окном была настолько привычной, что Кирилов перевел взгляд на небо. Луна заметно сместилась в сторону и, очистившись от ветвей, засияла в полной красе. Теперь она походила на чеканный червонец…

Ассоциация в сознании Юрия Николаевича была отнюдь не случайной. В раздевалке стоял старенький потрепанный портфель, а в нем лежала приготовленная им к продаже любимая книга. Иного пути выбраться из сложного финансового положения он не видел. До зарплаты полторы недели, а в кармане трешка с мелочью…

Из-за светящейся двери раздался звон. Металл, как камертон, протяжно зазвенел, постепенно стихая. Кто-то чертыхался в операционной. Кирилов по звуку понял, что упал не скальпель или, скажем, похожие на сильно вытянутые ножницы корцанги, а пинцет. Только он способен звучать от удара о кафельный пол так долго и мелодично. Юрий Николаевич резко поднялся и собрался пойти на помощь, но подумал, что его появление будет для практиканта скорее вредным, чем полезным. Если присутствие Кирилова станет необходимым, его позовут. Спокойный голос Юдифь Рувимовны — пожилого врача-анестезиолога — укрепил Юрия Николаевича в решении остаться на месте. Он вообще мог бы преспокойно уйти в ординаторскую и пить там чай, но сидел здесь, на подоконнике, понимая, что именно тут, в пределах звуковой досягаемости от операционной, его место.

Юдифь Рувимовна — невысокая с крючковатым носом и непомерными габаритами тела женщина, напоминающая, как это ни парадоксально, добрую бабу ягу, была опытным врачом и не доверять ее спокойствию означало не доверять самому себе.

— Спокойнее, Ванья… Теперь щипцы! Так, смелее… — подбадривала она стажера, которого величала неизменно в полушутливой форме, вставляя в его имя мягкий знак. Так, от робости, он сам назвал себя, когда появился здесь в первый раз: «Здравствуйте. Меня прислали к вам. Зовите Ванья…»

Дело шло к концу. Кирилов только теперь удивился — что-то на этот раз пациентка попалась молчаливая. За все время операции он слышал два или три коротких глухих стона.

Эту женщину, что недавно доставили в операционную, Кирилов не запомнил. Он вообще старался не вглядываться в лица пациенток. Его же, как ни странно — работает в халате с марлевой повязкой на лице — порой узнавали на улице. «Костик, познакомься! Этот дядя лечил твою маму, когда ты родился. Скажи дяде спасибо! Видите, какой он у меня скромный». Кирилов в таких случаях краснел, шарахался в сторону и старался как можно быстрее исчезнуть из поля зрения благодарной мамаши.

Мужик за окном был, как видно, из стоиков. Ни дождь, ни ветер не в силах был поколебать его решение дождаться известий от, жены. «Интересно, — подумал Кирилов, — какая сейчас „такса” у нянечек за выдачу информации в неположенное время? Года два назад это стоило, помнится, рубль. А сейчас? Цены ведь растут…»

Доразмышлять ему не удалось. Роженица застонала в полный голос, да так громко, что в кроватках раздался плач, новорожденные зашевелились и затукали. Конечно, для них надо бы подобрать другое место, не на проходе, более тихое. Но тут уж как всегда: и людей не хватает — одна сестра едва успевает в операционную и к малышам, и с помещением совсем плохо.

«Почему не слышно младенца? — уже не на шутку встревожился Кирилов, поднимаясь с места. — Вроде бы не должно быть никаких осложнений. Положение плода нормальное». Но его опасения оказались напрасными. Из двери операционной тотчас появился практикант, халат на его спине потемнел от пота. Стянув повязку с лица, он с облегчением вздохнул полной грудью.

— У-ух! Ну и упорная девка попалась…

— Ты про мамашу? Да, похоже терпеливая баба… Из лимитчиц, наверно. Они в деревнях все крепкие, без врачей обходятся.

— Да я про новорожденную! Шлепаю, понимаете, ее по заднице, заставляю закричать-задышать, а она ни ответа, ни привета. Хотел еще раз покрепче врезать, глянь, пошло дело само…

Появившаяся следом за стажером Юдифь Рувимовна сразу от дверей сделала жест, видимый Кирилову и незаметный для Ивана. Поднятый вверх большой палец правой руки означал, что все сделано высшим классом.

— Ты чего так дышишь? — Кирилов похлопал студента по плечу. — Можно подумать, сам рожал. Не надо чего перевязать тебе? — он засмеялся.

— От лампы жарко. Так, понимаете, шпарит, что сил нет…

— Не замечал. Может, дело в привычке. Вроде, нормально светит… Я тебя, Вань, чего спросить хотел… — замялся вдруг Кирилов, оглядывая торжествующего стажера с головы до ног. — Ты, случаем, не при деньгах? Мне бы двадцатник до пятницы…

Парень потускнел и стушевался.

— Честно говоря, я сам хотел к вам подойти… Пришлось стипендию матери отправить…

— Ты в общежитии в корпусе «Б» живешь? На втором этаже? Еще один вопрос — комендантом у вас, случайно, не Петр Михайлович? Ну, колченогий такой… Еще, помнится, исключительно «Прибой» курил…

— Он! — удивленно смотрел на врача Иван. — Значит вы все знаете?

— А ты думал, я сказкам про мамку и больную сестренку поверю? Это мы уже проходили. В наше время у Михалыча кличка была «Полкопеич».

— И сейчас такая же… — засмеялся стажер. — Он всегда, когда карты тасует, приговаривает: «Понемногу, братики, по полкопеечки».

— Не ввязывайся ты в это дело, — веско сказал Кирилов, поправляя пеленку на шестнадцатой кровати. Его руки дей-'Ствовали экономно и ловко. — Полкопеич и не таких как ты надувал… Где же нам с тобой подхарчиться? — он легким шагом прошелся по комнате. — Знаешь что… подкати-ка ты к Рувимовне. Мне она даст, но я просить не стану, уже должен сороковник, а ты попроси — студенту не откажет.

— Так я и на вас попрошу, — с готовностью откликнулся Иван.

— Не суетись… Я знаю, у кого взять, выкручусь.

Взять он решил у Тимура Гоглидзе — толстяка, балагура и бабника, который ко всему прочему был еще и сменщиком Кирилова по бригаде. Тот всегда был при деньгах, и они приходили к нему не с рынка или базара, о чем могли бы подумать иные, увидев его колоритные черты лица, а совсем другим путем. Вокруг грузина постоянно крутились женщины и девчонки, которым от него нужна была не столько любовь, сколько помощь в устранении ее последствий.

Из операционной выкатили на каталке роженицу. Она, хотя и была предельно измучена, но улыбалась искусанными губами. Взгляд ее следил не за Кириловым, и это его сначала удивило, а за студентом. А ведь так и надо, подумал он, студенту она обязана жизнью. Младенца еще держали в операционной — обмывали, пеленали. Ласковым, чуть хрипловатым голосом санитарка тетя Маша наговаривала первую молитву во здравие младенца. Отучить ее от этой привычки даже не пытались. Зачем, если дело свое она знала лучше других, знала до тонкостей. И когда Кирилову тонко намекали или прямо в лоб заявляли, что держишь, мол, верующую, набожную санитарку, а об этом знали все вплоть до главного врача, он просто рекомендовал этому советчику бросить все и идти на тетимашину зарплату. Старушка, видимо, догадывалась об этих разговорах на ее счет. В присутствии Кирилова она смотрела на него кротким выцветшим взглядом, часто помаргивая и скромно улыбаясь, а зная, что он три года назад развелся с женой, старалась подкормить его то домашними блинчиками, то положить котлетку побольше.

«Христе, Христе, — доносилось до ушей Кирилова. — Возлюби дитя твое. Милуй во здравие и спаси от греха. Весь мир твой и ты дитя богово».

«Телепатка она что ли?» — подумал Юрий Николаевич, слыша, как ребенок от бормотания тети Маши стал заметно успокаиваться.

Иван встрепенулся:

— Какие еще будут задания?

— Задания? — переспросил Кирилов, подходя к окну. — Видишь мужика, что стоит под окном…

— Мужика?

— Ага. Вон там, под тополем…

— Вижу.

— Выясни, чего он хочет. Если узнать как дела — не таись. — Кирилов кивнул в сторону маленьких кроваток. — Какой тут секрет… Дочка так дочка, а если сына хотел — тут мы не помощники…

Но встреча с незнакомцем не состоялась. Вернувшийся через несколько минут Иван рассказал, что стоило ему выйти на крыльцо, как неизвестный, прождавший уйму времени у подъезда, стремительно отошел в тень деревьев и быстрым шагом пошел прочь. Как показалось стажеру, при его появлении мужчина сперва ринулся было навстречу, потом посмотрел вверх и, увидев по-прежнему стоявшего у окна Кирилова, счел необходимым исчезнуть.

Юрий Николаевич выслушал студента, в раздумье почесал затылок, а потом со словами: «Ну, и бог с ним», отправился в ординаторскую пить чай. Мало ли на свете чудаков, мог бы все узнать и у стажера.

«А у Гоглидзе тоже, пожалуй, не получится перехватить… — рассуждал Кирилов, лежа на жестком медицинском лежаке. — Что-то он говорил про покупку машины… В общем, крути-не крути, а придется с утра идти в букинистический…»

2. РОЗЫГРЫШ?

«Что-то в моей жизни неправильно», — подумал Кирилов, возвращаясь утром домой. Со стороны реки наползал холодный клочковатый туман — он заполнял улицы, прятал лица людей, проезжающие машины, искажал очертания домов, но ничего этого Юрий Николаевич не замечал.

«Что-то в моей жизни не так, — мысленно повторял он, поднимаясь на четвертый этаж по истертым посередине ступеням. — И где случился поворот в судьбе? Где ошибка?» — продолжал он, отпирая старинную тяжелую дверь отцовской квартиры.

В тридцать семь, несмотря на некоторую, еще едва заметную, грузность фигуры, он отличался легкой походкой, отменным здоровьем и относительно бодрым расположением духа. Чего греха таить — он не отказывал себе ни в чем, но старался знать меру. Мог и выпить в компании друзей, но всегда не только сам добирался домой, а и выглядел так, что никто не мог заметить ничего предосудительного в его облике. И все же, несмотря на видимое благополучие, причины недовольства собой у Кирилова имелись. Разменивая четвертый десяток, он вдруг понял, что жил не так, как другие. У него не было сверкающей лаком машины (пусть хотя бы «ушастый» запорожец — так и того нет), не было утопающей в зелени дачи, да и мало ли чего иного, что имели люди в его возрасте. Весь же его «багаж» состоял из оставленной им жены со взрослой дочерью да старой отцовской квартиры, единственным богатством которой служили книги, тщательно собираемые и любимые уже несколькими поколениями Кириловых. Отец, опираясь на большие армейские заслуги, выхлопотал себе престижный санаторий и ежегодно по три-четыре месяца проводил там. А Кирилов-младший (если допустимо так называть человека его возраста), кроме работы, знал практически только дом, несколько магазинов поблизости, кинотеатр, расположенный в пятнадцати минутах ходьбы, да десяток институтских друзей, которые всегда в разъездах и командировках. Вот так и получилось, вольно или нет, что превратился он в книгочея, благо времени хоть отбавляй — сутки дежурства, трое отдыха.

С заветной книжкой, что таскал в портфеле, Кирилов пока не расстался. Дома он положил в портфель трехтомник «Истории русской словесности». У букинистического Кирилов сразу же взяли в оборот перекупщики. Особенно дерзок и нахален был плохо выбритый дылда с толстенной, плотно набитой сумкой с затейливой надписью «Париж». Углядев один лишь корешок мелькнувшей в портфеле кириловской книги, долговязый сразу же разругался со своими «коллегами» и, вволю пособачившись с ними, поволок ничего не понимающего «клиента» в скверик, к памятнику героям Плевны. Пока Кирилов оглядывал место, по его мнению, совсем не подходящее для такого рода сделки — подумать только — в каких-нибудь ста метрах от памятника начинали громоздиться тесно приклеившиеся одно к другому здания ЦК, перекупщик извлек из кармана хрустящую пачку свежеотпечатанных и еще перевязанных красной банковской лентой десяток и шустро отсчитал семь банкнот.

Кирилов еще крепче сжал свой портфель и глядел в сторону Старой площади.

— Да ты, мужик, не дрейфь, — громко сказал перекупщик. — Они в эту сторону не глядят. Я уж столько здесь купил-продал, не счесть. Ты что ль первый, — он засмеялся. — Чего там у тебя блескнуло, вроде петербургского издания записок ее императорского… Екатерина — не ошибаюсь?

Можно было только удивляться его чутью — за какую-то секунду все разглядел, но Кирилов этому почему-то не удивился. Может оттого, что больше всего на свете боялся быть «застуканным с поличным». Но до сего момента он еще никогда не совершал ничего предосудительного.

— Доставай товар! — напористо предложил перекупщик. — Тут семь дензнаков, — встряхнул он купюрами. — Извини — неконвертируемые…

Кирилов посмотрел на грязноватые руки мужчины, на «траур» под нестриженными ногтями, вспомнил бережность, с которой он брал книгу, перелистал страницы. В груди что-то захолодилось, и он с невесть откуда взявшимся облегчением, созревшим вместе с решением, отказался от продажи.

— Да ты что? — изумился мужчина. — Думаешь, мало? Ей бо, хорошую цену даю — она по каталогу на пятьдесят тянет.

Кирилов знал, что собеседник врет — книга стоила гораздо дороже, но не хотел продавать ее совсем по другой причине: ему стало вдруг жаль расставаться с ней, как с другом.

— Нет. Я передумал! — решительно замотал головой Юрий Николаевич.

Кудлатый и плохо выбритый дылда пронзил врача колючим взглядом, в раздражении бросил деньги в распахнутый зев своей сумки и, ни слова не говоря, ринулся назад к магазину. Кирилов секунду-другую рассматривал смачный густой плевок на своем ботинке, хотел было догнать хама и поговорить с ним по-мужски, но медленно вытер носок ботинка о траву и пошел к дому.

Поднявшись из кресла, Кирилов прошлепал стоптанными тапочками по паркету, потемневшему от времени и многократных натирок. Когда-то его терла домработница (было, было и такое время), потом поочередно мать и отец, потом он сам, затем помогала жена, пришло время чуть-чуть помазать в танце ногой дочке, теперь он снова трет паркет один и уже, наверно, так будет всегда.

В холодильнике на тарелке желтел полузасохший кусок сыра, который ни в коей мере не мог возбудить аппетит. Рядом с тарелкой, завернувшимся в газету ежом, зашуршал почерневший кочан капусты. Картину оскудения дополнили две бутылки из-под минеральной. Отрезав большой кусок прихваченного в булочной «Бородинского», посыпав его крупной солью, Кирилов вонзился в хлеб зубами.

«У кого бы стрельнуть тридцатник? — размышлял он, покачиваясь на треногом кухонном табурете. — Нет, к жене он обращаться не будет. Опять разговор про то, что она получает слишком маленькие алименты, а дочь взрослая и ей надо хорошо одеваться. Знамо дело, надо. А ему что делать? Подхалтуривать, как Тимур, незаконными абортами? С души воротит».

В комнате зазвонил телефон. Кирилов отрегулировал его на самый тихий звук: номер его телефона почти совпадал с номером магазина, ошибались часто. Но звонить начинали не раньше одиннадцати, когда открывался магазин, а сейчас было около десяти. Правда, с понедельника с телефоном начали происходить чудеса. В отсутствие хозяина старенький автоответчик тарабанил в трубку, что положено: «После гудка сообщите все, что сочтете необходимым — это будет записано на ленту». Неизвестный абонент шумно дышал в трубку, ничего не спрашивал, ждал, похоже, «живого» голоса, пыхтел и не поддавался на стандартные просьбы магнитофона. Таких звонков Юрий Николаевич насчитал семь.

— Слушаю! — Кирилов прилег на кровать, прижимая трубку к уху.

— Телефонная станция беспокоит… — голос был сухим и бесстрастным, но Кирилов врачебным чутьем почувствовал, что собеседник. простужен. — Проверочка на линии. Жалобы в наш адрес имеются?

— Жалобы? М-м-м… Как вам сказать… Вроде нет.

— Шорохи, шумы, посторонние подключения? — продолжала выяснять трубка.

— Как всегда…

— Видите, какой вы покладистый — все бы так, а то пишут жалобы. Может, хотите поменять телефон на более современную модель? У нас сейчас венгерские поступили. Дешевые и очень удобные…

— Дешевые? — переспросил Кирилов и задумчиво потер переносицу. — А шнур вы удлинить можете?

— Конечно! Скажите, когда к вам придти, и давайте уточним адрес.

— После зарплаты…

— Хм, — рассмеялась трубка. Кирилов отметил, что смех был лающим, каким-то деланным. — А когда у вас зарплата?

— Действительно, глупость сморозил. Простите…

— Адресок давайте проверим. А то у нас девочки в журнале такие каракули оставляют — сил нет…

Кирилов едва закончил диктовать номер квартиры, как в трубке раздалось нечто совсем непонятное. Неизвестно откуда взявшийся с привкусом металла голос врезался прямо в разговор и произнес для кого-то предназначенное предупреждение: «Связь по радио!» Потом прервался и через некоторое время повторился. Следом за этим внезапно раздались гудки отбоя — на том конце положили трубку.

То, что общение с районной АТС не может происходить посредством радиосвязи, для Юрия Николаевича было абсолютно ясно. От дома до станции вряд ли будет больше семи минут ходьбы. С другой стороны, припоминал он, вроде бы фраза «Связь по радио» сопутствует междугородним разговорам.

«Меня хотят ограбить! — с неожиданной радостью подумал Кирилов. — Иногородние гастролеры выяснили адрес… И те семь звонков „с сопением и пыхтением” — они же. Ну что ж, милости просим! Может придете и дадите взаймы…” — он повалился на постель и долго хохотал над понравившейся собственной шуткой. — Взаймы у грабителей! Ой-ей-ей… У грабителей… Взаймы!”

Это был поистине день звонков — телефон разразился новой трелью. Сомнений в том, что вновь звонит самозванец с телефонной станции не было, и Юрий Николаевич собирался выдать ему фразочку, достойную одесского грузчика, вложив в нее все, о чем уже успел подумать за это время.

Но он не угадал. Трубка сопела и пыхтела точно так, как семь раз до этого. Ни «алло», ни «я вас слушаю», ни «да, да, говорите» не дали никакого эффекта.

— Ну, и идите к черту! — он занес было руку, чтобы бросить трубку на рычаг, но она вдруг ответила до боли знакомым голосом.

— Юрка?

— Тридцать семь лет Юрка…

«Неужели Кабан объявился? — подумал Кирилов. — И десяти лет не прошло…»

Да, это был Кабан. Настоящая его фамилия, конечно же, звучала совсем не так. Сергей Орловский — школьный товарищ, с которым с первого по десятый Кирилов сидел за одной партой. Сколько проделок и проказ совершили они на школьной Камчатке — трудно было сосчитать. Прозвище приклеилось к нему в одном из походов. Кажется, это случилось после шестого класса. Сергей принялся с такой тщательностью собирать вокруг дуба прошлогодние желуди и кидаться ими в товарищей, что мигом завертелась веселая кутерьма и вскоре вокруг дерева все было перепахано словно здесь побывало небольшое стадо диких свиней. Нынешний Кабан не чета школьному — журналист одного из ведущих еженедельников «Пламя». Школьное прозвище так и осталось с ним, но обрело другой смысл — Сергей, почуяв журналистскую удачу, несся вперед, не разбирая дороги и выставив наперевес, словно клыки, перо авторучки и объектив фотокамеры. Вот у него, наверняка, можно было занять деньги. Судя по публикациям, которые следовали из номера в номер, недостатка в гонорарах Сергей не испытывал.

— Сережка, чертяка, сколько лет, сколько зим. Ты где? Бросай все и приезжай!

Трубка долго молчала, а потом произнесла почти узнаваемым голосом. Почти, потому что голос Орловского был явно озабоченным.

— С удовольствием, но я не в Москве.

— Куда тебя занесли беспокойные журналистские тропы? Что-нибудь раскопал интересное.

— Очень.

— Где ты?

— Слыхал про Аршальск? Есть такой город на карте…

— Прилетай, посидим. Побалакаем… А, догадался! Кабан, признавайся… Ты просто хлебнул лишнего и разыгрываешь?

— Юра, то, что я тебе скажу, это серьезно! Гораздо серьезнее, чем ты думаешь. Я хочу попросить тебя об одном одолжении. Обещай, что исполнишь…

— О чем ты говоришь, — в замешательстве произнес Кирилов, вставая с кровати, на которой сидел. — Конечно. Чего надо сделать? Говори!

— Я хочу, чтобы ты завтра прилетел в Аршальск. Я тебя буду ждать в шесть тридцать вечера перед гостиницей «Двина».

— Ты сдурел! Послушай…

В этот момент что-то неясное вмешалось в разговор. Кирилову показалось, что ему послышались из трубки какие-то стуки, глухие удары, звон стекла. Весь этот шум начал заглушать слова, и Кирилов громко закричал в микрофон:

— Сережка, ты слышишь меня? Что там у тебя происходит?

На какую-то секунду наступила полная тишина, и он услышал прорвавшийся голос приятеля:

— Они пришли! Я тебя буду ждать…

— Кто пришел? — уже не сдерживаясь, кричал в полный голос Кирилов. Но с того конца провода сначала донесся звук падающей трубки, несколько невнятных незнакомых голосов, потом грохнул сильный хлопок, напоминающий то ли щелчок, то ли шум лопнувшего огромного листа фанеры, непонятный треск и в сразу наступившей оглушающей тишине зазвучали гудки телефонного отбоя.

