В преддверии визита к высокому, пусть и не своему, начальству у Корнева появилась было мысль надеть парадную форму, но по здравом размышлении он от этой затеи отказался. В конце концов, экипаж авианосца и пилоты на походе, значит, и форму носят повседневную. Какой смысл выделяться парадкой? Однако же, чтобы соблюсти хоть какие-то приличия, надел под куртку белую рубашку с галстуком. Хайди, наоборот, вернула Роману его вещи и оделась во все свое. Причем свою одежду она заранее привела в идеальный порядок, даже ботинки вычистила. Корнев так и не смог понять, как ей это удалось при отсутствии у него коричневого или бесцветного крема для обуви — сам он носил только черную обувь, так что и крем держал только черный. Не иначе, опять какая-то тевтонская мистика.
Когда Корнев и Хайди вышли из корабля, их на посадочной палубе уже ждали. Высокий офицер с породистым лицом представился лейтенантом Брандтом, поприветствовал уважаемых гостей и предложил следовать за ним к адмиралу, который уже ждет.
Вице-адмирал фон Линденберг Корневу понравился. Ну не сам адмирал, понятно, он же не барышня, а неподдельная, совершенно не протокольная радость при виде счастливо нашедшейся соотечественницы и ее спасителя. А еще Корневу понравилось, что адмирал и не пытался эту радость скрывать.
Хайди коротко рассказала обстоятельства своего похищения, Корнев столь же кратко описал историю своего пленения и освобождения.
— Что вы говорите? На невооруженном корабле сбили четыре истребителя? — удивление и недоверие адмирал тоже не скрывал.
— Господин адмирал, — Корнев показал коммуникатор, — у меня есть запись. Может быть, вы хотите посмотреть?
Адмирал захотел. Но сначала сказал что-то в настольный коммуникатор. Насколько мог разобрать Корнев, вызвал какого-то полковника. И действительно, через несколько минут коммуникатор голосом лейтенанта Брандта сообщил, что прибыл полковник Шойман, адмирал кратко рявкнул Корнев не успел понять что, и в каюту вошел полковник в форме флигерваффе.[12]
— Господин капитан-пилот хочет показать запись своего боя на невооруженном корабле против четырех истребителей, — адмирал ввел полковника в курс дела. Полковник попытался было состроить презрительно-недоверчивое выражение лица, но, вовремя сообразив, что задание посмотреть запись невозможного, по его мнению, события исходит от начальства, а не от этого русского, сменил маску на заинтересованность.
Настройка адмиральского компьютера для приема записи с компьютера «Чеглока» через корневский коммуникатор много времени не заняла, и адмирал с полковником приготовились смотреть.
По мере просмотра на лице полковника можно было читать смену эмоций: включение в ситуацию, интерес, удивление и, наконец, восхищение. Звук, кстати, Корнев при записи для показа немцам на всякий случай отключил. А то кто его знает, что было бы интереснее господам союзникам — ход боя или попытки разобраться в извилистых нецензурных конструкциях загадочного и непостижимого русского языка.
— Полковник Хорст Шойман, командир сводной авиаэскадры соединения «Линденберг», — германский летчик протянул Корневу руку. — Господин капитан-пилот, я поражен! Одними щитами! Вы могли бы стать хорошим летчиком-истребителем!
— Штабс-ротмистр в отставке Роман Корнев, — руки капитана-пилота и полковника сцепились крепким пожатием. — Я был летчиком-истребителем.
— Господа! — вмешался адмирал. — Мы поступаем неправильно, оставляя без внимания нашу очаровательную гостью. Фройляйн Бюттгер, позвольте мне выразить самое искреннее восхищение стойкостью, с которой вы держались в плену у пиратов, и самообладанием, проявленным во время боя! Я спокоен за будущее Арийского Райха, потому что у нас есть такие девушки, как вы!
Корнев уже и сам думал, как бы отвести интерес адмирала и полковника от своей персоны и перенаправить этот интерес на Хайди. Он-то видел, что его женщина потихоньку переполняется обидой на больших мальчишек, за своими летающе-стреляющими игрушками не уделяющими ей внимания, пусть и прячет эту обиду за выработанной в результате гимназического воспитания маской спокойной рассудительности, столь ценимой и уважаемой в Райхе. А адмирал молодец, прямо галантный кавалер какой-то.
Однако же главная функция адмирала, как известно, вовсе не галантность, а командование. Вот вице-адмирал фон Линденберг и начал командовать. Корнев и Хайди получили приглашение на торжественный обед в их честь, после чего Хайди в сопровождении срочно вызванного матроса была отправлена дожидаться обеда в отведенную ей каюту, полковник отослан заниматься своими обязанностями, а Корнев пока оставался.
— Я передам вашу запись штурманам, — сказал адмирал. — Думаю, по ней они смогут вычислить координаты пиратской базы.
— Нет необходимости, — ответил Корнев. — Точные координаты я передам вам прямо сейчас.
Фон Линденберг внимательно посмотрел на Корнева и медленно кивнул, явно сделав в памяти отметку — не забыть этого хваткого русского.