Правда, в самый последний момент, за мгновение до того, как трубку бросили или обронили, Кирилову показалось, что прозвучала какая-то странноватая фамилия и произнес ее не Сергей, а кто-то другой. Связь уже была плохая, и не исключено, что он мог ослышаться. И все же, он абсолютно точно слышал фразу, произнесенную Сергеем: «Острожнее с тра-ля-ля». Что это за «тра-ля-ля» — фамилия, а может и вообще неизвестно что, к примеру, кличка.

«Тра-ля-ля, тра-ля-ля… Мы везем с собой кота! Чижика, собаку… Эти борзописцы и разыграют — не дорого возьмут, — злился Кирилов, перелистывая страницы записной книжки. — Собрались, небось, на вечеринку и, надравшись как следует, решили повеселиться… Кабан, конечно, назюзюкался как маленький поросенок, лежит себе преспокойненько на диване в своей однокомнатной холостяшке и дурит мне голову. Хорош я буду — брошу все и полечу к черту на кулички. А на кой шут мне это надо?»

Домашний телефон Орловского молчал. В редакцию идти было еще рано: журналисты ведут богемный образ жизни и приходят на работу, в отличие от газетчиков, к обеду. А телефонов «Пламени» Кирилов к тому же не знал. «Верно эту братию раскритиковал Хейли, врезал этим любителям розыгрышей по первое число… Как он там выразился? — Кирилов достал роман и раскрыл на нужной странице. — Ага, вот: «Хоть они и утверждают, что беспристрастны, однако журналисты, как правило, люди, которые вечно грешат неточностями… Кроме того, эти самозванные судьи критикуют и осуждают всех и вся, кроме самих себя…” Здорово сказано — «кроме самих себя!» На двести процентов верно! Гори все огнем — сейчас завалюсь спать и никуда больше не поеду… Если ему надо, пусть звонит».

Юрий Николаевич, скрывая раздражение, с подчеркнутой тщательностью разобрал постель, плотно задернул штору, за которой плотной молочной пеленой растекался туман, выдернул из розетки телефон и с чувством исполненного на дежурстве долга улегся спать.

3. УДИВИТЕЛЬНОЕ РЯДОМ

Автобусной остановки словно не было и в помине: настолько сгустился туман. Он слоями плавно перетекал через парапет и липкими влажными щупальцами расползался по переулкам. Ждать стало невмоготу — все время подходили не те автобусы — и Кирилов, нахлобучив по самые брови синий берет, пошел пешком.

Проезжавшие где-то совсем рядом машины угадывались лишь по шуму и запаху. Нормальным днем, в хорошую погоду, Кирилов обычно не обращал внимания на ставшую привычной бензиновую гарь, но сегодня, то ли из-за каких-то особых качеств атмосферы, то ли потому, что зрение оказалось блокировано, резко, даже болезненно обострилось обоняние.

Тяжелая дубовая дверь на сильной пружине приоткрылась ровно настолько, чтобы пропустить Кирилова и немного уличной мороси. Стоило замешкаться, и входящий получал сильный толчок в спину.

Однако примечательным в редакции «Пламени» была не дверь, а буфет. Его слава, похоже, распространилась дальше самого журнала. Многие были наслышаны об отменных качествах приготовляемых в буфете пирожков, и, видимо, поэтому вахтер у всех без исключения требовал удостоверение. Те, кому не суждено было отведать произведений местных кулинаров, могли довольствоваться разглядыванием барельефа с гипсовыми амурами и таким же гипсовым рогом изобилия в руках. Барельеф имел один небольшой, но весьма существенный изъян — у воронки рога изобилия зиял скол. Поговаривали, что гипсовые плоды отвалились от изображения еще лет двадцать назад. Острословы-корреспонденты, естественно, не обошли вниманием этого факта и долгое время по редакции ходили сатирические стишки и анекдоты.

По редакционному коридору сновали сотрудники и посетители.

— Вы не подскажете, где найти Орловского? — остановил Кирилов курившую на ходу высокую блондинку.

— Третья налево, — махнула она рукой, вытирая ладонь о зауженные на щиколотках кожаные брюки.

В «третьей налево» за столом сидел патлатый толстяк в свитере с протертыми локтями. Весь он был какой-то пухленький, словно враз постаревший амур с барельефа. Покручивая в пальцах сразу два или три карандаша, он читал номер, пахнущий свежей типографской краской.

— Простите, могу я увидеть Орловского?

Мужчина, не отрываясь от чтения, махнул рукой в сторону коридора и, пробормотав нечто маловразумительное, еще ниже склонился к журналу.

«А ларчик просто открывался, — с облегчением подумал Юрий Николаевич. — Я так и думал, что это неуместная шутка. Кабан в редакции и болтается где-то по коридорам. Подождем».

Патлатый с остервенением исчиркал синим карандашом страницу и резко поднялся с места. Заметив Кирилова, он удивленно округлил глаза, словно не сам каких-то пять минут тому назад говорил с ним.

— Ко мне? Я не сижу в этом кабинете, я здесь случайно. Спрятался от всех, чтобы поработать…

— К Каба… Простите, — смутился Кирилов, сообразив, что чуть не назвал Сергея по прозвищу. — Мне бы Орловского…

Глаза мужчины еще больше округлились. Видимо, он склонен был к театральным эффектам — под пышными в стиле Дюма-отца усами оказались яркие пунцовые губы.

— Если не ошибаюсь, он до понедельника в отпуске. А вы кто? Может быть, я могу быть полезен? Оставьте письмо или жалобу, что там у вас — я передам.

— В отпуске? — с сомнением переспросил Кирилов, вставая со стула.

— Я же вам объяснил, — уже с раздражением, досадуя на непонятливость посетителя, произнес патлатый и ринулся к выходу из помещения.

— Но он мне сегодня звонил…

— Мало ли кому он звонит. А вы ему, собственно говоря, кто?

— Товарищ, — немного торопливо произнес Кирилов и так же быстро добавил, — школьный…

— Школьный? — переспросил отчего-то журналист и недоверчиво посмотрел на собеседника.

— Вы меня не помните? Мы с вами встречались у него на дне рождения. Правда, вот этого, — Кирилов провел рукой по своему лицу, имея в виду усы собеседника, — тогда еще не было…

— Помню! — журналист поднял вверх указательный палец и наклонил по-птичьи в бок голову. Кирилову показалось, что журналист его не только не помнил, но и не пытался этого сделать. Видимо, он принял решение поскорее ответить на все вопросы незваиного гостя и максимально быстро отвязаться от него.

— Сергей в отпуске до понедельника — об этом я вам уже говорил. Уехал он из города или нет — не скажу, не интересовался. Оформлял, кажется, по семейным обстоятельствам…

— Не в командировке он, выходит? — Кирилов пристально смотрел на мужчину.

— Экий вы непонятливый… Хотя, подождите! Вам, конечно же, есть смысл побеседовать с Мариной. Как я сразу не догадался… Идемте! — Мужчина подошел к двери и широко распахнул ее перед Кириловым. — Прошу!

Они долго шли по коридорам, сворачивали в какие-то переходы и закоулки и по тому уважению, с которым приветствовали пышноусого сотрудники редакции, Кирилову стало понятно, что он здесь не на последних ролях.

В комнате, куда привел Кирилова мужчина, стоял все заглушавший стрекот пишущих машинок, разом стихших при их появлении.

— Марина! — окликнул сопровождавший Кирилова. От окна поднялась полноватая, лет тридцати, женщина.

— Слушаю, Олег Игоревич!

— Побеседуй с товарищем, — он кивнул в сторону Кирилова, — и к четырнадцати я жду от вас подборку писем в десятый номер.

— Уже на машинке, Олег Игоревич. Постараюсь успеть.

— Что значит, постараюсь? Успеть! — Он, набычившись, склонил голову и исчез за дверью.

— Успеть! — передразнил его чей-то веселый голосок, и раздался смех.

У той, которую называли Марина, была легкая, почти неслышная походка. Она опять куда-то вела Кирилова по коридорам, пока они не оказались на площадке лестницы, служившей, очевидно, курилкой.

— Слушаю вас, — сказала женщина и улыбнулась. Кирилов удивился перемене: ее лицо, лишь минуту назад серьезное, мгновенно преобразилось, на щеках появились симпатичные ямочки.

— А кто этот, который привел меня? Ну, с драными локтями… Строгий такой…

— Ответсек… Собачья должность, между нами говоря: девчонки зря над ним потешаются. Но, надо полагать, вы пришли спрашивать меня не о нем?

— Я хотел узнать кое-что об Орловском.

Ямочки на щеках погасли.

— Это он вам посоветовал?

— Да.

— А вы кто Сергею? Может, из милиции?

— Школьный товарищ, сидели на одной парте.

— Товарищ? — Марина с непонятным подозрением быстро посмотрела на Кирилова, а потом отвернулась к окну.

— У вас есть сигарета?

Курила она, глубоко затягиваясь и размышляя о чем-то своем.

— Ну, что ж, — она повернулась к Кирилову. — Спрашивайте, школьный товарищ, а то, сами слышали, работы у меня много.

— Скажите, почему Сергей поехал в Аршальск не в командировку, а взял отпуск по семейным обстоятельствам?

— Откуда вы знаете про Аршальск? — Взгляд женщины стал недоверчивым.

— Если можно, я пока сохраню это в тайне.

— Хорошо. На ваш вопрос ответить просто простого — потому, что в командировку туда его не пустили.

— Кто?

— А какая разница — не пустили и все! Вы ведь не все говорите. Почему я должна быть откровенной?

— Поймите меня правильно, тайны никакой нет. Вчера я еще ничего не знал об Аршальске, но сегодня утром мне позвонил Сергей. Разве не странно хотя бы то, что мы с ним не встречались несколько лет, и вдруг такой звонок…

— Я не буду спрашивать про разговор, но думаю, что если он позвонил не вам, а школьному товарищу, — она сделала ударение на последних словах, — значит ему плохо… Поверьте, он очень гордый и ему, думаю, нелегко было решиться на такое… Вы не замечали ничего странного в последние дни?

— В смысле?

— Значит, не замечали… Это хорошо.

— Что «хорошо»?

— Хорошо, что не замечали, — думая о чем-то своем, произнесла женщина. — Ладно, я расскажу вам об этой истории, хотя Сергей и предупреждал меня, чтобы я держала язык за зубами.

— Простите, — перебил ее Кирилов. — Вы ему кто?

Женщина посмотрела на Кирилова прищуренными глазами.

— Сама не знаю. Да это и не важно… Недели две назад он вернулся из Сочи. Не часто ребятам удается попасть на юг в разгар курортного сезона, Сергею повезло. Приехал загорелым, отдохнувшим. А дня через два его словно подменили. Произошло это после того, как в редакцию приехали двое из Аршальска…

— Кто они?

— Не знаю. Знаю, что из Аршальска, и все. Беседовал Сережа с ними долго, причем не в редакции, а в скверике. Мне из окошка видно было. Гляжу, сидят и сидят, показывают ему какие-то бумаги, беседуют. Потом они ушли, а он вернулся.

Вечером, часов в семь пришел ко мне. Просил перепечатать сочинскую статью к утру. Я ему никогда не отказываю — мне нравится его почерк и читать интересно.

— Вы мне дадите прочесть эту статью?

— Она уже напечатана в последнем номере. У любого киоскера на прилавке найдете.

— Хорошо.

— Так вот, пришел он, а на самом лица нет. Спрашиваю, что произошло. Молчит и смотрит как-то не так. Словно щенок побитый… На другой день еще хуже. Я к нему с расспросами уже не лезла — сам рассказал…

— Это очень важно. Расскажите.

— Придется… Правда, Сергей предупреждал — молчать. Но… В общем, собрался он лететь в Аршальск к тем двоим. Командировку пробил. Созвонился с Аршальском, заказал гостиницу, все в полном порядке. Как всегда. А утром неожиданно на ковер его вызвали. Главный редактор обычно такими мелочами не занимается, а тут поди ж ты. Командировочное удостоверение самолично прямо в кабинете разорвал и строго-настрого запретил этим делом заниматься.

— Вот так заказал гостиницу…

— Я тоже подумала, что именно из-за этого звонка в Аршальск и расстроилось все. Но одного в толк не возьму: если вопрос с командировкой решался вечером, а отказ последовал рано утром, то выходит главному звонили прямо домой…

— А через кого ребята у вас гостиницы заказывают?

— Обычно через обкомы, горкомы… Мы же считаемся партийным издательством. Так что вот так…

— И он взял краткосрочный отпуск?

— Да. Сказал, что с матерью плохо, надо побыть дома.

— Неужели в редакции не знают, что она умерла семь лет назад?

— Кто мог запретить, тот не знает, а кто знал — те промолчали…

Кирилова покоробили слова Марины. Это не дело использовать давно умершую мать как предлог для каких-то своих целей. Видимо, Марина поняла, о чем думает Юрий Николаевич:

— Он перед отъездом сказал, что другого выхода у него нет…

— Да-а-а…

— Я больше вам ничем помочь не смогу. Все, что знала, рассказала. Наверно, попадет мне от Сергея. Ну, да ладно…

— И все же я хочу попросить вас еще раз — нельзя ли получить его сочинскую статью. Это мне кажется очень важным…

— Статью не найду, — задумчиво произнесла женщина. — Машинописные экземпляры все зарегистрированы, а журналы разбираются быстро. Разве что взять гранки или верстку? Кажется, у меня сохранился экземпляр… Пожалуйста, подождите здесь, я принесу…

4. НЕЗАПЛАНИРОВАННАЯ ВСТРЕЧА

Едва Кирилов отошел от подъезда редакции, как на него на полном ходу налетела женщина в алой шляпке с крупными цветами, приколотыми к груди. Сдобно ткнувшись в него пышной грудью, она не останавливаясь, прямо на ходу рассмеялась, бросив лишь одно слово: «Шестой!»

То ли наступил час всеобщего затишья, то ли горожане благоразумно решили переждать непогоду дома, но пешеходов на улице стало заметно меньше, чем утром. Если утром Кирилов обостренно чувствовал запахи, то теперь, после вопроса Марины — не замечал ли он чего-нибудь странного в последние дни, он весь невольно обратился в слух. И ему сразу же показалось, что за ним следят. Из-за спины, не приближаясь, но и не удаляясь от него, слышался мерный перестук каблуков. Стоило остановиться Кирилову, как шаги за спиной стихали. Он шел дальше — шаги слышались вновь.

Юрий Николаевич остановился у витрины комиссионного и открыл дверь. В магазине почти не было посетителей. Два-три покупателя разглядывали прилавки, где лежали импортные часы, всех цветов радуги румяна и прочая мелочь. Стрелочка «Прием на комиссию» показывала в боковую дверь. Кирилов вошел. За столом, явно скучая, сидел молодой парнишка в синем халатике с фирменным значком и вяло колупался отверткой в шикарном магнитофоне. Кирилов раскрыл портфель и извлек из него злополучный автоответчик. Парень бегло взглянул на него и бросил:

— Устаревшая модель. Порядка сотни.

— Подходит, — торопливо произнес Юрий Николаевич. — Если можно, то оформите побыстрее…

— Побыстрее? — Продавец вытащил ворох бланков. — Сейчас примем, завтра выставим, а уж потом, когда продадут, через две недели получите деньги… Правда… — он пододвинул к себе автоответчик и изучающе посмотрел на Кирилова, — есть и другой вариант…

— Согласен! Сколько?

— Пятьдесят на руки и мы никогда не видели друг друга.

— Семьдесят! — Кирилов двинул прибор ближе к парню.

— Тогда оформление и время… Пятьдесят пять и по рукам.

— Еще пятерку…

— Не толкану я его за столько…

— Ладно, давай деньги. Пятьдесят пять…

— По рукам!

В зале магазина, когда Кирилов вышел из оценочной, все оставалось по-прежнему — разве что появился неопределенного вида и возраста мужчина, приценивающийся к японскому зонтику. Кирилову на мгновенье показалось, что он его где-то уже видел, но где и когда — вспомнить было выше его сил. «Чепуха. Обознался. Мало ли в Москве людей, чем-то похожих один на другого… Чепуха!»

Убедившись, что за ним никто не идет, Кирилов в душе посмеялся над своими опасениями. И у Марины глаза на лбу от страха: мерещится всякое. Поразмышляв на эту тему, стал гадать, какие отношения у Марины с Орловским. К четкому решению так и не пришел, потому что у него засосало под ложечкой. Очень кстати рядом оказалось кафе, и он решительно открыл дверь.

Судя по свежему запаху краски, кафе открылось недавно. В нем было довольно уютно. Кирилов расположился у окна и с аппетитом ел суп, положив на стол перед собой принесенные Мариной гранки статьи Орловского. То ли манера письма была такая, то ли он хорошо знал Сергея, но читая, Кирилов слышал его голос, даже его интонации. Ничего особенно примечательного он из статьи не почерпнул. Подобные материалы обычно называются журналистским расследованием. Из статьи следовало, что передовой рабочий вступил в конфликт с руководством завода, а потом долго восстанавливался на работе, пытаясь найти защиту своих прав в различных инстанциях. И хотя статья, по словам Марины, уже была опубликована в «Пламени», финала в этой истории еще не было. Рабочему так и не удалось восстановиться на прежнем месте, да и начальство не сдало своих позиций. И только журналист решительно принял сторону «рабочего члена общества». Орловский в материале не назвал ни одного из персонажей поименно, ограничился лишь указанием должностей.

Посетителей в кафе было много, но того мужчины, который показался знакомым, нигде не было. «Померещилось», — окончательно решил он, разглядывая соседку по столу, вызывающе красивую женщину. Она, казалось, ни на что, кроме еды, не обращала никакого внимания.

Пообедав, Кирилов подумал, что компот настолько хорош, что не повредит взять еще один стакан. Кассир долго отсчитывал сдачу, и когда Кирилов вернулся к столу, его ожидала неприятная неожиданность: там, где он оставил гранки, стоял недопитый стакан чая. Исчезла и женщина, обедавшая с таким аппетитом. Стремительно бросившись на улицу, Кирилов тотчас налетел в тумане на мужчину в темных очках и с тонким посохом в руках.

— Что же, глаза потерял? — хмыкнул он ртом, полным нездоровых зубов, и неприятно захохотал. Кирилов в ужасе отшатнулся от него и тотчас услышал пронзительный скрип тормозов — у его бедра горела едва различимая сквозь водяную взвесь желтая автомобильная фара.

— Козел, идиот… — крыл его почем зря выскочивший из машины водитель. — Разве не видишь, что делается на улицах. Сидел бы дома, коль вовсе ослеп.

Вдоволь накричавшись, водитель вместе со своей машиной растаял, обдав вконец растерявшегося врача облаком противной бензиновой гари. Голова попросту шла кругом.

Добравшись до ближайшей телефонной будки, Кирилов набрал номер телефона одной из своих пациенток. Эти роды он запомнил навсегда — не так часто в столице рождается тройня. У Кирилова вообще это был единственный случай. Счастливая мамаша на радостях пригласила врача в гости. Ходили они вместе с женой, потом встречались еще несколько раз.

«Надо же, повезло твоей милиционерше, — несколько раз говорила Кирилову жена, — один раз помучилась и сразу трое. А тут, вспомнишь и призадумаешься, попадать ли снова в ваши руки…»

Номер долго не отвечал, и Кирилов уже хотел повесить трубку. Но вот что-то щелкнуло.

— Алло! Можно попросить к телефону Людмилу Сергеевну?

— Я слушаю. А это, вы, доктор. Рада слышать ваш голос! Как Надя, дочка? Потом, так потом… Так, так… Хорошо, встретимся у Пушкина через пятнадцать минут. Что-то произошло серьезное? Хорошо, сейчас приду…

Гарцева была точна. Да и понятно: долгие годы службы на Петровке, капитанский чин. Вообще-то Кирилов считал, что женщинам, будь они в армии или милиции, звания достаются труднее, чем мужчинам. И полагал верным мысленно приравнивать женщину-капитана как минимум к мужчине-подполковнику. А уж если женщина, подобно Гарцевой, работала в уголовном розыске, то планку следовало поднимать еще выше.

— Здравствуйте, милый доктор! — Гарцева была в строгом коричневом платье, поверх которого накинут светлый плащ. — Погода-то какая! Сколько живу, не помню в Москве такого тумана… Бр-р-р-р-… Достает до костей…

— Хорошеете, Людмила Сергеевна. Наверно, сказывается мужское окружение?

— Ха! — она отбросила движением руки темную прядь со лба. — Нашим мужчинам не до нас, все дела, дела… Вы мне не сказали, что у вас произошло…

Они сели на лавочку перед кинотеатром, и Кирилов долго рассказывал все, что с ним произошло за последнее время, делился сомнениями и предположениями. Рассказал и о происшествии в кафе.

— История, конечно, не ординарная, — задумчиво сказала Гарцева, пристально вглядываясь в лицо Юрия Николаевича… — Журналиста вашего я знаю, доводилось как-то читать его статьи. За словом, чувствуется, в карман не лезет, но и о завтрашнем дне не задумывается. Критика — вещь хорошая, но до известного предела. А то вот распутывать завязанные им узлы вынуждены посторонние люди…

— Какой же я посторонний?

— А кто же вы? Юрист? Нет! Специалист по улаживанию острых социальных конфликтов? Тоже нет! Вот нам, бабам несчастным, помогать, кроме вас, некому… Может, этим и стоит заняться, а?

— Может быть вы и правы, — в раздумье медленно произнес Кирилов, теребя в руках берет. — А милиция может этим заняться?

— А, простите, чем? Давайте рассуждать! Человек уехал в отпуск до понедельника. Криминала в принципе никакого нет, если не принимать во внимание обман руководства. Уехал, куда хотел, и проводит время, как заблагорассудится… Спрашивается: он пропал? Его, может быть, убили? Он настолько пострадал, что не может вспомнить, кто он есть и где его дом? Нет, нет и нет! Вот и выходит, что пока хлопоты совершенно напрасны…

— А гранки? Неужели, они могут кому-то понадобиться? Зачем их красть, если статья опубликована в журнале?

— Не знаю, и, наверно, никто вам этого не скажет, кроме человека, который их взял. Но допустите такую мысль: лежат на столе в кафе какие-то бумаги, человека, который их туда положил, уже нет…

— Я отходил к кассе…

— Рядом со столом все же вас не было, Юрий Николаевич. А некто, который вовсе не имеет никакого отношения к этой истории, просто любопытный человек, любящий читать, и все и всякое… Допускаете?

— Пусть будет по-вашему. Но скажите, откуда взялся мужчина, шедший за мной до комиссионного, я точно где-то его видел, только лица не могу припомнить… Я даже допускаю мысль, что виделся с ним не далее как вчера… Стоп! — громко произнес Кирилов и приложил ладонь к разгоряченному лбу. — Вспомнил! Я и не мог узнать его лица, поскольку видел лишь силуэт. Он проторчал весь вечер у подъезда роддома, а стоило выйти студенту, как он постарался исчезнуть из вида и остаться неузнаваемым…

— А может быть, Юрий Николаевич, стоит вернуться домой к жене и дочери, в чем-то повиниться и успокоиться. Поверьте, не мне говорить это вам — врачу, но женское сердце подсказывает: устали, задергались, а тут еще эти звонки…

Кирилов сидел и долго молчал. Гарцева снова пыталась как-то успокоить его.

— Можно тебя попросить об одном одолжении? — Кирилов поднял глаза и пристально, не моргая, посмотрел на нее в упор.

— Я твоя вечная должница, — решила она перейти, как и он, на «ты».

— Если я тебе позвоню в ближайшие два-три дня… — Ему с трудом давались слова, и он в такт словам кивал головой, словно это помогало выразить мысль. — Не откажи в самой простой помощи — это не потребует от тебя нарушать служебный долг. Но у меня одно условие…

— Какое?

— Все это — между нами. И если я попрошу по приезде, ты мне отдашь вот это. — Он протянул ей запечатанный конверт с нарисованным на нем веселым медвежонком. — Нераскрытым. Хорошо?

— Хорошо, но запомни и мой совет — ты лезешь в трудное дело.

— А как же ты уверяла, что мне все мерещится…

— Я обязана это сделать, хотя бы ради своих детей. Ты, Юра, отличный врач — не чета многим другим.

— Что-то на зарплате это не особенно отражается, — невесело усмехнулся Кирилов. — Ты мне лучше скажи — так работают ваши ребята? Да или нет? Мне больше ничего не надо!

Гарцева медленно отвела взгляд от Кирилова и молча что-то разглядывала на противоположной стороне улицы. Она оказалась в трудном положении. С одной стороны, у нее не было морального права врать этому человеку, видя его решимость, а с другой — ее связывали очень многие обязательства по службе.

— Твой рассказ уже давно натолкнул меня на мысль, что возможен и такой вариант. — Она совсем перешла на шепот, но Кирилов слышал отчетливо. — Но смущает, понимаешь, какой-то дилетантский подход… Не исключено, что это делается специально, чтобы ты сделал выводы и не лез в эту историю. По принципу: умный поймет все сам, а дураку не объяснишь.

— Выходит, берут на испуг? Но как вышли на меня?

— А выйти на тебя проще простого. Он же звонил тебе домой, сам говорил, а остальное дело техники. Есть, правда, в этой истории одно «но»…

— Какое «но»? — Кирилов уже не сводил глаз с Гарцевой.

— Запомни, когда дела касаются таких высоких уровней, на которых заказываются гостиницы в Аршальске, тут ни моя служба, ни я сама тебе не помощники. Мне жаль, но я вряд ли соберусь теперь рожать — врача твоей квалификации не так легко найти… Давай сюда конверт!

5. ВСЕ НЕ ТАК ПРОСТО

Стоило самолету набрать высоту — и непроглядный туман остался внизу, а здесь, в небесной вышине светило яркое солнце. Кирилову хотелось посмотреть вниз, но тучная фигура соседа слева не оставляла никаких шансов на успех. Ничего не оставалось делать как, прикрыв веки, попытаться вздремнуть. Однако заснуть не удалось: он привык почти не отдыхать после дежурства. В сетчатом кармашке спинки переднего сидения лежали газеты. Он выбрал наугад ближайшую. Оказалось — «Аршальская правда».

«Что ж, надо изучить место предстоящих действий. Что у них там интересного?»

Газета мало чем отличалась от обычных ежедневных газет любых других районов страны. Материалы о достижениях ры-бодобытчиков сменялись репортажами об успехах животноводов, новости арендного подряда сменялись объявлениями и рекламой кооператоров, а четвертая полоса как обычно была заполнена информацией о репертуаре кинотеатров, некрологами и тому подобной мелочью.

Табло давно погасло. Самолет лег на курс, можно было ходить по салону. Извинившись перед суетливой старушкой, которая поминутно поправляла, засовывала под сидение и извлекала оттуда сумки, авоськи и узлы, Юрий Николаевич с трудом выбрался в проход. Несмотря на категорическое предупреждение, из туалета нещадно несло табаком.

«Экие нетерпеливые, — подумал Кирилов, задвигая за собой гармошку двери. — Ведь при желании поймать вас вовсе не сложно. Замкнутый объем, как в романах Агаты Кристи, ограниченный круг действующих лиц и абсолютно жесткие улики. Даже просто проходя по салону, чувствовалось, что сильнее всего табаком разило из двенадцатого и двадцать второго ряда».

Ни мыла, ни полотенца, ни даже простеньких бумажных салфеток, в туалете не было. Кирилов достал носовой платок и принялся со всей тщательностью, присущей врачам и педантам, вытирать руки. В дверь постучали.

— Минуточку! — крикнул через дверь Кирилов, продолжая вытирать руки.

Но в дверь постучали более требовательно.

— Я уже выхожу… — громче крикнул Юрий Николаевич, не понимая, в чем дело. Сквозь рев и гул двигателей послышался поворот ключа в скважине и гармошка двери рывком сложилась, открывая доступ в клозет.

— Почему вы здесь курите? — Голос стюарда был суров и непреклонен. Кирилов глядел на розовощекого накрахмаленного парня, продолжая вытирать руки. Он ради шутки поднял их вверх и сказал шутливо:

— Сдаюсь, не кричите так громко…

— Ваш билет! — еще более сурово произнес молодой человек.

На них уже начали оглядываться, и Кирилов решил проучить парня.

— А у меня его нет, как не было и сигарет. Я чту законы Аэрофлота.

— А где же он? — опешил парень. — Как вы здесь оказались?

На дурацкие вопросы следовало отвечать точно также.

— По-маленькому зашел. Что, нельзя? А билет в портфеле под креслом…

— Вы точно не курили?

— Разрешаю обнюхать… — Пассажиры в соседних креслах начали посмеиваться. Стюард решил быстренько ретироваться, чтобы выйти из неловкого положения, в которое он попал.

— Ладно, продолжайте, — буркнул он и хотел вновь закрыть дверь, которую столь бесцеремонным образом открыл.

— Извините, — отстранил его Юрий Николаевич и вышел. — Не могу же я лететь здесь один до Аршальска. Не исключено, что другие тоже захотят воспользоваться услугами, оплаченными в билете. Могу вам дать совет, как поймать курящих: надо врезать в дверь глазок. Представляете, вы сможете узнать, что делают пассажиры в этой комнате…

В салоне засмеялись. Пожилой кавказец, даже в самолете не желавший снять кепку-аэродром, за спиной удалявшегося по проходу Кирилова повернулся к парню:

— Слушай, кацо! Понюхай меня — не пахну табаком? Должен пахнуть, я всю жизнь его выращиваю. Здесь может пахнуть, здесь и вот тут немножко.

И в этот самый момент Кирилов увидел ее! Она сидела в начале второго салона у окна. Он готов был поклясться, что поймал взгляд быстро отвернувшейся женщины. Правда, платье другое и не та прическа, но как бы она ни старалась стать иной, ей это не удалось.

Кирилов сделал вид, что не заметил ту, которая не далее чем пять-шесть часов назад украла у него гранки статьи Орловского. Стараясь не терять ее из виду, он сел в кресло, взял «Аршальскую правду» и сделал вид, что погрузился в чтение.

Одна статья, не замеченная им прежде, и впрямь показалась интересной. Дочитав ее до конца, он принялся читать снова. Некая журналистка, Маринэ Антонян под «нулевку» разделала местную милицию. Ребята в форме и в самом деле натворили немало. Один из оперативников без достаточных обоснований обвинил в грабеже рабочего комбината бытового обслуживания, а его дружок следователь возбудил уголовное дело. Этих негодяев в милицейской форме, как указывалось в статье, уволили из милиции. «А надо бы и судить, — подумал Юрий Николаевич. — Да так, чтобы другим неповадно было. — общественным судом».

Посадка оказалась трясучей и долгой. Засунув газету в кармашек сиденья, Кирилов уже не спускал взгляда с женщины у окна, решив не отставать от нее ни на шаг. Время позволяло, так как до встречи с Орловским у гостиницы «Двина» оставалось еще часа четыре. Трап подали быстро, но на выходе Кирилов замешкался, его оттеснили от выхода пассажиры, и та женщина уехала с первым аэродромным автобусом. А Кирилов опоздал не только на этот, но и на тот, что уходил с площади к центру. Пришлось долго ждать такси, поглядывая, как холодный северный ветер несет по мостовой первую поземку и бумажный мусор. Оделся Юрий Николаевич не по здешнему сезону — в плаще было холодновато. То, что он не один оказался в такой ситуации, не могло служить утешением: еще примерно человек десять, в том числе и теплолюбивый грузин в кепке-аэродроме, ежились под ветром.

Постепенно толпа рассасывалась. К остановке лихо подруливали индивидуалы, и, не обращая внимания на милиционера, застывшего у вокзала, уезжали в сторону города. Кирилов, похоже, нисколько не интересовал представителей частного извоза. Без вещей, с одним тощеньким чемоданчиком-дипломатом он воспринимался как типичный безденежный командировочный. А кем он был в самом деле? Довольно скоро он продрог и, заприметив на углу здания вывеску кафе, направился туда. В помещении прямо-таки жаром пылали батареи. На столиках белыми причудливыми цветами распускались в стаканчиках бумажные салфетки, белые скатерти похрустывали от чистоты и свежести. И при всем этом великолепии за столиками не было ни одного посетителя. Лишь за стойкой бара явно скучала средних лет женщина с огненнорыжей прической.

Взглянув на ценники, Кирилов сразу понял причину безлюдья — кафе кооперативное.

— Кофе! — Кирилов положил на поверхность стойки полтинник. Женщина окинула его изумленным взглядом.

— Приезжий? Из Москвы, наверно?

— Да…

— Тогда все понятно. Мы уж забыли, как он пахнет… Хотите горячего чаю с брусничным вареньем? Ягода местная, поэтому варенье вышло на славу, а чай, извините, у нас не растет, не взыщите, какой есть…

— С брусничным так с брусничным… А что же посетителей нет? Реклама плохая?

— Месяца три как муж все оформил и ремонт с делал. Здесь знаете, что раньше было? Обычный склад. Правда, небольшой. Пассажиры иногда забывали вещи, так здесь их и хранили. Но забывали мало, и склад практическ и пустовал. — Судя по всему, женщина была рада посетителю: есть с кем перемолвиться словом. — Ремонт обошелся сравнительно дешево. Муж все сам сделал — и мебель, и резьбу… Он раньше на судоремонтном по плотницкой части, а я дома хозяйствовала. Теперь детишки выросли, ухода таксэго, как раньше, не надо — вот и взяла на себя готовку, да п. риборку. Вы только не подумайте, что у нас здесь огромный доход…

— Неужели нет?

— Очень скромно. Правда, за ремонт рассчитались, а на зарплату выходит даже меньше, чем раньше у мужа получалось. Сам видите, посетителей не густо…

— Варенье сами варили?

— Дочка. Она у меня мастерица…

За спиной Кирилова ухнула входная дверь и в помещение не вошел, а ввалился огромный мужчина с крупными чертами лица настоящего помора и шкиперской бородой. В руках он нес огромных размеров картонный короб, в котором что-то позвенькивало.

— А вот и Никита! Муж, — коротко пояснила женщина.

— Очень приятно, — привычно сказал Кирилов, повернувшись в сторону вошедшего, и кивнул. Тот промолчал.

— Скажите, а как тут у вас с автобусом? — спросил Кирилов женщину.

— А куда вам ехать? В центр?

— К гостинице «Двина». Она в центре?

Женщина посмотрела на простоватый вид посетителя.

— В центре-то, в центре, но… — она еще раз быстро окинула его взглядом. — В нее без брони не устроишься…

— Да у меня в шесть тридцать встреча-возле гостиницы, а там найдем, где переночевать…

— Вы не успеете. Автобус в шесть двадвать и полчаса ехать.

— Досадно.

— А вы Никиту попросите подбросить. Он как раз собирался в хозяйственный магазин, а это в трех шагах.

— А это удобно?

— Отчего нет…

— Можно! — коротко ответил «шкипер», попыхивая трубкой. — Садитесь в «Москвич». Минут через пять выедем…

Грузовой «Москвич», в котором от всего салона остались лишь передние два кресла, а сзади перегородка отделила небольшой, но емкий открытый кузов, ехал ни шатко, ни валко. Никита долго молчал, попыхивал трубкой.

— Интересное дело, — прервал он неожиданно молчание, — умеете вы, столичные, втираться к бабам в доверие. Гляжу вот на тебя: ни кожи, ни рожи, а поди ж ты… вона супружница моя все уши прожжужала — помоги человеку, да помоги… А кто ты мне есть? Брат, сват? Разве всем поможешь? Высадить, нешто, тебя на дороге и выползай как знаешь… Навязался, понимаешь, на мою голову… Кто ты вообще?

Кирилов молча сидел и смотрел вперед, он не знал, что отвечать «шкиперу».

— Никуда меня устраивать не надо. Я не просил. Это жена ваша сама предложила. А за поездку, если надо, я заплачу. Скажите, сколько? Три, так три! Пять, так пять…

— Обойдусь без твоих сопливых денег, — раздражение в голосе мужчины начало таять, но, похоже, остановиться сразу он не мог. — Вози вас тут… Ну, скажи, какая мне от тебя польза? Никакой. Товару ты мне не достанешь, с материалами строительными — то же самое… Кто ты есть?

— Человек.

— Это уж я и без тебя догадался — две ноги, две руки и тыковка на плечах. Различил…

— Врач я… — неприветливо буркнул Кирилов.

— Врач? — с растяжкой произнес водитель. — А по каким болезням?

— По женским.

— Эх, незадача! — хохотнул Никита и прихлопнул рукой по баранке. — Вот не везет, так не везет… Опять не мне, а бабе…

— У нее что-нибудь серьезное? Нужна помощь, я могу помочь.

— Типун тебе на язык. Все у нее в норме… Тыс проститутками знаком? — Водитель повернулся к Кирилову. — Все ж по женской части врач.

— Нет.

— Придется сейчас познакомиться.

— Зачем?

— Для выполнения приказу…

— В смысле?

— Ты просьбы своей бабы уважаешь?

— Холостой я.

— Твое дело. А я если чего не сделаю, потом пиши пропало — всю плешку сгрызет. Так что, хочешь или нет, а с Галкой тебя познакомлю. Пути наши, хоть и исповедимы, но не официальны, зато надежны… Она почище обкомовской брони будет, номерок в «Двине» сделает. И у меня совесть перед бабой чиста будет.

— Не надо. Я прошу вас не делать этого, — взмолился Кирилов. — Я, может быть, сегодня уже уеду назад…

— Ну, ну, интересно посмотреть, как ты это сделаешь, вишь снег начинает крутить. Да-к и билет надо достать, это не у вас в Москве. Опять же через Галку… Я ж говорил тебе про бронь. Не понял, что ли? У нас тут свои законы, паря, не чета вашим, а с Галкой тебя никто ложиться не заставляет. Да ты, ей богу, и интереса-то для нее не представляешь, у тебя по физиономии сразу видать, ни валюты ни нашенских бумажек… В общем заканчиваем трепаться. Лучше смотри — наш «стрит» начинается…

Окраина города обозначилась небольшими двух-трехэтажными домиками с тяжеловесными балконами. Дома тесно сгрудились у кромки асфальта, словно боялись отойти от освещенной магистрали и пропасть в окружающей мгле. Впереди, сквозь снежное марево начали проступать очертания многоэтажек.

— Площадь Ленина, — продолжал экскурсию «шкипер». — Памятник делал ваш московский и сильно известный скульптор, не помню его фамилии — чудная какая-то… Специально приезжал из Москвы руководить каменотесами, материл их так, что по всему городу разносилось… — В голосе Никиты уже не осталось и тени следа от недавнего раздражения. — Тута у нас обком, исполком, налево милиция, направо прокуратура — основной достопримечательности… — он вдруг заерзал на сиденье. — Глянь, кажись, чегой-то случилось.

— Где? — Кирилов приник лбом к переднему стеклу.

— Вон, на повороте… Вечно здесь к шести пробки да заторы. Самый опасный перекресток — теперь, видать, к гостинице не подобраться…

«Москвич» резко затормозил, а потом на маленькой скорости подтянулся к впереди стоящим и медленно продвигающимся машинам. В том месте, где вереница транспорта объезжала полукругом место происшествия, виднелся ярко-желтый милицейский уазик, а рядом с ним белела «Скорая помощь». Между ними, в пространстве, отгороженном спецмашинами с мигалками, чернела задранным кверху днищем легковушка, около которой суетились врачи.

— Проезжайте, не задерживайтесь! — яростно махал жезлом капитан милиции, одетый уже по-зимнему. — Проезжайте, не задерживайтесь… Правее, правее, правее…

— Привет, Григории! Что произошло? — закричал гаишнику «шкипер», опустив стекло. — Пострадавшие есть?

— Салют, Никита! — откликнулся капитан. — Пешеходы, понимаешь, язви их в душу… Ходят, как попало… Вон гляди, что с машиной — металлолом! Парнишка, что за рулем, зашибся малость, а с ходилой дела хуже. Уже увезли!

— Мужик?

— Угу. Давай, Никита, вперед! Привет супруге… Загляну как-нито. — Офицер взял под козырек и сразу же с прежней энергией начал покрикивать на едущие сзади машины. — Проезжайте, чего встали! Не задерживайтесь! Правее! Правее… Смелее давай через сплошную! Да давай же вперед, черт!

Машина резко свернула в проулок и почти сразу же затормозила.

— Вот, как раз к шести и приехали. Гостиница «Двина»! — «Шкипер» привычно припарковал автомобиль к ресторанному люку для приема продуктов. — Я тут иногда затариваюсь… Пошли! Галка, как всегда, в фойе.

Со швейцаром Никита чинно раскланялся. В холле в кожаных креслах сидели посетители, ожидавшие мест, лежали чемоданы, баулы, портфели. Очередь к окошку администратора почему-то в большинстве своем состояла из женщин в плюшевых кацавейках и моряков в черных шинелях.

— Приветик! — К «шкиперу» почти сразу же подошла девушка, похожая не десятиклассницу. — Вот за этого пупсика и просит твоя супруга? Нина только что звонила, просила помочь. — Она цепким, оценивающим взглядом смерила Кирилова с ног до головы. Ему враз стало неуютно. — Деловой, но старый, — подвела она итог изучения. — Пусть заполняет карточку, — она протянула Кирилову плотный листок картона. — Уговорила девочек на трое суток сдать один чудесный номерок. Правда, этаж ремонтный, но зато один на этаже. Тишина и спокойствие… Может, и я заскочу на часок — чайку попить… — Она плутовато сощурила глаза на москвича. — Два десять без телевизора плюс пять гонорара на двоих, — она кивнула в сторону стойки, у которой извивалась очередь. — Ну, ладно, пишите пока, я через минутку буду…

— Давай, заполняй! Вишь, как нормально получается… — пробасил Никита, поглядывая вслед девушке. — Ох, бедовая. Глянь, уже капитана второго ранга склеила. Заполняй, заполняй… И пятерочку приготовь двум людям за оформление…

— А ей?

— Она такой суммой мараться не станет, я тебе говорил. Вот ежели «чайку попить зайдет», тогда решай сам. — Он весело засмеялся.

Все оформление прошло без участия Юрия Николаевича. Галина свободно прошла за стойку, весело пощебетала с портье, передала паспорт Кирилова и деньги и вернулась назад уже с квитанциями и ключом.

— Порядок, мальчики! Жить будешь с удобствами, один на этаже. Там до тебя обретался какой-то малохольный, уехал. Цени, милый, «три тройки» отдаю, сверхбронированный номерок… Можно сказать, от себя отрываю. Но ничего, выкручусь. У меня клиенты не любят, когда краской или лаком пахнет… «Три тройки» на следующей неделе начнут ремонтировать — пока время твое, живи!

— Спасибо, Галка! — поблагодарил за Кирилова Никита и, с готовностью прихватив портфель москвича, направился к лестнице.

— Слушай, она же хорошая девка… — уже на лестнице решился на вопрос Кирилов. — Чего себя паскудит?

«Шкипер» негромким голосом объяснил:

— Что ж ей в секретарши идти? Там то же самое, но за сто десять рэ. А дома мать парализованная без инвалидности и пенсии, да сеструха-несмышленыш…

— Она, что, твоя родственница?

— Жили по соседству…

Этаж производил гнетущее впечатление — свет в коридоре горел лишь в самом конце, а по бокам громоздились сваленные в кучу стулья, столы, лежали нестрога иные доски. С другой стороны, у входа, большой стопой лежали полосатые матрасы, едва прикрытые отслужившими свой век шторами.

Номер оказался двухместным. Кирилов распрощался с кооператором, от души поблагодарил его и посмотрел на часы. До встречи с Сергеем оставалось совсем немного времени.

Положив плащ прямо на кровать, Юрий Николаевич решил умыться с дороги. На полочке в ванной комнате стояла в стакане зубная щетка, а рядом лежал тюбик зубной пасты. Он был почти полон, во всяком случае им пользовались мало. Впрочем, одежды в шкафу или чемодана в прихожей не видно. Кирилов отбросил одеяло — простыни мятые и несвежие. «Уезжал впопыхах? Видимо, забыл». — Он взял щетку и пасту и, принеся в комнату, положил на подоконник. Ополоснув стакан на полочке, поставил в него свою щетку.

Заперев комнату, он двинулся по коридору к выходу. В вестибюле он снова увидел Галину. Та мельком взглянула и сделала ему игривый знак рукой, мол, привет, все в порядке. Дела у нее шли блестяще — она намертво взяла в оборот бравого моряка.

Выйдя на улицу, Кирилов свернул в проулок и опять увидел прежнюю картину. Люди плотным кольцом обступили крохотный пятачок, где произошло транспортное происшествие, и следили за происходящим. Кирилов не пошел туда, а стал прохаживаться непосредственно перед зданием гостиницы. Обычно сверхточный, Сергей на этот раз запаздывал. Промозглый студеный ветер свирепствовал в небольшом дворике, образованном высоткой «Двины» и примыкавшим вплотную кубиком ресторана. Сквер был пуст и только перед рестораном темнела словно съежившаяся от холода очередь.

«Может быть, он там? — вспомнил Кирилов о дорожном происшествии и направился к перекрестку. Толпа тихонько гудела, подавая время от времени реплики.

— Все же водитель виноват, — авторитетно убеждал собеседника, пожилого мужчину, парнишка в форме ПТУ.

— Кто его знает… — вторил ему интеллигент, стоящий рядом.

— Мой дядя Коля также по ерунде залетел, — не сдавался парень. — Сунулся на зеленый, а у КАМАЗа тормоза отказали и амба… Как жахнет! И в столб… И дядь-Коля тоже от него к столбу… Провода дрысь и оборвались. Так дядю Колю электричеством и шандарахнуло. Три дня потом отлеживался…

— Кто его знает, — снова встрял в разговор интеллигент. — Может, напряжения в них не было.

— Да, не было… — обиделся парень.

— Хорошо, что не триста восемьдесят, а двести двадцать… Оно слабже бьет — по себе знаю, — возразил многоопытный старик.

— Готово, сейчас повезуть болезного, — запричитала закутанная до самых глаз старушка в вислом пальто с драной вылезшей клоками лисой. — Отстрадался, касатик…

— Типун тебе на язык, — рявкнул мужчина в замасленной куртке, похожий на кочегара в золоченых очках. — Чего говоришь-то… Живой ведь парень, а ты его заживо отпеваешь. Вишь что ль, незрячая, как его в машину засовывают… По всем правилам… Ежели труп убирают, разве так кладут?

Бабка неистово закрестила замотанный платком лоб.

— Да-к я рази про то, касатик…

В толпе Орловского не было, и Кирилов вернулся во двор. Безрезультатно проболтавшись на улице еще полчаса, продрогну в, он вернулся в номер. «Незадача. Где же его теперь искать? Прикатил по вызову, нечего сказать…»

Разложив вещи на тумбочке, Юрий Николаевич с наслаждением вытянул уставшее за день тело на кровати. За окном зажигались огни города, быстро наливалось густой синевой вечереющее небо. Спать не хотелось, но и делать было совершенно нечего. Сев на кровати, Кирилов энергично потер рукой грудь — что-то щемило сердце.

«Позвонить что ли в Москву? Вдруг вернулся…» — Пошарив по столу в поисках справочника, он нашел в одном из ящиков затертый посетителями рекламный проспект гостиницы. К совершеннейшему изумлению на полях брошюры он среди всяких каракулей обнаружил написанный аккуратным почерком номер своего домашнего телефона. Более того, рядом с цифрами остро отточенным карандашом стояли две буковки «Ю» и «К», несомненно означающие его инициалы. Все это стало напоминать страницы фантастического романа, где нагромождение случайностей уместно и закономерно, но в жизни… Теперь он совсем по-другому смотрел и на неприб-ранную кровать, и на замершие на подоконнике зубные принадлежности. Весь мир стал странным и ненадежным. Даже входная дверь, покачивающаяся и похлопывающая от гулявшего по коридору ветра, казалась тоньше бумажного листа, который можно сорвать легким движением руки.

Взяв с подоконника тюбик с зубной пастой, он стал разглядывать ее. Да, именно такую можно было купить в последнее время в любом киоске «Союзпечати» в Москве. А на зубной щетке стояло клеймо столичной фабрики. Стараясь побороть возникший страх, он пытался понять, что же это за номер, в который попал. Почему несвежая постель? Почему забыты вещи? Почему записан не чей-то, а именно его номер телефона?

В постели ничего любопытного не нашлось. За кроватью — пыль и паутина. В шкафу — тоже ничего, кроме полысевшей одежной щетки да пары сломанных вешалок без крючков для подвески. Лишь в тумбочке стояла заляпанная чем-то липким бутылка из-под узбекского портвейна, в ней несколько засохших каменной твердости дохлых мух.

Москва отозвалась длинным звонком, но к телефону в квартире Орловского никто не подходил. Телефон редакционных машинисток тоже молчал — с Мариной поговорить не удалось…

Сидя за столом, Кирилов вдруг почувствовал, что от окна нещадно дует. Странно, форточка закрыта, рамы тоже. И тем не менее сильно сквозило. Поток холодного воздуха шел из левого нижнего угла окна. Отдернув в сторону штору, Кирилов обнаружил, что к стеклу слабо приклеен кусок картона, служивший раньше обложкой книги. Попытка плотнее прижать картон к стеклу не удалась — сильный ветер, дувший с улицы, с легкостью отгибал ненадежное препятствие. Совсем отодрав картон, Кирилов обнаружил за ним странноватое круглое отверстие, от которого мелкими лучиками во все стороны расходились небольшие трещинки. На стальном уголке, что скреплял из середины внешнюю раму, под сколом краски блестела свежая вмятина, а между рамами лежал небольшой сплющенный комочек. Раскрутить четыре винта рамы перочинным ножом было делом несложным. Затолкав в дырку кусок взятой в коридоре пакли, Кирилов с удивлением разглядывал лежащую перед ним на столе в ярких лучах лампы деформированную пулю. Из сплющенной свинцовой оболочки торчал омедненный с круглым передком стальной цилиндрик болванки. Кирилову приходилось изучать оружие и боеприпасы — раз в два-три года проходил стажировку по военной хирургии. Конечно, его дело — медицина, тому его и учили на стажировке, но Кирилова тянуло оружие, и он с интересом постигал военные примудрости. Сомнений быть не могло — эта пуля от пистолета «Макарова». Юрий Николаевич повернулся в сторону двери — на ней никаких отметин не было, ни малейшего намека на отверстие.

«Так, так, так… — в смятении он завалился на кровать, заложил руки за голову и погрузился в размышления. — Телефон записан, раз, зубная щетка, два, пуля, три… А как я оказался в этой комнате? Не слишком ли много совпадений? Он начал припоминать поведение кооператора и его жены, пытался обнаружить что-нибудь настораживающее в Галине, ничего в голову не приходило. Люди, как люди, зацепиться не за что… Выходило так, что поселили его в этот номер случайно. Хотя, нет… Что тогда говорила Галина? Там до тебя обретался какой-то малохольный, уехал? Не Серега ли это? Селился он тоже неофициально — без командировочного удостоверения. Но помогала ему не Галина — она его тогда знала бы лучше и не называла „малохольным". Так, верно. Теперь окончание разговора с Сергеем! Предположим, он сидел за столом и говорил со мной. Услышал стук в запертую дверь, шорох поворачивающегося в скважине ключа и… успел прокричать в трубку: «Кажется, они уже пришли…» То, что я воспринял как треск ломающейся фанеры, это была совсем не фанера…

Кирилов встал с кровати, подошел к двери, повернулся лицом к столу…

«Кабан роста невысокого, но плотного. Помнится, он доставал мне лишь до плеча. Предположим, он сидит за столом и говорит по телефону. Он, ведь, говорил со мной… Нет, так ему не видна дверь, а он должен был за ней наблюдать! Он сидит в полоборота к двери, а еще лучше прямо на столе, держа ноги на стуле, не очень удобно, зато надежно. Ну и что из этого? Он же не мог спрыгнуть с третьего этажа… А если так? Он взял телефон в руку, выпростав шнур на всю длину, и сидел на кровати… Нет, шнура до кровати не хватит. Этот вариант маловероятен. Значит, сидел на столе… Если в номере не горел свет, то, услышав шорох за дверью, вполне можно успеть раскрыть окно… А что дальше?» — Кирилов опять приблизился к окну и выглянул наружу — вдоль всей стены снаружи шел небольшой выступ, которого вполне могло хватить для прохода в соседний номер. — «Так! Рама полуоткрыта. За дверью шорох. Рывок, и человек уже не в комнате, а на улице! А если немного подготовиться и снять с задвижек окно в одном из соседних номеров?» — Кирилов отпер дверь и вышел в коридор. В нем царили тишина и мрак. Двери всех ремонтных номеров были полураспахнуты и изо всех них нещадно несло паркетным лаком. Нашарив в темноте выключатель, Кирилов зажег свет. Через весь пол в триста тридцать четвертом отпечатались отчетливые следы кроссовок: человек шел от окна к двери. У окна следы были смазанные, человек проехал по свежему лаку как по катку, а дальше следы торопливо вели в коридор.

Прямо напротив триста тридцать четвертого номера шел под прямым углом боковой коридор — и здесь виднелись поверх пыли следы тех же кроссовок, рядом — не такие отчетливые другие следы, которые остановились перед огромным завалом обрушившейся мебели. Следы полуботинок были двух размеров — одни крупные, а вторые поменьше, но и те и другие долго топтались перед завалом и дальше не шли.

— Ушел, — с облегчением подумал Юрий Николаевич. — А вот за вещами и одеждой вернуться не удалось. Выходит, ее забрали. А щетку и пасту оставили…"

Кирилов тихонько, буквально на цыпочках, вернулся к себе в номер.

«А все же один промах они допустили! Надо было самым срочным образом развинтить раму и забрать пулю. Да и стекло поменять не так долго. — Он подошел к столу и взял кусочек сплющенного свинца. Да, царапины были совсем свежими, а от плоской, чуть вдавленной пяточки пули еще попахивало кисловатой пороховой гарью. — Странно, что Сережка не звонит в этот номер. Пусть даже здесь меня и не было бы, разве ему не интересно, оставили здесь бандитскую засаду или нет?»

Почему засада казалась именно бандитской, он и сам не знал. Но то, что дело, в которое впутал его Кабан, и впрямь очень серьезное, не вызывало ни малейших сомнений. А еще он понял, почему не звонит Орловский — если он жив и не попал в какую нибудь еще переделку вроде дорожного происшествия, то боится, что даже по телефонному звонку его могут запросто вычислить и найти. А это, очевидно, в планы Орловского не входило.

6. ПОД ЗНАКОМ НЕСОГЛАСИЯ

«Что они очумели, ремонтировать по ночам!» — Кирилов откинул одеяло, встал и с трудом нашарил на коврике полуботинки.

Стук кулаком в дверь повторился. Стучали настойчиво.

— Кто? — Голос спросонья был глухим.

— Юрий Николаевич, — в голосе женщины слышались извиняющиеся интонации. — Это я, администратор. Будьте добры, откройте, пожалуйста…

— Минуту, сейчас оденусь. — То был предлог, чтобы выиграть время: Кирилов спал в спортивном костюме.

Он стремительно подошел к столу, взял сплющенную пулю и исчез с нею в умывальной комнате. Плеснув в лицо водой, это не принесло ощущения бодрости, но помогло согнать остатки сна, он вернулся к двери. Женщина была не одна. Кирилов явственно различал сдерживаемый шепот — кто-то тихо разговаривал с администратором. Ручные часы показывали четверть пятого… В дверь снова постучали.

— Сейчас! — Кирилов повернул в двери ключ. — Проходите! — Он широко распахнул дверь. За женщиной в комнату уверенно вошли трое мужчин. Двое из них в милицейской форме и не в малых чинах, третий в штатском.

— В чем дело? — Кирилов сел на кровати, жмурясь от яркого света люстры.

— Документы у вас с собой? — севший на стул подполковник долго тер лицо рукой, а потом протянул ее за паспортом Кирилова. Человек в штатском подошел к окну, к тому самому месту, где за куском картона пряталась пробоина в стекле, и отдернул штору.

— Значит, Кирилов? — подполковник смотрел то на фотографию в паспорте, то на Юрия Николаевича. — Значит, из Москвы… — Он придирчиво изучал штамп с пропиской. — Кто по профессии?

Кирилов, еще не отошедший толком ото сна, был немногословен.

— Врач.

— Врач это хорошо, — согласился подполковник, закуривая. — Какими судьбами в нашем городе? Чем собираетесь заниматься?

Его несвоевременные вопросы начинали раздражать Кирилова, но хамить или ляпнуть что-нибудь вроде: «А у вас есть ордер на то, чтобы будить меня ночью?» — он не мог. Более того, где-то подспудно в душе начал шевелиться червячок любопытства — что они будут делать? У него уже не было и тени сомнения, что этот визит каким-то образом связан с Орловским. Он представил себе, что точно так же пришли сутками раньше и к Кабану, но он, в отличие от Кирилова, ждал этой встречи и был готов к ней.

— Чем собираюсь заниматься? — переспросил Кирилов, глядя из-за неплотно сжатых век, как будто бы щурясь от света, на подполковника. — Если вы не возражаете, то спать!

— Умник какой! — подал голос майор. — Ты как в этом номере оказался?

— Минуточку, — остановил майора подполковник. — Разберемся… Значит, вы врач…

— Разве это не написано в моей гостиничной карточке? — в голосе Кирилова появился неприкрытый вызов.

— Написано, написано… — с улыбкой, которая не сулила ничего хорошего, произнес подполковник. У него было лицо пожилого и предельно уставшего человека. Кирилову даже показалось, что душа у офицера не лежала к тому, чем ему сейчас приходилось заниматься. — Но там не обозначена цель вашего приезда. Другие, к примеру, пишут отпуск или командировка, а у вас ничего этого нет…

— И вы решили, что я грабитель-гастролер? Можно я умоюсь? Как-то тяжело ночью соображать…

Подполковник быстро обменялся взглядом с мужчиной в штатском. Тот едва заметно кивнул.

— Ради бога, умывайтесь, — с деланным добродушием предложил подполковник и тотчас сделал знак майору следовать за Кириловым. Но приказывать невысокого росточка офицеру и не требовалось — он хорошо, видимо, знал свое конвойное дело. «А вы и сами люди подневольные, — подумал, умываясь в очередной раз, Кирилов. — За главного-то у вас ходит тот, что в штатском. Кто он?»

Из комнаты доносились приглушенные обрывки разговора. Кирилов пытался прислушаться, но сопровождавший его начал деланно и натужно кашлять. Расслышал Юрий Николаевич лишь самое начало шепота: «Посмотри, там она должна быть…» — говорил подполковник. «Пакля!» — отвечал тот, что в штатском. «Сдвинь карандашом в сторону!» «Режется! Фу, черт! Где она…»

Кирилов долго с наслаждением тер лицо полотенцем, не спеша плеснул в лицо добрую порцию одеколона и уже окончательно проснувшийся, подмигнув рассерженному неизвестно на кого и за что майору, вернулся в комнату.

— К вашим услугам!

— Юрий Николаевич Кирилов, — совершенно официально начал подполковник, — ответьте на несколько вопросов. Как вы оказались в этом номере?

Все смотрели на Кирилова с нескрываемым любопытством, а администратор не могла скрыть откровенного страха — ее выдавало и легкое покусывание губ и побелевший кончик носа.

— Дело в общем-то вовсе не хитрое… — Кирилов удобно сел на кровать. — Перво-наперво обнаружить зелененьких усатеньких, что летают на тарелочках, а они уже развозят по окнам — понравился номер, заселяйся. Мне глянулось здесь, и я улегся… Вопросы есть?

— Э-э-э… — майор покрутил пальцем у виска.

— А если серьезно? — впервые подал голос человек в штатском. Выглядел он моложе своих попутчиков, лет этак на сорок, но серьезности и убедительности ему было не занимать; чувствовалось — этот дважды не спрашивает. — С вами, гражданин Кирилов, не шутки шутят…

— Уже гражданин? — полюбопытствовал Кирилов. — Простите, граждане, а вы, собственно говоря, кто? Ее, к примеру, я знаю, — он указал на нервничавшую администраторшу, — она оформляла меня в гостиницу, а вы-то кто?

— По форме не видно? — вспыхнул майор.

— Форму видно, а вас нет. Что мне отвечать вам, когда неизвестные люди врываются в номер в половине пятого ночи, а, может, мне завтра на операцию идти… А? Что, если у роженицы состояние плохое, а случай трудный? Я что, на вас спишу летальный исход?

— Вас ни под каким видом не должны были селить в этот номер… — попытался вставить слово человек в штатском, но Кирилов, уже решивший идти в наступление, не останавливался.

— А это, извините, граждане милиционеры или кто вы есть, вопрос совсем не мой. Я самым обычным образом приехал, самым обычным образом поселился. — Женщина неотрывно смотрела на Кирилова и с едва заметным облегчением кивала в такт его словам. Никто, кроме Кирилова, видевшего администраторшу в зеркале, на нее не смотрел. — Можете спросить, отстоял ли я очередь? — вдохновенно врал Кирилов. — Отвечу — отстоял! Даже соседей назову: впереди женщина в плюшевой кофте, а за мной капитан второго ранга стоял… Вопросы есть?

— Спокойно! — подводя итог, прервал стоявший у окна мужчина в штатском. — Не кипятитесь… Этот номер был забронирован на трое суток за мной, а спите здесь вы — вот я и был вынужден вызвать товарищей. Сейчас вы заберете вещи, перейдете в другой номер и будем считать инцидент исчерпанным…

— Так? — подполковник гипнотизирующим взглядом смотрел на администратора.

— Да, — в ответе женщины сквозила такая уверенность, что Кирилову стало ясно: этот вопрос не только согласован, но скорее всего и утвержден в какой-то гостиничной инстанции.

— У меня к вам на прощание один вопрос? — обратился подполковник к Кирилову. — Позволите? Пакля в окне ваша работа? Зачем?

— Знаете такой анекдот? Из окна дуло — чикист встал, дуло исчезло…

Услышав это, человек в штатском высоко поднял пышные черные брови, но ничего не сказал.

— Ветерок в вашем городе не чета московским. Холодно было… Нашел в коридоре кусок ветоши и заткнул. Всего и дела-то на две минуты.

— Удовлетворительно! — подполковник миролюбиво кивнул. — Собирайтесь.

— У нас на седьмом этаже… — начала заметно повеселевшая женщина, — есть одна кровать в двухместном… Цена та же, но там есть телевизор. Вам будет удобнее…

— А как быть с этим? — не вытерпел майор и подошел к штатскому.

— Потом застеклят, — вывернулся тот из неудобного положения. Ему не хотелось начинать разговор при постороннем.

«Что ж, искать — это ваша задача… Можете даже перетряхнуть все мои шмотки, — подумал Кирилов, — но что с воза упало, ровно на то и станет кобыле легче…»

Процедура переселения заняла совсем немного времени. В этом номере все давно было готово к приему Кирилова. И полотенце, и постель сияли чистотой и свежестью. В принципе, можно было бы лечь спать, но сон как рукой сняло. Кирилов осторожно прикрыл за собой дверь и вышел в коридор. На третьем этаже он не мог удержаться и не подойти к своему бывшему номеру. Дверь была полуоткрыта и Юрий Николаевич заметил развинченные рамы окна и стоявшую возле нее троицу. Услышав шаги, первым обернулся майор.

— Опять ты?

— Простите, администратор уже ушла? У меня наволочка рваная… — все, что успел моментально придумать Кирилов.

Майор отстранил Кирилова от двери и прикрыл ее за своей спиной.

— Я тебя вижу в последний раз, понял? Все! А ее ищи внизу…

Подойдя к стойке, Кирилов приветливо улыбнулся — женщина смущенно ответила.

— Спасибо вам, что Галку не выдали… — заговорщицким шепотом произнесла она. — А то бы такая кутерьма началась… Эти из милиции что… Я их знаю, с ними можно договориться, а с этим черта с два…

— Чекист?

— Что вы? — испуганно посмотрела женщина. — Только не говорите никому, что я вам сказала: обкомовский он… Не знаю только, каким постом заведует… Горяченького хотите попить? А то подняли вас ни свет, ни заря…

— А можно?.

— Сейчас организуем…

Она исчезла в маленькой комнате, позвенела там стаканами и очень быстро, гораздо раньше, чем мог ожидать Кирилов, принесла чашку кофе и сахар на блюдечке.

— Кофе растворимый. Муж из Москвы привез… Прямо из термоса только сейчас налила. Пейте на удовольствие.

— Вас как звать-величать? — спросил Кирилов.

— Марина Дмитриевна. Можно просто Марина — мы с вами одногодки.

— Изучили мою биографию? — он кивнул в сторону ящичка с картотекой.

— Положено… — скромно ответила она, чуть-чуть улыбаясь.

— Марина, а чего они ищут в этом номере? Может, знаете?

— Ой, не говорите. Хлопот с этим номером — полный рот. Каждый день теперь душу мотать будут. Вот уж с неделю как продолжается. Мы с девчонками думали, что все уже кончилось, ан нет. А так разве стали бы вас засовывать в такое помещение. Но, честное слово, вчера не было ни одного места, сами видели — работники флота вчера понаехали… Учеба у них какая — не скажу, но народу страсть. И у колхозников какое-то мероприятие…

— А мой новый номер?

— И он был занят, но вчера срочно грузин один выехал — он на рынке нашем завсегдатай. Так в половине десятого к нему приходили какие-то гости, не гости, не скажу… Но пулей вылетел…

— А вторая койка?

— Так он за обе заплатил. А уж второй-то постоялец после грузина сразу же въехал…

— Прямо из очереди?

— Нет. Что вы… — она перешла на шепот. — Директор позвонил… Наш Филатов, Игорь Матвеевич. Вот он и вселился…

— Значит, сложности у вас с триста тридцать третьим… — осторожно попытался вернуть разговор в нужное ему русло Кирилов. — Надо на ремонт его закрывать, и баста…

— Так мы так и хотели, да предыдущий постоялец все тянул с отъездом. — Она достала из картотеки карточку и близоруко поднесла ее к глазам (’’Очки не носит, чтобы казаться моложе', — подумал Кирилов). — А потом так быстро выехал, что даже не заплатил за междугородний телефон, придется теперь высылать счет по домашнему адресу.

«Он, — подумал Кирилов, — точно он! Сережка! И неоплаченный разговор, это разговор со мной».

— У него даже карточку выписывали… Все-все, подробненько-преподробненько… — она кивком показала в сторону третьего этажа. — А еще, позавчера, кажется, — ее шепот стал едва слышен, — они в номер ходили… Понимаете? Ну… А он случайно пришел. А ключа-то и нет у портье… Представляете? Валя и нашлась — у вас там, говорит, сейчас идет уборка. А какая уборка может быть вечером… Но обошлось — пока он вверх пешком, они вниз на лифте.

— Эти же самые были?

— Что вы, совсем другие… Но я в лицо всех знаю — город-то не так велик. Эти большие начальники. Не районные, подымай выше. Но это, Юрий Николаевич, между нами — они предупреждали: подписку, говорят, брать не будем, но молчи. Вы уж не выдавайте меня, дуру. Человек вы, сразу видно, хороший, и нам глупым бабам здорово помогаете. Из мужиков только вы, гинекологи, и понимаете нашу тяжелую долю — вот я перед вами и исповедоваюсь, как перед врачом.

— Могила! — Кирилов приложил палец к губам. — А откуда про врача-то? А? В карточке не писал…

Женщина быстро огляделась по сторонам:

— Так они про меж себя все про гинеколога говорили, вот я и подумала…

— Правильно подумали… — улыбнулся Кирилов. Он не спешил прерывать поток ее красноречия. — А почему тот, кто был до меня, так быстро исчез… За номер, да за телефон платить — святое дело!

— Так он от них вчерась утек! Молодец парень… В окошко, говорят, по приступочке и в соседнюю комнату, а потом в коридоре грохнул мебелью и ушел невредимым.

— А чего ему вредимым-то быть?

— Так, говорят, стрельнули в него… Ой! — она зажала ладонью рот.

— И про это не велели говорить?

Женщина, продолжая зажимать рот, кивнула.

— А кто говорил? Или вы не по сменам работаете?

— По сменам. А говорил Ванюшка Фролов. Рабочий наш. Он вчера паркет циклевал на третьем. Как… Ну, вы понимаете меня, как шум этот самый раздался, так он в коридор и выглянул — его никто и не заметил. А этот хорошо, что сбежал, а то писанины бы развели — страсть. Ну, бы как попали, а… У нас года три тому назад помер один от сердца, так столько пришлось бумаги измарать — объяснения, протоколы и еще море бумаг. Чего тут, помер и помер… Так тот старенький был, а этот молодой…

— Можно его карточку посмотреть? — Кирилов неуверенно протянул руку. — Женщина с сомнением глядела на него, но все же разрешила.

Да, это была карточка Орловского, заполненная его собственной рукой. Приехал он в понедельник, а отъезд планировал в воскресенье… Кроме адреса, данных паспорта и номера телефона, значилось лишь место работы — однако не редакция «Пламени», а адвокатура. О командировке же в специально отведенной графе ничего не значилось…

— Давайте, я уберу… — женщина мягким движением пальцев аккуратно взяла листок белого картона и убрала в ящичек. — Между нами говоря, парнишка он, судя по всему, не плохой, женщин не водил, в пьянках не участвовал, раза два к нему приходили, но это хорошие люди.

— А кто такие? — встрепенулся Кирилов, и женщина, почувствовав его интерес, сразу же осеклась.

Она посмотрела на часы, зевнула:

— Ух, и заболтались же мы с вами, надо хоть немного вздремнуть.

Кирилов не сдавался и, подойдя близко к женщине, сказал:

— Для меня это очень важно, Марина. Кто к нему приходил? Убедительно вас прошу!

— Вы что? Тоже из органов?

— Я врач.

— Зачем тогда это?

— Надо, дорогуша, надо? Кто они? — Он приблизился вплотную и положил руку на стол, всем своим видом показывая, что не уйдет с этого места, пока не получит ответа.

— Между нами? — она начала сдаваться.

— Да.

— Одного зовут Евсеевым, а фамилия второго Джинян. Их у нас тут все знают — люди популярные, в газету попали…

— Евсеев и Джинян? — повторил вслух Кирилов, смутно начиная припоминать статью, прочитанную в самолете. — Милиционеры уволенные?

— Вы и это знаете… Тогда, о чем я могу вам еще рассказать? Вы и так в курсе. Идите спать! — Она секунду молча смотрела на него и вдруг спросила: — Вы на меня жаловаться не будете? Поверьте, нашей вины здесь нет.

— Жалоба — это знак крайнего несогласия в случае, когда сам обиженный собственными силами справиться не может. А мы с вами люди сильные — не так ли? И справимся со своими бедами сами? Я очень рад, что вы меня понимаете…

7. ПЕТЛЯ ДЛЯ ТРОИХ

Даже поздним утром, при свете ярких солнечных лучей, третий этаж производил почему-то гнетущее впечатление. Дверь триста тридцать третьего номера была раскрыта, оттуда доносился шум.

— Можно с вами поговорить? — стараясь перекричать рев циклевочной машины, прокричал Кирилов молодому парнишке в кепочке с козырьком. Весь в белой пыли паренек выключил агрегат и повернулся к вошедшему.

— Ась? Говорил нечто чего?

— Я вчера жил здесь. Разрешите забрать зубную пасту?

— Чего спрашивать, бери, коль твое. — И он снова включил машину, продолжая кругами продвигать ее от центра к стенам. Кирилов аккуратно, стараясь не наступать на свеже-оструганные места, прошел к окну и взял так и лежавшие там щетку и пасту Орловского.

— А черт, руки испачкал… — громко сказал он, показывая раздавленный тюбик.

— Испачкался — помой! — однозначно отреагировал парень, перекрикивая шум.

Воспользовавшись «советом», Кирилов прошел в умывальник и несколькими быстрыми движениями отвернул крышку сливного сифона под раковиной. Из грязноватой полусферы крышки на ладонь выпала сплющенная пуля. Вернуть крышку на место и ополоснуть руки было делом одной минуты.

Завершив всю эту операцию, он вдруг обнаружил, что машина сама по себе ровно и без надрыва гудит в комнате, а рабочий, высунувшись на полкорпуса из двери, внимательно следит за ним. В его взгляде чувствовалось недоверие.

— Чего это ты?

— Руки мыл — кольцо соскочило.

— А как это тебя так шустро выселили — вчера тебя еще не было, а сегодня уже?

— На ремонт решили закрыть…

— И без лягавки здесь не могли обойтись? — Он двинул ногой, и по полу покатилась пуговка с гербом, видимо, оторвавшаяся у ночных посетителей. — А, может, ты и сам оттуда? Ходишь, чего-то вынюхиваешь. Продыху от вас нет. — Его голос стал громким. — Так и запишите в своих поганеньких протоколах — Иван Петрович Фролов, десантник афганских событий восемьдесят пять тире восемьдесят семь плюет на вас. Что, обрадовались? Парнишку, что жил здесь, допрес-ледовали… Ха-ха! Нашли злодея… Человек всюду бывал, изъездил широку нашу страну родную, рассказывает как интересно, а вы, служки закона, за ним с пистолетом. Не надо быть ученым — мне и так все понятно! Преступники вы! Если хотите знать, я его уважаю — так и запишите. А вас, которые лижут седалища исполкомовским, — терпеть не могу…

Неизвестно откуда, в его руке оказалась небольшая, но увесистая монтировка и он медленно, все убыстряя шаг, пошел на Кирилова. Юрий Николаевич опешил — он не готов был к такому обороту дела и счел необходимым ретироваться в сторону коридора.

— Но, но, парень, ты это… не очень!

«Вот бешеный какой, — подумал он про рабочего, с сильным хлопком закрывшего дверь перед его носом. — Конечно, он кое-что знает про Орловского, но толку от него не добьешься. Ясно одно — Сергей говорил с ним и рассказывал о своих журналистских странствиях».

На улицу Кирилов вышел разгоряченным и долго не мог сообразить, на какой номер автобуса ему сесть, чтобы добраться до аэропорта. Ему не к кому было обратиться в этом городе, кроме одного человека, да и его он знал меньше суток.

— Привет, Никита! Как бизнес?

Кооператор сегодня сам стоял за стойкой, но народу было всего — ничего. Две стюардессы, да какой-то нестриженный парень в круглых золотистого цвета очках, похожий на Пага-неля.

— А, москвич! Чаю хочешь?

— И пообедать не откажусь. Чем сегодня кормишь?

— А это тайна. Съешь — узнаешь… Как ночевал?

— С приключениями… Потом как-нибудь расскажу. Я к тебе не просто так приехал, а с просьбой.

— Излагай. — «Шкипер» раскурил трубку и пустил красивое колечко дыма в потолок.

— Нужно найти героев вот этого очерка. — Он положил на стол номер «Аршальской правды» со статьей Маринэ Антонян.

— Ты думаешь, я всех в городе знаю? — еще не глядя на газету и вытирая руки тряпкой, спросил «шкипер». — Хотя, кажется, одного из них знаю. Когда ты мне махнул перед носом газетой, думал отправить в редакцию — там точно все можно выяснить…

— Боюсь, вряд ли мне это подойдет. Газета обкомовская, сегодня у меня ночью был незваный гость из этой организации. А кого ты знаешь — Джиняна или Евсеева?

— Сашку знаю. В последнее время о них писали раза три, даже больше, чем о местном премьере… Льют на них грязь, а за что не разобрать. Кто прав, кто виноват — судить не берусь. Но про Сашку Евсеева ручаюсь головой — нормальный парень. Слушай, а зачем тебе все это?

— Если скажу, что просто так, не поверишь?

— Нет.

— И правильно сделаешь. Не пытай — не скажу, потому что и сам не знаю, что тебе ответить… Да, собственно говоря, не они мне и нужны. Но тот, кто мне нужен, приехал в Ар-шальск по их просьбе…

— И пропал?

— Да.

— А ты не боишься однажды проснуться в комнате с окном и решеткой? С Евсеевым, может, и не попадешь — я его знаю, а про второго ничего не скажу. Ну, а как все это ловко подстроенная провокация. Ты представляешь себе всю игру и кто обладает козырями?

— Пока еще нет.

— Да куда же ты тогда суешься… Сравни, они, — он посмотрел на потолок, — и мы, — прах, растереть и сплюнуть. Я тебе в этом деле не помощник.

— Тогда извини…

— А ты не спеши уходить. Пройди-ка вот в эту комнату, — он открыл боковую дверь и пригласил на кухню, где стояло несколько плит. — Похлебай пока супчику, а я через несколько минут зайду и перетолкуем — кое-что расскажу.

Из зала долетел голос Никитиной жены, а сам он вскоре пришел к Кирилову.

— Сдал вахту… Пусть постоит малость. Так, слушай. Сашка Евсеев работал в следствии — это не секрет, в газете прописано. Второй, как ты его назвал?

— Джинян.

— Армянин?

— Наверно.

— Второй тоже откуда-то оттуда. Но, повторяю, я его не знаю. Там ситуация такая возникла, что весь город про то говорил — я из молвы и узнал все, а в газете лобуда настоящая, ей и не верит у нас никто. Так вот, как-то вечером в одну нашу кафешку, что в народе называют забегаловка, пришел мужичок. Портвешку приволок, сидит, никому не мешает… Подсаживаются к нему двое — вроде, знакомые. Слово за слово, уговорили один пузырек. А вторую бутылку мужик выставлять не захотел — так эти двое у него силой ее забрали, да в придачу и шапчонку; цена-то ей, тьфу полкопейки, такая она драная, но не погнушались… И бегом на улицу. Ушли в общем! Мужику обидно стало — угощал, а они обворовали. А тут сержант, как на счастье… А может, как назло… Трудно судить, вишь какой поворот вышел. Постовой сообщил, как говорят, дежурному приметы — тот в розыск. А покуда они так суетились да информацию передавали — знаешь как отличиться иногда охота, дел на копейку, а оформить можно на грабеж, так оно по сути дела и есть — постовой довел обобранного в дежурку, а там его как облупленного знают. Весь город его «дядь Мишей-пожарным» величает. Нет, в команде он не работал, а тещу свою в шестидесятом, что ли, подпалил из-за вредности характера и для общественной пользы. Ух, и вреднющая же в самом деле была старуха — сил нет! Спрашивает дежурный «дядь Мишу»: «С кем пил-то хоть, помнишь?» Отвечает: «А как же не помнить? С Колькой-часовщиком! А хвамилия его Ротасов…» Ага! А второй кто? Второго «дядь Миша» не знал… Ладно. Дежурный картотеку поднял и через тридцать минут все знал. Кто из милиции на квартиру к Ротасову ездил, об этом не говорили, и Сашка не сказывал, а только нашли у него эту бутылку портвейна, да и с женой у них разница в показаниях обнаружилась — она говорит, поздно вернулся, а он — давно сижу дома, телевизор смотрю, а сам к тому же выпимши… Ну, через некоторое время и второго нашли. Тоже хорошо известная личность оказалась — дважды судимый.

— А шапка?

— У него и нашли.

— А потом что?

— В милиции что-то не сработало; этих отпустили, а милиционеров, что это дело вели, повыгоняли. Вот какая история. Вишь, произошло у них очищение органов… А самое смешное, что Сашку Евсеева убрали под этим же предлогом, но я-то точно знаю — в отпуске он был в это время. Истинный крест! Вот, чувствую, не из этой ли «увольнительной» компании и второй этот, армянин.

— Похоже, эта не та история. Может, еще какая есть, связанная с обкомом? Иначе какой им интерес в эту пьюную компанию ввязываться. Мелочевка!

— Мелочевка говоришь? Эта история как раз с обкомом напрямки и связана.

— Каким образом? Не понимаю.

— Часовщик, который Ротасов, член райкома и заслуженный пролетарий… Вот она где, загвоздка. Да ты ешь, ешь… А то заслушался. Горяченького подлить? Ну, как хочешь… Думаешь, твое дело с этим связано?

— Похоже на то…

— Свой интерес не скажешь? Может, чего посоветую.

— Посоветуй, как найти Евсеева.

— А сейчас позвоним ему домой и встретишься.

Место встречи, назначенное Евсеевым, оказалось по меньшей мере странным. Юрий Николаевич опять возвращался на автобусе до «Двины», а потом долго пробирался к берегу реки какими-то переулками, ориентируясь на позеленевший куполок церкви. Улочки, насквозь продуваемые стылым ветром, зажатые с обеих сторон сараями и складами, грозили привести в семнадцатый век, но вывели точно на берег Двины. В чахлых кустах стояли припорошенные снежной крупой лавочки. На снегу не было ни одного следа — он пришел первым. Кирилов подошел к лавочке, стоявшей спиной к реке, и начал сгребать ладонью снег.

— О вас говорил Никита? — Рядом с Кириловым стоял молодой человек лет тридцати, одетый, как и Кирилов, явно не по сезону: болоньевая курточка едва прикрывала поясницу.

Подошедший зябко прятал лицо в единственную теплую вещь — толстый мохеровый шарф, а руки глубоко упрятал в карманы.

— Ваша фамилия Евсеев? Александр?

— Нет. Саша обещал подъехать позже, а меня просил встретить вас. Моя фамилия Джинян. — Поймав недоверчивый взгляд Кирилова, он решил добавить: — Вас смущают мои светлые волосы? Армянин и вдруг блондин… Для меня самого это загадка генетики. Я думаю, нет смысла болтаться на улице, если не возражаете, пройдемте туда. — Он повернулся в сторону церкви и показал на купола. — Там удобнее говорить. Наверное, у вас немало вопросов…

В церкви шла реставрация. Побеленные стены и сводчатые потолки гулко откликались на каждый шаг. Здесь было тепло и сухо — мощные софиты, направленные на стены, сушили штукатурку.

— Первая половина девятнадцатого века, — решил провести небольшую экскурсию Джинян. — Закрыта в двадцать четвертом. Использовалась как соляной склад. Молодежь города решила отремонтировать и сделать выставочно-концертный зал. Ну, вот мы и делаем…

— Понятно. Вы, видимо, строитель? Или художник?

— Не то и не другое… Юрист я. Работал в милиции. Последняя должность — старший опер уголовного… — Джинян протянул покрасневшие от холода пальцы к лампе и на лице его появилась гримаса боли. — Никита сказал, что вас интересует история с Ротасовым… Я должен сказать прямо, имею к нему самое непосредственное отношение — я его брал и проводил обыск. Вы уже в курсе? Никита говорил про это?

— В самых общих чертах… Но я еще не могу с достаточной уверенностью сказать, что меня интересует именно эта проблема. Скорее другое… Разрешите быть с вами полностью откровенным?

— А иначе не было смысла встречаться…

— Вам знакома фамилия Орловский?

— Да. Это журналист из «Пламени», к которому мы приезжали в Москву… А почему он вас интересует? — Джинян бросил испытующий взгляд на собеседника. — Многие в нашем городе сейчас хотят знать, где он, но…

— Что «но»?

— Я вас вижу первый раз в жизни, документов не спрашивал… Зачем он вам?

Кирилов извлек из бумажника старую фотографию. Края ее обтрепались, глянец заметно потускнел. Сквозь желтизну проглядывался кусочек самого обыкновенного школьного класса. Две-три парты, а за той, что находилась в центре, корчили в объектив рожицы два подростка. Белобрысый мальчишка в клетчатой рубашке, откинувшись на спинку скамьи, выставил за головой приятеля два пальца, образовавшие рожки. Другой мальчишка выкатывал из орбит глаза и показывал фотографу-любителю язык.

— Это единственное доказательство — других у меня нет…

Джинян поднес фотографию близко к глазам и долго ее рассматривал.

— Убедили, — наконец произнес он. — Вы с Сергеем здесь классе в шестом?

— Перед экзаменами, в восьмом. Видите, в окне черемуха цветет?

— Ладно. У меня, к сожалению, школьных снимков нет… — Он вытянул отогревшимися пальцами сигарету и, закурив, пустил облачко дыма к потолку. Кирилов следил взглядом, как легкое облачко медленно поднималось к куполу.

— К Орловскому мы приезжали в Москву и договорились, что для проверки правильности всех наших дел он приедет в Аршальск. Он долго не приезжал. Мы ему позвонили — он рассказал про историю с заказом гостиницы и обещал приехать, взяв краткосрочный отпуск. О том, что он здесь, мы узнали в первый же день. Встретились у гостиницы, а потом долго беседовали у него в номере…

— В триста тридцать третьем?

— Точно. Передав ему все документы, которые он просил подготовить, договорились о встрече через три дня. Он за это время должен был, насколько мне известно, побывать в прокуратуре, суде, обкоме и милиции. По имеющимся у нас с Евсеевым данным, он побывал везде, кроме милиции… На очередную встречу не явился… Телефон в номере молчал. Где он и что с ним — неизвестно. Мы по своим каналам — все же у нас остались друзья и после увольнения — пытались навести справки. Но — это неожиданность и для нас с Александром, он как в воду канул.

— Мда-а-а-а… — только и смог произнести Кирилов, садясь на большой дощатый ящик, стоявший в углу.

— Противодействие сильное. Здесь в Аршальске живут по принципу — мусор из избы не выносить. А он, не без нашей помощи, замахнулся на самого Анарина.

— Кто это?

— Милицейский генерал. У него в досье аналогичные увольнения сотрудников по прежнему месту службы. Об этом даже в милицейском журнале писали лет восемь назад. Тогда у него это не прошло… Восстановили сотрудников…

— А зачем ему прокуратура с судом понадобились?

— Зачем? — невесело усмехнулся Джинян. — Мы туда неоднократно обращались с заявлениями о восстановлении нас по месту службы, но… Как видите — строим церкви вместо того, чтобы ловить преступников.

— А за что вас уволили? За часовщика?

— Если бы… Мне много чего вклеили: спекуляцию автомашинами, нарушение режима секретности, создание подслушивающего устройства, незаконное фотографирование… И главное — прокуратура отмела все эти обвинения, а милиция не восстанавливает.

— В Москву, в Министерство внутренних дел обращаться не пробовали?

— Выше дошли. До приемной Президиума Верховного Совета…

— Ну, и что?

— Все возвращается назад к тому же самому генералу, что нас уволил… Он, как я понимаю, не сам инициатор всей этой катавасии. Она ему ни к черту не нужна…

— Кто же тогда заинтересован?

— Чьи интересы задел арест Ротасова? Обкома партии! Вот здесь и есть корень всего зла. Подозреваю, что именно оттуда и исходила инициатива позвонить редактору «Пламени» и не допускать журналиста.

— Не перебарщиваете?

— Недобарщиваю! Давайте рассмотрим, кто есть кто? Заведующий административными органами обкома — бывший прокурор. Анарин — человек пришлый, поставленный Москвой еще при бывшем министре. От него не избавиться, но можно обратить в свою веру.

— Как это — «обратить»?

— Замазать на чем-нибудь. Например, на рыбных делах. У нас Двина — речка рыбная… Браконьеров много, но большинство из них высокопоставленные. Да и сам генерал до рыбки, ох, как охоч! Рыбозавод коптит день и ночь, а в магазинах пусто. Тут уже и ОБХСС имеет поле для деятельности. Но… — он с досадой махнул рукой. — В общем, у этих ребят тоже хватает обездоленных. Сразу, как говорят, не отходя от кассы, человек семь могу насчитать. Но это к нашему разговору уже не имеет отношения. Так, небольшой экскурс в историю.

— А Евсеева за что?

— Сашку? Смеяться будете — он вообще к этой истории отношения не имеет. Ни к Ротасову, ни к допросам… Он в отпуске в тот момент был, а когда вернулся, узнал, что меня увольняют и решил заступиться. Вот и его — по ушам да на улицу…

— А основания? Просто так и на улицу — это знаете ли…

— Есть основания. Он женщину убил и спустил в полынью…

— Как убил? — опешил, уже ничего не понимающий Кирилов.

— По документам, по показаниям свидетелей… Кто она, где жила — информации ноль… Хотите скажу, кто это видел? Смеяться будете… Сотрудники областного управления внутренних дел — майор и подполковник. И самое интересное: видели это и молчали до тех пор, пока не потребовалось вывести Евсеева на чистую воду, а по сути дела, насобирать комп-ры. А времени с якобы произошедшего убийства прошло немало — месяцев семь или восемь. Это обвинение отмели уже в Москве, в республиканской прокуратуре.

— Тогда вы должны работать, а не красить церкви!

— Оказалось, что понятие презумпции невиновности на сотрудников милиции распространения не имеет… Впрочем, еще и на членов партии, кажется.

— В смысле?

— Когда возбуждается уголовное дело, когда еще и не пахнет доказательствами, партия уже торопится исключить коммуниста. А вдруг он невиновен? Преступником объявляет лишь суд… Разве это не так?

— Вы обращались в суд?

— Да, но по другому поводу. Нас возмутила статья в местной прессе.

— Антонян?

Джинян поправил шарф и стал похож на большого нахохлившегося воробья.

— Она самая. Вот кого полностью допустили ко всем материалам по Ротасову. — Он сел на верстак, усыпанный ворохом ароматных смолистых стружек. — Да, забыл сказать про одну интересную особенность в деле. После того, как генерал самолично отобрал у меня оружие и упек в камеру к тем, кого я задержал сутками раньше, из нее в тот же момент забрали приятеля Ротасова, который содрал с пьянчужки шапку. Он, кстати сказать, дважды судимый за грабеж, а его… выпустили. Даже не под подписку, а просто так…

— Зачем?

— А он на Ротасова давал показания. Говорил, что именно с ним был в тот вечер. Его как выпустили, так он и задал стрекоча. Нет человека — нет и обвинений. Взяли мужичка через шесть месяцев в Ярославле на аналогичном деле, этапировали к нам и вновь только дали подписку. Но она для него, тьфу! Опять в бегах… я хотел рассказать про Антонян. Это редкий случай, когда не работает национальный фактор. Она армянка, я армянин. Чего нам делить? Но это хитрая задумка. Ох, хитрая! Но объяснение будет прозаическим, не тешьте себя иллюзиями. Два года назад я вместе с московскими ребятами из уголовки брал ее мужа. Много чего за ним числилось — дали пять лет строгого режима. Она, естественно, чтобы не портить своей журналистской карьеры, с ним развелась, а со мной, единственным из местных, ждала случая, чтобы свести счеты. Вот он и представился…

— Там, в статье, все ложь?

— Нет, но подтасовка умелая. И интерес ясен…

Двери храма, окованные толстым железом, пронзительно заскрипели и под своды церкви вошел невысокого роста мужчина в добротном пальто и пыжиковой шапке. Сняв головной убор, он молча ответил на рукопожатие, аккуратно повесил пальто на винт стойки лампы и тщательно обеими руками принялся оглаживать редкие волосы, сквозь которые просвечивала ранняя лысина.

— Простите за опоздание, — приветливо приговаривал он, все время улыбаясь. — Детишки, знаете ли… Алешка ни в какую не хотел есть. Беда прямо с ним… — Он скорым шажком пробежался по каменным плитам пола, каждый шаг откликался цоканьем подковок на сводах купола. — Ты уже посвятил товарища в наши беды? Ну, вот и хорошо, вот и умничка… — Он уставился кротким взглядом на Кирилова, потирая красные от холода пухленькие ручки. — Вот, стало быть, так и живем в наших перифериях!

— Да, уж живете! Можно подводить первые неутешительные итоги…

— Рановато, дорогой мой, рановато… — Евсеев улыбнулся и полез в карман пиджака. — Что скажете про это? Извините, но Хотелось бы понять… — Он шлепком бросил на верстак стиснутые помятые листочки.

Кирилову не требовалось даже их разворачивать — это были гранки той самой похищенной статьи.

— Это, извините, неопровержимый факт… Собираете досье на Орловского? Не на таких напали…

— Александр! Не кипятись… У него фотография. Покажите! — Джинян повернулся к Кирилову. — Ну…

Кирилов подчинился, но на Евсеева это не произвело ровно никакого впечатления.

— В моей практике, дорогуша, был случай, когда я предъявлял обвинения своему школьному товарищу. Он знаешь, что на прощание мне сказал? Выйду — убью!.. Так-то… А ты от фотографии размяк. Статеечка побывала в ваших руках — вы о ней молчком, как будто ничего не знаете. Нам все известно, не отпирайтесь — в «Пламени» вы побывали, а после вас туда нагрянули из нашего областного УВД и вот, пожалуйста…

Он положил перед Кириловым бланк телеграммы.

«Аршальск. Гостиница „Двина”. Орловскому С.Н. Указанием главного редактора краткосрочный отпуск аннулируется. Вам надлежит срочно прибыть на работу. Ответственный секретарь Лосев».

— Сработано классно! — только и нашел, что сказать Кирилов. Он не верил своим глазам — о том, что Кабан в Ар-шальске, в редакции не знал ни один человек, кроме Марины-машинистки. Конечно же, она не могла выдать человека, к которому испытывала нечто большее, чем простую симпатию. Но ходоки из аршальской милиции в «Пламени» — это, действительно, перебор…

— Вы нас простите, уважаемый, но на вопросы отвечать не буду и говорить с вами не хочу. Как говорят в Италии, ареви-дерчи! Прощевайте, по-нашему, значит!

Кирилов молча встал, плотно на все пуговицы застегнул плащ и лишь у храмовых ворот, запищавших под его рукой несмазанными петлями, обернулся:

— Ваше право, но учтите, что этим вы затягиваете петлю не на моей шее, а на своих, да еще на его… — Колючий ветер ударил в лицо, пытаясь опрокинуть Кирилова, смять, уничтожить.

В номере Кирилов сел в кресло, закрыл глаза и начал размышлять над происшедшим. Больше всего его занимал вопрос — как гранки сочинской статьи попали к Евсееву. Вывод был единственный — их передала ему та красотка, что летела с Кириловым в самолете. Значит, ее подослали они? А смысл? Следить за ним, Кириловым? Чушь! Они и не знали о его существовании до звонка Никиты. Правда, во всей этой истории чуши и без того хватает… Ходоки бегут в «Пламя», чтобы настучать на журналиста, все же сумевшего пробраться в Аршальск, главный редактор, похоже, поддавшись эмоциям, шарахнул телеграмму, которая не имеет юридической силы… Хотя повод… Повод-то у Кабана вымышленный — должен быть в Москве, а он здесь, в Аршальске… Орловский влез в это дело с головой, но они его не трогали до тех пор, пока он не собрал всю информацию — что-то удалось, судя по всему неофициальным путем, раскопать в прокуратуре, побеседовать с людьми, проверить судебное дело… С журналистским удостоверением, да еще из «Пламени», вход открыт везде… Если не последует специального предупреждения — такого-то не подпускать… Он, похоже, успел кое-что вызнать до этого предупреждения… Тогда остановить его можно было лишь одним путем — испугать! Он бросается к окну, а там лед… Несчастный случай, торжественный некролог сначала в местной газете, а потом и «Памяти товарища» от имени редколлегии «Пламени». Так вполне вероятно!

— Добрый день, сосед! — в комнату вошел молодой крепкий мужчина, по-спортивному подтянутый. В его голосе Кирилову почудились знакомые нотки. Что-то выдавало в нем человека, с которым приходилось говорить совсем недавно. Но когда? Где? Он готов был с полной уверенностью поклясться, что видит его впервые в жизни. — Вам не темно? Может быть, включим свет? А то, похоже, на улице нешуточная метель. Так и валит с неба. Да еще ветер порывистый с реки… Ну, и климат в этих местах… Вы, судя по всему, москвич? Не обишаюсь?

— Да, врач… — и в это время тихонько брякнул звонок телефона, стоящего на столе.

Движения соседа были достаточно быстрыми, может быть даже более быстрыми, чем положено, но ему было далеко до стола, а Кирилову нужно было лишь протянуть руку.

— Не меня? — сразу вскинулся мужчина, довольно настойчиво протягивая руку к трубке. — Я как раз ждал звонка… — Но Кирилов взял трубку сам.

— Слушаю!

— Это вы? — Голос Джиняна с весьма характерной интонацией спутать было очень трудно. — Вам неудобно говорить?

— Да! — коротко ответил Кирилов и сделал знак соседу, что к телефону просят именно его, Кирилова.

Тот с деланным равнодушием принялся разбирать вещи в портфеле.

— Вы не обижайтесь на моего товарища — он имеет право подозревать всех и вся: таковы издержки профессии и печальный жизненный опыт. Мне что, я один, а у него трое ртов. Их кормить надо… А про петлю вы точно сказали, только я подумал, что она не для троих, а уже на одного больше…

— Кого вы имеете в виду? Полагаете…

— Вас. Именно вас. Вы ввязались в это дело по собственной воле и вам из него не уйти. Поверьте оперу…

— Ясно… — Кирилов не мог говорить большего потому, что сосед проявлял заметную нервозность.

— Вы не один? — вдруг догадался Джинян. — Неудобно говорить?

— В таких случаях валокордин плохой помощник, дорогая Клавдия Михайловна, я бы все-таки порекомендовал вам обратиться к опытному кардиологу. Нитроглицерин здесь помощник лишь на время…

— Понял. — Пауза была не больше секунды. — Запоминайте: московский друг, кроме нас, собирался встречаться с обэхаэсэсником Олонцовым. Он тоже из бывших. Выводил москвича на него я. Встреча должна была состояться позавчера вечером. Я сейчас скажу адрес, но вы не повторяйте за мной… Поняли?

— Вполне.

— Набережная Ильича, семь, шестнадцать. Не сердитесь на нас!

— Это лекарство для детей дошкольного возраста, — продолжал экспромт Кирилов. — Для мужчин зрелого возраста оно не подходит…

— Я прощаюсь, но знайте, телефон — штука тоже не очень надежная!

— Спасибо. До свидания. Я искренне желаю вам удачи и преодоления всех недугов. Как говорится, дело выздоровления в руках самого больного! Всего доброго…

8. ЛЕКАРСТВО ОТ ЛЖИ

Кирилов свернул с центральной улицы и долго шел по переулку, едва освещенному. Глаза с трудом различали номера домов на обшарпанных, залепленных снегом табличках. Остановившись перед неказистым деревянным домом, Кирилов огляделся. Ничего не нарушало тишины этого окраинного места города, лишь ветер раскачивал полуоторванную доску, которая методично, словно маятник часов, скрипела в такт колебаниям. Дом как дом. С торца пожарная лестница, заколоченная до середины досками — единственное спасение от мальчишек. Поднявшись на второй этаж, Кирилов долго обмахивал снег с ботинок лежавшим у порога веником. Звонок не работал, пришлось долго стучать. Сначала за дверью послышались шаги, Кирилов их смог расслышать сквозь легкий посвист ветра в щелях, а потом дверь слегка приоткрылась.

— Вы к кому? — Молодая женщина в грубой вязки свитере и простой белой косынке пристально смотрела на Кирилова. — Проходите, мы Олонцовы.

Кирилов долго тер ботинки о коврик. Женщина молча прошла на кухню, подвернула газ в плите и так же беззвучно пошла в конец коридора, где светилась полураспахнутая дверь.

В печи, что притулилась в углу комнаты, едва заметно рдели раскаленные уголья. За занавеской у окна кто-то ворочался и кашлял, надсадно разрывая грудь. Рядом с женщиной на диване сидел белобрысый мальчишка лет пяти. Голубые глазенки с любопытством уставились на нежданного гостя.

— Могу я поговорить с вашим мужем? Он болеет?

Олонцова бросила испуганный взгляд на штору:

— Болеет? — с непонятной тоской переспросила она. — Пожалуй… Он вас знает?

— Нет. Но, поверьте, мне это очень нужно…

— Нужно? — переспросила снова она за Кириловым, и ему показалось, что она плохо понимает его слова и вообще находится где-то далеко от этой комнаты с простой железной кроватью, громоздким буфетом, кружевными салфетками на радиоприемнике и колченогим потертым от времени столом. — Нужно… Хорошо, я как раз собираюсь и, если вы можете подождать десять минут…

— Да, конечно, о чем вы говорите…

Кирилов наблюдал за тем, как она старательно закутывала малыша, время от времени поглядывая на занавесь. Лежавшему там человеку то ли было неудобно, то ли его действительно крепко скрутил недуг — кашель на мгновение затихал, а потом начинался вновь, грудной, словно разрывающий нутро больного. Юрий Николаевич хотел было предложить свои услуги врача, что-то посоветовать, порекомендовать, но женщина, закончив одевать сына, взяла от печки тепловатый пузырек с желтоватой жидкостью и, скрывшись за шторой, принялась поить больного. Сперва доносилось надсадное стариковское кряхтение, затем жадные судорожные глотки воспаленной гортани и лишь потом дыхание стало ровнее и спокойнее.

— Пошли? — Олонцова завязала на груди концы теплой шали, накинула пальтецо и, выйдя в коридор, замкнула дверь на ключ.

Через три дома они остановились, и Олонцова отвела сына к знакомой. Мальчишка с радостью скинул с себя тяжелые одеяния и принялся весело играть с девочкой, дочерью знакомой. Идти пришлось с полчала. Кирилов давно потерял счет поворотам, но чувствовал, что они забираются все дальше и дальше от центра. Среди мелких деревянных хибар показался белый, четко выделявшийся на фоне темного неба, корпус пятиэтажки. В окнах, ровным приглушенным светом горели лампы. Над подъездом раскачивающийся плафон освещал тускловатую, выгоревшую на солнце вывеску — «Приемный покой».

Олонцову здесь знали преотлично и, похоже, сочувствовали ей. У нее тотчас взяли пальтишко и выдали взамен белый халат.

— С тобой, что ль? — старуха гардеробщица подозрительно посмотрела на Юрия Николаевича, решая, брать у него одежду или нет. — Слышь, Катерина, у меня халата-то на него нет… Ишь, какой увалень!

— У меня есть свой… — Кирилов снял пальто, затем передал гардеробщице пиджак и, вынув из портфеля приготовленный к дежурству зеленый халат хирурга, ловко и сноровисто облачился в него.

— Ох, ты господи… — пробормотала бабка, истово осеняя себя крестным знамением. — Где же ты его сыскала, Катерина? Право слово, прохвессор… Ну, таперича дела тваво Женыпи, в порядке.

— Как он сегодня? — не обращая внимания на метаморфозы, произошедшие с попутчиком и принимая это лишь за очередной маскарад, обратилась Олонцова к старухе.

— Дохтур приходил, намедни, говорит, что к лучшему. Сама ведаешь — енто не хвороба, таперича усе в руках вышнего!

Речь старухи напомнила Юрию Николаевичу давно умершую родную бабку. Та тоже частенько поминала бога вышнего вместо всевышнего. Дед смеялся и говорил, что ее за такие слова архангелы не пустят на небо. Слова деда оказались пророческими — сам умер рано, а бабка ждала своей очереди долгих пятнадцать лет, и часто, с тоской поглядывая в окно, шептала: «Что, показал вышний свою власть! Не пускаешь к Васе? Ну, так я и вовсе про тебя забуду… Вот! Накося выкуси…» — тыкала она в небо корявой фигой.

В темноватом длинном коридоре третьего этажа горела лишь лампа на столе дежурной сестры. Завидев Олонцову, девушка улыбнулась.

— Лучше стал. Сегодня Иван Лазаревич смотрел… Месяца через два, если так пойдет, то и на выписку. Видимо, Катерина, пронесло. Не тебе беда предназначалась…

— Молока принесла, да яблок моченых просил. Как?

— Не сразу только. Стылые, поди. Пусть обогреются. А это кто? — она только сейчас заметила выступившего из темноты мужчину в облачении хирурга.

— Поговорить хочет. Вроде, с Москвы.

— Может, по Женькиному письму? Хотя…

— Нет, я по другому поводу. Но если чем могу быть полезен…

— Парня с кем оставила? — медсестра встала из-за стола и по неистребимой женской привычке поправила упавшую на лоб прядь.

— У Марютиной. С Аленкой играет. Мы тогда пойдем?

— Только тихонько говорите, — предупредила девушка. — Там сегодня двое тяжких…

Койка Олонцова оказалась в углу узенькой длинной комнаты возле стены. В палате стоял густой смрадный дух, как бывает лишь в плохоньких больницах, да в домах печальной и безнадежной старости. Над кроватью подъемным строительным краном возвышалось металлическое сооружение из каркасов, тросиков и гирь. Олонцов, распятый и растянутый на этом сооружении, не спал, его глаза при виде жены радостно оживились. Та сразу же прикоснулась губами к щеке мужа и начала с осторожностью и повышенным вниманием, стараясь не причинить боли, поправлять подушку, одеяло.

Кирилов молча наблюдал за происходящим со стороны, держа в руках узелок с продуктами, что принесла Екатерина.

— Это что за фрукт? — Олонцов зыркнул глазами на врача. — Где отыскала? Я же говорил, не суетись — все будет в норме…

— Сам пришел. Говорит — с Москвы…

— Здравствуйте, — едва слышно произнес Кирилов, в знак приветствия склонив голову.

— Берите стул, садитесь… — Олонцов показал глазами на нечто похожее на стул — хромое и качающееся. — Ты, Катерина, подмогни тому, что у окна — судно просил подать, да все никак не идут… А мы пока побеседуем…

Кирилов достал из кармана бумажник и вновь продемонстрировал заветную фотографию.

— Вы кого-нибудь узнаете на ней?

— Тебя как зовут, доктор?

— Юрием.

— А по отчеству? — он поднес снимок к глазам и долго вглядывался.

— Без отчества…

— Убери! — он протянул здоровой рукой карточку. — Я здесь знаю двоих, и один из них передо мной. Чем могу быть полезен?

— Вы знаете, где Орловский? Он жив?

В знак согласия Олонцов дважды прикрыл веки и из груди Кирилова вырвался вздох облегчения.

— Когда и как вы с ним познакомились?

— Познакомился? — задумчиво повторил Олонцов. Его горячие от температуры глаза уставились на потолок. — Сначала я услышал о нем от ребят — Джиняна и Евсеева, они долго ждали его приезда. Потом я позвонил ему в гостиницу… Кажется, это было третьего дня. Договорились о встрече… Как всегда, когда с кем-нибудь надо срочно поговорить или встретиться, неотложные дела наползают одно на другое. Он предложил не тянуть, а у меня следующий день был расписан по минутам: с утра на работу — я экономистом устроился в порту, после работы за сыном в садик и лишь после восьми свободен. Часов в девять встретились у «Двины». Там местечко есть одно затишное, впрочем, вам это не интересно… Через полчасика разбежались и все дела! — Он посмотрел в сторону жены, перешедшей к кровати следующего больного. Поправив подушку, она начала причесывать гребешком волосы пожилого мужчины — тот улыбался.

— Тебе, Катерина, в пору в королевишнах ходить — бормотал старик хрипловатым голосом, шутливо. — Рази за этим чухонцем Олонцовым счастье спознаешь. Нешто Женька ценит такой брильянт? — в голосе мужчины так и прыгали веселые чертики. — Я те че по секрету скажу… — он нарочно повысил голос, чтобы сказанное наверняка долетело до Олон-цова. — К ему нонче такая краля приходила, гляди, Дмит-ривна, умыкнут мужика. Это ниче, что чухонец — мужик справный. Ему ж того этого…

— Известное дело, справный, — отозвался молодой парень с заросшим густой черной щетиной лицом, — все при нем! Это ж надо в такую переделку попасть и с умом поломаться. Кости не беда — срастуться, лишь бы жизненно важные органы не попухли… — Видимо, этот разговор возникал каждый раз с приходом Екатерины и служил ей в утешение.

Олонцов выпростал из-под одеяла здоровую руку и взял с тарелки моченое яблоко.

— Сдери с него шкуру, жесткая, — попросил он Кирилова. — А на мужиков внимания не обращай — понесло их… Это от благодарности, Катерину утешают.

— Вас ничего не удивило в поведении Орловского? Его самочувствие?

— Нервозность. Он все время оглядывался, словно ждал кого-то…

— Содержание разговора секрет?

— Отчего. У каждого человека свои беды и заботы, но иногда получается так, что все они скрещиваются в одной точке… Так оно и получилось! Орловский шел к Анарину своим путем, Джинян с Евсеевым испили собственную чашу, а у меня с генералом счеты особые… Большая беда постигнет людей, если такие, как он, будут дальше подниматься по служебной лестнице. Мне сдается, что наверху, когда министра назначают, думают о том же… Смотрите, после Щелокова что началось… Много опытных работников разогнали под благовидными предлогами, за ничтожные промахи, правдолюбцев отлучили, а кто остался? Я не буду спорить, нечисти примазавшейся тоже хватало — но с мусором столько народа ни за что ни про что убрали… А потом удивляются — преступность растет. Да разуйте вы глаза, стаж оперов в розыске по три года максимум, в ОБХСС сидят люди с партийных призывов, да работяги от станков. Эвон, когда они выучиться успеют… Я результатов от такой работы не жду… Я, простите за выражение, жесткий реалист и прогматик… — яблоко скрипнуло на его зубах. — Я-то не пропаду, дай только выкарабкаться из этой передряги, что у «Двины» приключилась — я еще под окнами Анарина погужу сиреной собственного белого «мерседеса». Честно заработаю! Сейчас возможности появились…

— Причем здесь «мерседес»? О чем вы? — немного всполошился Кирилов, все это начинало немного походить на горячечный бред.

— Это так, к слову! Наши с Анариным счеты… Понимаешь, не купился я в одной истории, пахнущей копчушкой… А «мерседес» можно было купить — денег бы хватило.

По губам Олонцбва начала блуждать странная улыбка, похоже ему становилось хуже и он был не в себе.

— Где Орловский? — поспешил с вопросом Кирилов, но Олонцов, кажется, уже не понимал его. — Тралянов! — вдруг громко вскрикнул он, заслоняя глаза будто бы от яркого света. — Уходи, не трогай мою машину…

Олонцова тотчас оказалась у постели мужа, а Кирилов поспешно вышел в коридор.

— Скажите, что с ним произошло? — Кирилов подсел к столу, на котором в свете лампы виднелись страницы институтского учебника по анатомии.

Девушка поправила выбившийся из-под шапочки локон, машинально перелистнула страничку учебника.

— Его сильно помяло. А что вы хотите, доктор? Наезды на пешеходов всегда заканчиваются переломами с обширным кровоизлиянием во внутренние органы. Наехали на него со спины. В районе поясницы обширная гематома…

— Как наезд? — Кирилов не верил своим ушам. — Где это произошло? Позавчера вечером — у «Двины»? На углу перекрестка?

— Видите, даже вы знаете…

— Да, но я не предполагал, что они, — он сделал заметное ударение на слове «они», — могут пойти на это… Хотя стрельба из пистолета, это уже кое-что… Скажите, — он пристально посмотрел в глаза девушки, — кто к нему приходил сегодня?

— Сегодня? — она подняла чуть раскосые глаза к потолку и задумалась.

— Меня интересует женщина. Опишите, как она выглядела…

— Как выглядела? — медсестра скривила тонко очерченные губы. — Обыкновенно: красное платье с крупными кораллами, волосы крашеные, косметика. На груди глубокий вырез и оборочки, чуть ниже колен подрезано — так, знаете, по последним рекомендациям «Бурды». Вот и все! Мне кажется, что она не местная… Но это одни предположения — я не гарантирую.

До гостиницы Кирилов шел пешком. Он перестал замечать ветер, снег и непогодь. «Для чего нужно было Орловскому встречаться со мной и одновременно с Олонцовым? Ладно, со мной — мы не виделись черт знает сколько времени… С Олонцовым ведь он встречался накануне. Более того, Олон-цовская история, если судить по его рассказу, уже не имеет непосредственного отношения ни к этому Часовщику, ни к Джиняну с Евсеевым. Это его собственная олонцовская история… Правда, все эти истории сходятся на одном человеке — генерал-майоре Анарине… Что, если предположить — Олонцов сначала рассказал историю своего изгнания из милиции, а потом, узнав что за человек Орловский, доверившись ему, решил передать ему какие-то важные документы. В таком случае, если встреча не состоялась, а документы были при нем — они изъяты вместе с одеждой и хранятся в больнице… Достоверно? Вполне! Но в таком случае скорее всего их забрали и передали в милицию… Вряд ли Анарин не предусмотрел этот ход — зачем оставлять документы против себя в чужих руках…»

Пораженный внезапной догадкой, Кирилов даже остановился: «Господи, как же я раньше об этом не подумал? Конечно, у Сергея были при себе документы, принадлежавшие Джиняну и Евсееву — блокнот или портфель обязательно должен быть! Из номера уходил он стремительно и без портфеля — с ним в руках не пробраться по той приступочке за окном… Где же документы… Неизвестно… И еще — что это за дама то и дело появляется и исчезает на горизонте? Кафе, самолет, гранки у Евсеева, посещение Олонцова в больнице…» Кирилов задрал лицо к небу — черному и непроглядному — ис наслаждением несколько мгновений ощущал разгоряченной кожей прикосновение падающих снежинок.

Раздевшись в номере, он мельком посмотрел в сторону соседа — тот сидел и с подчеркнутым спокойствием читал газету. В его внешнем облике было некое несоответствие, и Кирилов наметанным взглядом его сразу же отметил — слишком красными, словно от мороза, были щеки, не до конца успокоилась после быстрой ходьбы грудь.

— Буфет до скольки работает? — Кирилов вплотную подошел к нему. Тот посмотрел на часы. Юрий Николаевич сразу же отметил, что установлены они на местное время, а сам Кирилов стрелки оставил на московском…

— Пятнадцать минут как закрылся — четверть двенадцатого…

— Вот, досада… — пробормотал Кирилов будто бы в нерешительности. — Придется побеспокоить знакомого с девятого… У него, наверняка, найдется, что перекусить…

Войдя в лифт, Кирилов сначала нажал кнопку девятого, а затем сразу же первого этажа. Между седьмым и девятым ему послышались торопливые шаги поднимающегося вверх человека. Сомнений не оставалось — сосед слишком настойчиво проявляет интерес к Кирилову. Вверх он уже поднимался пешком…

На третьем, ремонтном, по-прежнему царила тишина. Вдоль стен в беспорядке громоздилась мебель, а настежь открытые двери номеров исторгали в пространство удушливые запахи лаков и красок. На этот раз Кирилову не составило большого труда пройти насквозь коридор, свернуть в боковой пролет, ведущий к пожарной лестнице, и подойти к завалу из кроватей и стульев. За баррикадой, так и не разобранной с того самого злополучного дня, угадывалась застекленная дверь…

«Несомненно, самое ценное Сергей должен был прихватить с собой — это ценное должно быть сравнительно небольшого размера… Не чемодан и, конечно, не портфель… Папка с бумагами? Тетрадь? Блокнот?.. Пробегая по узкому коридору, обрушивая за собой мебель, грозящую вдогонку ударить по спине, он экономил минуту, другую, чтобы спрятать это самое нечто… Хотя, это все не больше, чем простые рассуждения. Все могло быть иначе…»

Разбирать завал Кирилов не стал. Аккуратно, опираясь то на один, то на другой угол выступающей мебели, он без особого труда пробрался к двери. Она была заперта на щеколду. Легкое движение руки — и за ней оказалась сравнительно тесная площадочка и глубокий многопролетный лабиринт, ведущий на улицу. Кирилов осторожно, подсвечивая себе спичками, пошел вниз. Дверь первого этажа имела плачевный вид: похоже, ее лишь недавно заколотили — в свете спички блеснули свежие шляпки гвоздей, но на полу у самого порога небрежно валялись так и не убранные кусочки отколовшейся от стен штукатурки, желтоватые полоски щепы…

«Вот уж, действительно, чем меньше думаешь — тем меньше понимаешь, а чем больше думаешь — тем больше не понимаешь… Как же он ее вышиб?.. Сергей отнюдь не цирковой силач… Плечом? Или, может быть, с разбегу?»

Потолкавшись возле дверей, попробовав разными способами справиться с гвоздями и не достигнув успеха, Кирилов принялся осматривать лестничный колодец. Ему не удалось обнаружить даже малейшей ниши, кругом ровные побеленные стены.

Он вернулся в коридор. Жизнь в гостинице медленно затихала, лишь из ресторана еще доносились звуки музыки. Кирилов застыл, пытаясь угадать в темноте начало и конец мебельного завала. Вытянув вперед руки, он приблизился к стене и внезапно натолкнулся на что-то мягкое и теплое. От неожиданности он резко отдернул руки и чуть было не закричал. Вспыхнувшие зеленым глаза с длинными вертикальными прорезями зрачков с укоризной взглянули на Юрия Николаевича, затем послышался мягкий кошачий прыжок и животное, мелькнув еще раз на самом верху баррикады, исчезло за поворотом коридора.

Встреча с кошкой произвела на него гнетущее впечатление, он никак не мог унять дрожь в пальцах. Чтобы немного успокоиться, Кирилов нашарил в кармане сигарету и принялся разминать табак. Сигарета слегка похрустывала в руках пересушенным табаком. Не успев зажечь спичку, он вдруг заметил на стенах коридора блики. Затем издалека послышались осторожные шаги — кто-то шел навстречу с фонариком в руках.

«Проверяющие от администрации? Не кстати… Совсем не кстати! Попасться в полночь на ремонтном этаже, а потом объясняться… Плохо дело, сразу же позвонят в милицию и…»

Идущий по коридору, надышавшись лака и красок, закашлялся, и Кирилов непроизвольно вздрогнул — в перханье горлом неизвестного он сразу же распознал интонации человека с «телефонной станции». Нет, спутать Юрий Николаевич никак не мог. Все было точно так же, как у того, что предлагал удлинить шнур…

Кирилов в мгновение ока вновь оказался на площадке пожарной лестницы. На размышление времени не оставалось — он согнулся и быстрыми выверенными движениями пробрался на полэтажа выше ремонтного коридора и прямо-таки вжался в стенку.

Светящиеся в ночи стрелки часов показывали начало нового дня. Яркий свет карманного фонаря заплясал по дверному стеклу. Из-за двери сначала послышался шум, видимо незнакомец пробирался через завал, потом донеслось отчаянное чертыханье и ругань. Кирилов окончательно убедился: голос тот самый. Яркий луч света неожиданно описал стремительный полукруг и фонарик, с шумом упав на пол, погас…

— Чертовщина!.. — продолжал незнакомец. — Не везет, так… Сволочь! — Похоже, он встряхивал нашаренным в темноте фонариком, но тот, вспыхнув лишь на миг, вновь погас. — Бардак! Кому только могло прийти в голову свалить в кучу всю эту рухлядь… Будь он даже идиотом, и то бы догадался спрятать это здесь… Попробуй разберись здесь ночью! Дураки, почему нельзя сделать это днем… Нет, лучше попозже!.. — передразнил он чьим-то чужим голосом. — Идиот на идиоте…

Окончание фразы «телефонист» проглотил, но Кирилов вдруг понял, что он, как и сам Юрий Николаевич, оказался здесь вовсе не случайно — он что-то искал и не исключено, что это связано с…

Вспыхнувший свет фонарика показался Кирилову ослепительным. Скрипнув, дверь в колодец отворилась и пролет лестницы над головой Кирилова осветился. Теперь шаги доносились откуда-то совсем рядом — человек начал медленно спускаться по ступеням, подсвечивая фонариком в разные стороны. Наконец, стук каблуков удалился от Кирилова на безопасное расстояние. Узкие колеблющиеся лучи, прорывавшиеся сквозь пролеты с самого низу колодца, говорили о том, что незнакомец полностью повторил путь Кирилова к нижней двери.

Уже не слишком таясь, Юрий Николаевич скользнул в коридор и стремительно задвинул щеколду на двери. Теперь мужчина оказался запертым в колодце — двери всех этажей, как и эта, запирались изнутри, а не с лестницы. Завал Кирилов преодолел без спешки и через минуту в своем номере уже отряхивал пыль с брюк. На письменном столе горела лампа, остывал недопитый стакан чая, но соседа по комнате не было. Юрий Николаевич быстро подошел к телефону и набрал номер.

— Извините, что беспокою в столь поздний час… У меня к вам большая просьба. Передайте Андрону Ашотовичу, что я срочно жду его в «Двине».

Голос Евсеева на том конце провода был отнюдь несонным.

— Это не так трудно сделать — он еще у меня. Что-то случилось?

— Да!

— Хорошо, передаю трубку…

Закончив разговор, Кирилов переоделся и достал из портфеля кипятильник. Он мог бы поспорить с кем угодно, что утром, когда убирал его на место, кипятильник лежал совсем не так. И оставленной на тумбочке книжкой тоже явно кто-то интересовался. Кирилов усмехнулся — он не предполагал столь грубую работу.

…Юрий Николаевич сидел на кровати, обхватив руками голову. Теперь ему многое представлялось совсем иным, нежели несколько часов назад. Его единственное оружие — логика — действовало безотказно.

В дверь осторожно постучали.

— Входите! — достаточно громко крикнул Кирилов.

Светлым волосам армянина можно было удивляться без конца, но Юрию Николаевичу было не до этого. Джинян не мог не заметить перемен, произошедших с его вчерашним знакомым: по лицу блуждала таинственная улыбка.

— Вы любите ускорять происходящие события или ждать их естественного развития? — Кирилов быстро ходил по комнате, радостно потирая руки. Джинян никак не мог взять в толк: шутит тот или говорит серьезно, и понял вопрос москвича по-своему.

— Можете располагать мной. Одно лишь замечание по поводу ускорения… Вы вполне уверены, что события произойдут без понукания с нашей стороны?

— Вполне. Как говорится, ничто из того, что может происходить само собой, не должно происходить без соответствующего разрешения. На этот раз я дал повод событиям развиваться строго по определенным законам. В общем, как в шахматах.

В тамбуре гостиничного номера хлопнула дверь, и вошел сосед Кирилова. На нем была лишь розовая рубаха, надетая на голое тело, спортивные брюки и тапочки на босу ногу.

— Добрый вечер! — произнес Кирилов, оттирая его плечом от входной двери и запирая ее на ключ. — Что вы вцепились в этот фонарь? Положите его на стол!

Мужчина даже не взглянул на Кирилова — его внимание всецело было поглощено сидевшим на кровати Джиняном.

— Знакомьтесь, — произнес Юрий Николаевич, указывая ладонью на бывшего розыскника. — В приличном обществе всегда начинают с представления действующих лиц. Не так ли?

— Мы знакомы, — Джинян медленно встал с кровати. — Здравствуйте, Тралянов. Небезынтересно узнать, почему вы ночуете в гостинице, когда ваша квартира в обкомовском доме в трех шагах отсюда?

— Ага! — в голосе Кирилова слышалось неприкрытое злорадство. — Этот человек несколько дней назад звонил мне в Москву и обещал содействие в установке телефона… Не так ли? Кстати, как вам удалось преодолеть пожарную лестницу? Опять ломали входную дверь?

Тралянов быстро отступил назад и стал лихорадочно дергать дверную ручку. Пути к отступлению не было.

— Что вы хотите? — отрывисто произнес мужчина. В его голосе уже не было ни вчерашней вежливости, ни предупредительности. — Завтра же о ваших делах в отношении меня станет известно, и я вам не завидую.

— Оставим угрозы, Дмитрий Васильевич, — спокойно сказал Джинян. — Вам, как работнику кадрового аппарата управления, должно быть известно, что это на меня не действует. Вы же знаете, что изобретенные вами лично наветы я отбросил с помощью суда и прокуратуры… Правда, не аршальской, проданной в вечное пользование обкому, а московской, но тем не менее как бороться с вашими вымыслами и домыслами мы знаем… Может, лучше поговорим? У нас еще есть время?

— А почему вы думаете, что я буду отвечать? Наивные вы люди! — Он откинул одеяло и улегся, не раздеваясь. — Я собираюсь спокойно лечь спать…

— Не получится, — с сомнением произнес Кирилов.

— Любопытно, почему? — на губах Тралянова блуждала издевательская улыбка.

— Ну, хотя бы потому, что у меня дома на кассете автоответчика записан ваш голосок, а остальное дело идентификации. Вы не сможете уснуть, зная, что в моем портфеле уйма ваших пальчиков — поверьте, они прелестно отпечатались и долго сохраняются… И еще: я заявлю о краже из портфеля ценных вещей…

— Это ложь! — Тралянов взбешенно вскочил с кровати и заходил по комнате. — Не докажете…

— А пальчики? А свидетель — Джинян, я думаю, подтвердит…

— Вне всякого сомнения! — подал голос армянин. — Евсеев тоже согласится. Хотите я его вызову? Дело нескольких минут…

— Идите вы к черту! — Тралянов рывком бросился на кровать и лег лицом к стене.

— Спокойной ночи! — Кирилов подошел к выключателю и погасил свет. — Желаю вам хорошего отдыха.

В комнате воцарилась тишина. Джинян у стола спокойными глотками прихлебывал из стакана горячий чай и вслушивался Bjinopox шин снующих у подъезда машин.

— Каковы ваши условия? — обронил вдруг Тралянов, не поворачивая головы.

— Исчерпывающая информация и журналист, — жестко ответил Кирилов.

— Мы сами пока не знаем, где он, но могу вам гарантировать, что раньше вторника он отсюда не улетит.

— Почему?

— Во вторник выходит наша статья в «Аршальской правде», и он нам сразу станет не опасен.

— О чем статья?

— О его похождениях в Аршальске. Он тут натворил будь здоров…

— Враки! — закричал Джинян. — Продолжаете, как и раньше.

— Это надо еще доказать, а статья — вот она… В журналистском мире ему делать больше будет нечего. Мы ее вышлем и в Союз журналистов, и разошлем по редакциям…

— Ну-ну… — одобрительно отозвался Кирилов. — А зачем нужна была эта кутерьма со стрельбой? Брали на испуг?

— Рассчитывали, что он несколько умнее, чем оказался. Что ему стоило отдать эти треклятые документы — тогда он мог уезжать в тот же день. Билет уже был готов…

— Что за документы вы у него хотели изъять? — Кирилов взял со стола фонарь и направил тонкий узкий луч света в лицо Тралянову.

— Прекратите! — тот отвел в сторону руку с фонарем. — Даже если бы я знал о их содержании, то все равно не сказал бы…

— Они касаются обкома?

— Кажется, да. Их получил он не от них, — он кивнул в сторону Джиняна, — но тот уже получил свое… Тоже мне, любители лить против ветра…

— Не хотите отвечать, бог с вами. Я-то вам зачем понадобился? — спросил Кирилов.

— Дело не в вас. Мы должны были знать, кому звонит Орловский. Он слишком настойчиво пробивался на ваш номер в Москве. Это не входило в наши интересы…

— Чем же я так страшен?

— Вы нет, но на вашем месте могло быть официальное лицо с достаточно большими полномочиями.

— Я вам тоже доставил хлопот…

— Доставили. Но могли бы и не успеть, если бы кое-кто из наших сработал более четко. Прошляпили, сволочи! На четыре часа опоздали! Правда, потом каждый ваш шаг был у нас на виду…

— Еще раз вернемся к информации, которую получил Орловский, — произнес Кирилов, зажигая люстру.

— Не знаю.

— Врет! — авторитетно произнес Джинян. — Они следили за ним с первой минуты. Олонцов — это их рук дело!

— Эмоции! Доказать ничего нельзя…

— Пуля… — спокойнее, чем это можно было произнести, сказал вдруг Кирилов.

Тралянова аж подбросило на кровати.

— Разговор для бедных… Ее давно нет! И не было…

— А это что? — в руках Кирилова вновь оказался комок пол у сплющенного свинца.

— Откуда она у вас?

— Из триста тридцать третьего…

— Мы же…

— Плохо искали… — рассмеялся Юрий Николаевич. — Вы старались делать дело, не пачкая рук, а мне отмывать их привычно.

— Зачем вы мне все это рассказываете? Я молчания не гарантировал — более того, по долгу службы я доложу об этом руководству…

— Вы не станете беспокоить их до утра, начальство любит поспать. Это одна сторона медали, а вторая состоит в том, что мы не дадим вам возможности сделать это в течение того времени, пока будем в городе…

— Выходит, вы знаете, где журналист?

— Почти! — Кирилов поймал удивленный взгляд Джиня-на.

— Тогда… Вы знаете, где документы?

Кирилов медленно прошелся по комнате, подошел к окну и долго смотрел на уличные фонари.

— Я полагаю, что никаких документов и не было! Зря вас так мучило руководство…

— Шутите, — Тралянов замотал головой, словно отгонял от себя назойливую муху.

— Нет. Говорю совершенно серьезно… Олонцов не успел принести их в первый вечер. Они договорились лишь о следующей встрече, но она, как известно, не состоялась… Похоже, у них была оговорена и еще одна — через двое суток, но и ей не суждено было состояться… Спугнув Орловского, вы сами расстроили все дело…

Посмотрев на часы, Юрий Николаевич погрузился в размышления. Он долго ходил вдоль и поперек комнаты, уже не обращая внимания на подавленного и растерянного Тралянова, по-прежнему лежавшего на кровати. Наконец, решившись, Кирилов подошел к телефону и набрал код Москвы. Трубку сняли тотчас…

— Иван Леонтьевич? Извините, что беспокою ночью. Да, да, Кирилов. Спасибо, жду… — Юрий Николаевич вслушивался в шорох эфира, доносившийся голос из далекого, но родного города. Гарцев позвал к телефону жену, сначала долетели звуки шлепающих по полу тапочек, а потом и недовольный, заспанный голос Людмилы.

— Прилетел? Мог бы позвонить и утром… Сколько сейчас времени?

— Половина третьего… Конверт у тебя при себе? Вскрывай и читай!

— Разве уже пора?

— Еще как пора.

— Сейчас… — трубка стукнула о столик и снова послышались сначала удаляющиеся, а потом и приближающиеся к телефону шаги — вторая трубка параллельного телефона в квартире сначала поднялась, а потом вновь опустилась на аппарат — Кирилов понял, что муж Гарцевой делал вид, что его не интересует этот разговор, но это у него получалось неважно…

— Так, достала. Ну, ты тут и накатал любезностей… Я их опущу. Связаться с… — начала она читать послание Кирилова, — и попросить оказать содействие в вылете из Аршаль-ска… Так ты еще не в Москве?

— К сожалению, нет.

— Ладно. Я сейчас позвоню дежурному — он сделает. Во сколько рейс?

— Шесть сорок семь…

— Нет проблем. Ты один?

— Два билета.

— Два так два. Тебе очень там трудно?.. — наконец сообразила поинтересоваться она.

— Как тебе сказать? — он бросил осторожный взгляд в сторону Тралянова. — Примерно так, как тебе в момент нашего знакомства в операционной…

— Держись, казак, а то мамой будешь… Прилетишь — позвони, «я все сделаю как обещала.

— Спасибо тебе, Людка. Я знал, что могу…

— Можешь, можешь… Не расточай елей, а то заплачу. Все, кончили разговор — мне надо звонить, а то не успеют сделать билеты.

— Пока!

Кирилов положил трубку и начал переодеваться. Вновь как и в тот момент, когда посещал Олонцова в больнице, надел под плащ зеленоватый костюм хирурга, а уж поверх него плащ.

— Тралянов! — он подошел к кровати и заглянул «соседу» в лицо. — Я думаю, вас не стоит предупреждать, что проигрывать тоже надо уметь. Советую отбросить вариант с карнизом — он сильно обледенел за эти три дня, а дверь, извините, запру. Ключ, правда, с собой забирать не буду — оставлю в замочной скважине снаружи. Даже, если у вас есть запасной, открыть дверь в таком случае будет делом далеко не простым. Но это еще не все… Если хотите иметь алиби для своего руководства, могу запереть вас там… — он указал на ванную комнату. — Скажете, что завалились к вам впятером и вы сдались. Идет? Ну, как хотите…

Закончив переодевание, Кирилов взял портфель и хлопнул Джиняна по плечу: «Вперед!»

— Не откроет изнутри? — Джинян решил привязать ключ к рукоятке двери. — Так оно будет надежнее… — И вдруг быстро обернулся к Кирилову. — Про телефон забыли!

Кирилов достал из кармана и положил на коврик около двери, предусмотрительно вывернутые из трубки, микрофон и телефон:

— Пошли, у нас еще целая уйма дел. Ты на машине?

За стеклянной перегородкой улыбалась женщина-администратор.

— Поздненько вы собрались на прогулку? Или рано?

— И так, и так верно, уважаемая Марина Дмитриевна… Спасибо за прием. Как видите, обошлось без жалоб с моей стороны.

— Уезжаете? — она удивленно округлила глаза.

— Наверное, завтра, а эти сутки решил пожить у приятелей. А то знаете, что ни ночь, то приключения…

— Как? Сегодня опять?

— Увы…

Женщина встала с кресла и протянула в окошко узенькую ладошку:

— Так, значит, вы еще не улетаете?

— Как видите, — он распахнул плащ и продемонстрировал врачебное одеяние. — Дела, дела…

— Понятно, — кивнула женщина. Халат произвел должное впечатление и, как показалось Кирилову, несколько успокоил женщину. — Беспокойная у вас, врачей, жизнь…

— Пойдем мы… Счастливо оставаться!

Выйдя вслед за Джиняном на улицу, Кирилов оглянулся на гостиницу — все окна, кроме одного, были погашены. В единственном освещенном квадрате окаменело выделялся темный силуэт Тралянова. Прислонив лицо к окну, он следил за отъезжающими.

— Кричать будет, звать на помощь… — Джинян повернулся к Кирилову, сидящему на переднем сиденье. — Куда едем?

— Я закурю? — Юрий Николаевич достал пачку и долго, словно находясь в забытьи, доставал сигарету, мял ее мальцами. — Нет, он будет вести себя тихо. Он не стал поднимать шума, когда я его запер на лестнице, а уж теперь, совершив такой промах, он сделает вид, что все в норме. Более того, утром доложит, что я ушел в город, а уж куда я денусь потом — не его вина…

— Куда едем?

— Разве я не сказал? — удивился Кирилов. — Набережная Ильича, дом семь, квартира шестнадцать… — Он извлек из кармана продолговатый алюминиевый пенальчик и проглотил небольшую желтоватую пилюлю.

— Сердце? — спросил Джинян, вписывая машину в крутой поворот.

— Лекарство от лжи!

— Не понял…

— Всегда себя хреново чувствую, когда совру или словчу. А сегодня пришлось столько раз лгать и изворачиваться, что… — он приложил ладонь к груди. — Не беспокойся, к тебе мои слова не имеют никакого отношения.

9. ПРИЗЕМЛЕНИЕ НЕ ПО ПРАВИЛАМ

Ступени хлипкой изношенной лестницы вздыхали точно так же, как и в первый его приход. В квартире, судя по всему, крепко спали. Кирилов раз за разом нажимал кнопку звонка. За его спиной переступал с ноги на ногу Андрон — он не понимал, почему они оказались здесь.

— Может, никого нет? — робко попытался возражать он.

Кирилов низко опустил голову и с упорством нажимал кнопку. Наконец, послышались торопливые шаги.

— Кто там?

— Это Алена? Моя фамилия Кирилов. Я был у вас вчера вечером. Откройте, пожалуйста.

Дверь осторожно приоткрылась на длину цепочки. За дверью оказалась не Алена Олонцова, а совсем другая женщина.

— Вы? — испуганно вскрикнула она, стараясь захлопнуть дверь перед самым носом Кирилова.

— Андрон? — голос принадлежал Олонцовой. Она появилась за спиной незнакомки, машинально теребя пуговицы на простеньком халатике. — Сейчас, минуточку… Что-нибудь произошло с Женей? Ты от него?

— Нет, — поспешил успокоить ее Джинян. — Открывай скорее, у нас совсем немного времени…

Кирилов решительно вошел в коридор. Джинян спешно проследовал вслед за Юрием Николаевичем, минуя немного испуганных и еще сонных женщин.

— Что произошло? — Алена подняла удивленный взгляд.

— Женщины, милые! — прорвало вдруг Кирилова. — Хватит играть в прятки… Мне недосуг объяснять вам про занавеску и красное платье, что лежало днем на раскладушке.

— Нашел-таки, — донеслось из полураспахнутой двери комнаты сквозь надсадный кашешь.

— Серега! — Кирилов рванулся к занавеске, отдернул ее и обнял школьного товарища, тиская его в объятиях. — Вставай! Самолет через час с небольшим…

— Ты хорошо все взвесил? — все еще покашливая пробормотал Сергей. — К тому же я не один…

— Ты знакомь меня с девушкой, а сам одевайся… Она, признаться, так сильно мешала мне все эти дни, что я готов на нее разозлиться и сейчас.

— Меня зовут Жанной! — глаза девушки по-прежнему выражали недоверие, а в голосе сквозила излишняя строгость.

Орловский снова закашлялся.

— Пришлось, понимаешь, из-за этих сволочей бежать почти ногишом через весь город…

— Знаю, но на сборы все равно лишь пятнадцать минут. Где документы Олонцова?

— И об этом знаешь?

— Давай их мне, так надежнее…

— Держи, — в руках у Кирилова оказалась тугая пачка, обернутая в полиэтилен. — Тяжелая, не потеряй…

— Что в них? — не выдержал Джинян. — Что-нибудь связанное с нами?

— Нет… Кх-кх-кх…, здесь как смерть Кащея, запрятанная в разных сундуках… финал авантюрной карьеры Анарина и еще кое-кого из обкома… Кх-кх-кх…

— Потом наговоритесь, — скомандовал Кирилов. — Быстрее в машину…

Наблюдая за тем, как Джинян повел вниз Орловского, Кирилов замер перед Жанной.

— Мы не предполагали, что вы в одной команде с нами… Скажу больше, мы вообще не знали о том, что вы… — Юрий Николаевич вконец запутался в ювелирно отточенных фразах, которые пытался сочинить на ходу. — Словом, поймите, вам нельзя лететь сегодня… Завтра — самое верное, или вечерним рейсом, но не сейчас… Еще — вам необходимо рано утром уйти из этой квартиры. Куда? Не знаю — вас не должны застать здесь утром… Договорились?

— А может быть…

— Нет, о полете с нами сейчас не может быть и речи.

— Хорошо. Я могу позвонить вам домой или на работу?

— Записывайте или запоминайте…

— Я знаю оба телефона…

— Извините, я не прощаюсь…

На плечах Орловского, уже сидевшего в прогретой машине, был чуть великоватый тулуп бывшего инспектора ОБХСС.

— Поехали! — скомандовал Кирилов, плюхаясь с размаху на переднее сидение рядом с водителем.

— А Жанна? — Орловский сделал попытку открыть дверцу машины, но Кирилов остановил его руку.

— Один день потерпишь без нее — брать ее сейчас с собой самое настоящее безумие… Тем более, на нее я не заказывал билета.

До самого аэропорта рокот двигателя прерывался лишь простуженным кашлем журналиста — он надрывался до слез и никак не мог его прекратить.

В ночи светился огнями стеклянный куб аэропорта.

— Подруливай к Никите, — попросил Кирилов Джиня-на. — Нам лучше побыть пока у него… Мало ли что!

— Вы сидите пока, — пробормотал армянин, хлопая дверцей машины. — Сейчас узнаю, там ли он…

Кафе еще было закрыто, но «шкипер» уже вовсю крутился у плиты.

— Так вот он оказывается каков! — восхищенно разглядывал «шкипер» Орловского. — Наделал шмону в нашем царстве… Дай бог каждому журналисту так! Жаль, рановато приехали — угостить-то вас еще толком нечем… Кстати, — он отозвал Кирилова в сторону, — вчера по твоему поводу приезжали выпытывать — что, мол, тебе надо у меня… Кем ты мне приходишься… Но я как рыба — обедал и все… Какие дела? Так, что если чего — держи оборону… и это, Галку не выдавай! Молчок? Договорились…

— Да, дела… — пробормотал Кирилов. — У тебя сложностей не будет?

— Выдюжу, хотя… Положение трудноватое, зацепить могут за что угодно. Ни одного продукта, кроме хлеба, купить в магазине нельзя.

Разместились ночные посетители не в зале, а в подсобке. Там стоял холодильник, стол с настольной лампой, заваленный какими-то отвертками, пассатижами, прочей слесарной мелочью. На стуле горкой возвышался ворох нестиранного белья: полотенца, салфетки, скатерти.

— Паспорта давайте! — Джинян надежно упрятал документы в карман. — Я пойду поинтересуюсь насчет билетов…

— Телеграмма уже должна быть! — бросил через плечо Кирилов, усаживая в кресло Орловского и закутывая его в плед.

— Ладно, — Джинян исчез за дверью.

— Борт из Москвы прибывает через пятнадцать минут. Сразу после этого начинается посадка… — произнес Никита, привычными движениями смахивая со стола невидимые глазу крошки. — Пассажиров раз-два и обчелся… Должны улететь.

Кирилов, не придающий никакого значения суевериям, три раза постучал по нижней стороне столешницы. Ему казалось, что у Орловского сильная температура — лицо было чересчур бледным, покрытым мелкими бисеринками нездорового пота.

— Может, горячей брусники с медом? — забеспокоился Никита. — Для горла продукция экстра класса… — он ушел в сторону кухни.

— Ты мне можешь рассказать, как тебя нашла Жанна? Ты ей давал адрес? — Кирилов подсел близко к Сергею.

Говорить тому было трудно — он долго переводил дыхание, набирая глубоко в легкие воздух.

— Хреново мне. Как думаешь, не схватил я воспаление?

— Не дрейфь… Все будет в порядке, — ушел Кирилов от прямого разговора о возможном диагнозе. Он и сам не знал, что думать.

— Жанна — умная баба. Она действовала по женской логике… Приедем все домой — сам расспросишь. Знаю, что она и в газетенке побывала местной и шум там порядочный устроила. Чуть глаза редактору за меня не выцарапала… Впятером что ль ее оттуда удаляли… Смех и грех!

Кирилов едва успел поправить на груди пухлый сверток с олонцовскими документами, как громко стукнула входная дверь и в облачке морозного тумана появился молодой парень в кургузом мятом пиджачке.

— Доброе утро, — оглянулся он, плотно прикрывая за собой дверь. — Кто здесь будет Кирилов?

Юрий Николаевич медленно встал со стула и тяжело пошел навстречу вошедшему.

— Оперуполномоченный уголовного розыска Карцев! — Он подошел к столу и выложил из бокового кармана несколько бумаг. — Билеты, пожалуйста! Телеграммку из Москвы заберите… Мне кажется, так будет лучше — и мне спокойнее, и вам лучше. Улетели и улетели, а как — не мой вопрос… Джинян сейчас вернется и проведет прямо в самолет — он уже на рулежке… Как говорится, чем могли помогли!

— Спасибо вам! — от души поблагодарил Кирилов.

— За что? — пожал тот плечами. — Это вам спасибо от нас, простых сотрудников…

— За что? — в свою очередь удивился Кирилов.

— За то, что не даете в обиду наших ребят… Сашку Евсеева, к примеру, Андрона… Их вина только в том, что они такие, как есть на самом деле. Для них нет ни своих, ни чужих… Кто-то должен резать правду-матку. Сделаем все, как положено! Не волнуйтесь… Через три часа будете дома. — Он нахлобучил по самые брови мохнатую серую шапку и вышел.

Горячий брусничный морс не только согревал горло, но и приносил бодрость. От высоких стаканов с напитками пахло цветущим лесом и смолистой тайгой. Юрию Николаевичу захотелось лечь на спинку кресла, закрыть глаза и не видеть никого на свете…

«Через три с половиной часа начинается мое очередное дежурство, — с каким-то спокойным безразличием подумал Кирилов. — Сегодня из меня никудышний врач. Запрусь в ординаторской и часа четыре… Нет, лучше пять…»

Снова хлопнула входная дверь.

— Пора, товарищи! — Джинян помог встать Орловскому, слегка растормошил задремавшего было Кирилова. — Я вас проведу прямо на борт, а через пять минут объявляется общая посадка… Скорее!

Их места оказались не только в первом салоне, но и у самой пилотской кабины. Джинян на прощание успел шепнуть, что это самые что ни на есть обкомброневские места — просто сегодня с ними распорядились неформально. За спиной царил привычный посадочный шум и гам.

Наконец-то Кирилову досталось место у иллюминатора. Когда самолет выруливал на взлетную полосу, Кирилов успел заметить, как к зданию аэропорта подкатила черная «Волга». Из машины медленно вышел высокий седовласый мужчина, возле которого суетился низенький милицейский полковник. Оба они внимательно смотрели вслед лайнеру.

Кирилов отвернулся от окна и пробормотал себе под нос нечто, долетевшее до слуха Сергея лишь в обрывках фраз: «пусть учатся проигрывать… милиция это еще не он…»

— О чем ты? — Орловский смотрел на него блестящими глазами. — Как в школе бормочешь, а тебя не слышно…

— Да так, о своем… Хочешь, прочту тебе фразочку из Хейли? — Кирилов достал из портфеля книгу и раскрыл ее на закладе: «…Хоть они и утверждают, что беспристрастны, однако журналисты, как правило, люди, вечно грешащие неточностями. Свою неточность они объясняют спешкой, пользуясь этим объяснением, как калека — костылем. И ни руководству газет, ни авторам, видимо, и в голову не приходит, что они оказали бы публике гораздо большую услугу, если бы работали медленнее и проверяли факты, а не швыряли бы их как попало в печать…»

— К чему это ты?..

— Обещай, что проверишь все как следует…

Орловский согласно прикрыл веки — говорить у него уже не было сил.

— А если снова неудача?

— У нас это называется загон. Термин есть такой, обозначающий отстойник для резких материалов. В нем, как правило, оказываются самые смелые и нужные статьи.

— Гадкое словечко…

— Дойду до ЦК. — Орловский привстал на локте, его вновь начал душить кашель. Кирилов полез в карман и достал из него кусочек металла. Подумав секунду-другую, посмотрев на школьного товарища, он положил пулю на его влажную жаркую ладонь.

— Дело твое, но помни — на этом пути возможно все.

Орловский долго смотрел на крохотный свинцовый комочек, потом отвернулся в сторону и затих. Со стороны могло показаться, что он крепко уснул — его дыхание стало ровнее и тише.

Кирилов, стараясь не беспокоить друга, встал с кресла и подошел к стюардессе.

— У меня к вам просьба…

— Слушаю вас.

— Я врач. Везу больного, состояние тяжелое. Возможно, воспаление легких. У меня просьба — передайте командиру записку, пусть по рации вызовут «Скорую помощь». Телефон и свою фамилию я написал. Поверьте, что очень важно вызвать «Скорую» именно по этому телефону — там меня знают и не откажут…

— Хорошо, сделаем все в точности…

В городе светило яркое пронзительное солнце. Самолет долго рулил по дорожкам, следуя за мигающим маячком автомобилем. Когда подали трап, Кирилов заметил стоявший в отдалении милицейский уазик, возле которого замерло двое плечистых молодых ребят в штатском. «Неужели опередили? Генерал тоже примчался в аэропорт Аршальска не случайно… Кто же поднял тревогу? Тралянов? Нет. А кто? Неужели администраторша?» Сердце сжалось в предчувствии беды.

По трапу начали выходить пассажиры второго салона, а машины с красными крестами все не было. Плечистые милиционеры приблизились к трапу вплотную и пристально вглядывались в лица прибывших.

— Не спеши! — удерживал за плечо товарища Кирилов. — Еще не время…

Сверкая на солнце лобовыми стеклами вплотную к трапу подскочил рафик «Скорой». Кирилов сразу же узнал полноватого водителя в замызганном белом халате и неизменной «беломориной» в зубах.

— Теперь порядок! — с облегчением выдохнул Кирилов.

Спешно выдернув из салона рафика носилки, водитель вместе с рослым чернявым врачом — Лигасовым, ринулись по трапу вверх. Пассажиры недоуменно расступились, а стоявшие в ожидании автобуса растворили в толпе милиционеров.

— Привет, Юрка! Ну, ты и черт! В такую рань поднял… — Лигасов сжал в крепких объятиях Кирилова. — Этот, что ль болящий? — он распластал в проходе носилки. — Давай, ложись скорее… Я уж давно все понял! Это, случаем, не вас там пасут? Нормалек… А ты скидавай плащик! Вот так в халатике операционном, оно лучше. Шапчонка-то зеленая где? На головку ее… Надевай, не стесняйся! Теперь порядок…

— Взяли! — кряхтя впрягся в носилки водитель «Скорой». — Поехали…

Еще невышедшие пассажиры и те, что оказались у трапа, расступились, пропуская носилки к машине. Рафик резко взял с места и через несколько минут уже мчался по магистрали к центру. Желто-синяя милицейская машина некоторое время плелась у него в хвосте, а потом, мигнув поворотным сигналом, растворилась в боковых улочках города, залитого осенними лучами.

— Дома! — вздохнул Орловский, и с благодарностью посмотрел в спину Кирилова. Тот не мог видеть, как по щеке журналиста, оставляя светлую мокрую дорожку, скатилась вялая и единственная слеза. Сергей взмахнул рукавом, и от крохотной капельки не осталось следа. Он помнил любимую поговорку соседа по парте: «Не верит Москва слезам… Не верит!»

Книга 2