— Мы найдем и пиратов, если кто-то после вас там еще остался, и тех, для кого они похитили девушку, — то, как адмирал это произнес, ничего хорошего ни тем, ни другим не предвещало. — Вы, господин капитан-пилот, насколько я понимаю, предпочтете жить на вашем корабле?
Корнев подтвердил.
— Понимаю. Свой корабль — это как дом. И еще. Будет справедливо, если фройляйн Бюттгер вернется на Райнланд на вашем «Чеглоке». Но я бы попросил вас задержаться и поучаствовать в рейде на пиратскую базу, — адмирал вопросительно посмотрел на Корнева.
— Так точно, господин адмирал!
— Тогда идите отдыхать, господин капитан-пилот. Я пришлю за вами.
На «Чеглоке» Корнев никак не мог найти себе места. Пытался почитать книгу — не вышло. Сначала буквы никак не хотели складываться в слова, потом слова отказывались не только складываться во фразы, но и задерживаться в голове. Попытка посмотреть кино привела к сходному результату — происходящее в объемной сфере экрана почему-то старательно, а главное, успешно ускользало от внимания Корнева. С музыкой вышло примерно то же самое — вроде играет, а что именно, сообразить не получалось. Интересно, — подумал Корнев, — Хайди сейчас так же мучается? Почему-то ему представилось, что так же. Как ни странно, это принесло некоторое успокоение. Да уж, за эти дни Корнев начал привыкать к своему неожиданному счастью, а тут — извольте соблюдать приличия. Ну и ладно. Будем соблюдать, другого-то ничего все равно не остается. Зато любая разлука закончится новой встречей. Хайди… Роман даже с некоторым удовольствием полюбовался в зеркале своей улыбающейся до ушей физиономией. Вот уж правда, солнечная девочка, даже одно ее имя вызывает радость. Когда-то Корневу приходилось слышать и читать, что есть люди, как будто специально созданные друг для друга. Он считал эти слова обычным романтическим трепом, а теперь был бесконечно благодарен судьбе за то, что узнал их истинность на собственном опыте.
Говорят, мужчины от любви теряют голову. Ерунда! Как раз любовь очень быстро и эффективно приучает мужчину к мысли о том, что кроме долга перед Родиной, службой, работой и других очень-очень важных, но все-таки несколько абстрактных долгов, у него теперь есть еще и обязательства перед вполне конкретной женщиной, его женщиной. А это, согласитесь, весьма способствует постоянному применению умственных способностей и, как следствие, их усиленной тренировке. Так что любовь, наоборот, делает мужчину только умнее. Ну, если это, конечно, и правда любовь, а не острый приступ спермотоксикоза.
Вот и Корнев, приведя мысли в порядок, начал старательно размышлять, как бы ему устроить так, чтобы без потерь для кармана периодически делать в рейсах окна с заходом на Райнланд. Пока получалось не очень, но Корнев считал, что любая проблема имеет решение, а то и не одно. Нужно только найти все варианты и выбрать из них тот, который сможешь выполнить. Однако подходило время торжественного обеда и Корнев, сделав кое-какие заметки, чтобы не забыть потом парочку пришедших ему на ум идеек, начал собираться.
Похоже, и вице-адмирал фон Линденберг понимал толк в любви. Потому что действовал он на редкость умно и рационально. Судя по легкому, едва уловимому толчку, профессионально замеченному Корневым, торжественный обед должен был проходить пока авианосец, как и вся эскадра, двигался в гиперпространстве. Ну да, все необходимые приказы отданы, а пока они исполняются, господин адмирал может и пообедать в приятной компании.
На обед к адмиралу Корнев все же надел парадную форму. Как-никак торжественное мероприятие, так что благодаря странному поведению пиратов, которые в гардероб, похоже, даже не заглянули, Корневу теперь не придется выглядеть за адмиральским столом бедным родственником.
В адмиральском салоне собралось около двадцати человек. Помимо уже знакомых Корневу полковника Шоймана и лейтенанта Брандта был командир авианосца капитан цум раум[13] Зеелигер и офицеры адмиральского штаба, фамилии которых Корнев сразу не запомнил. Идея нарядиться в парадку оказалась очень даже правильной — господа офицеры высказывали Корневу неподдельное уважение и общались с ним как с равным. Не из-за черного кителя с золотыми нашивками на рукавах, разумеется — видали они торговых капитанов и капитанов-пилотов в известном месте и известном виде, а из-за того, что даже в торговом флоте при парадной форме были обязательны к ношению награды. И если медаль за фазанский поход вряд ли была им знакома, то «вес» эмалевого белого крестика на черно-оранжевой колодке германцы знали хорошо.
Корнева и Хайди посадили рядом с адмиралом, так что волей-неволей пришлось быть в центре общего внимания. Хайди вообще цвела и пахла, интерес такого количества офицеров ей явно льстил, хотя, насколько Корнев мог понять женщин вообще и свою подругу в особенности, она все же переживала из-за отсутствия какого-нибудь умопомрачительного платья. Впрочем, господ офицеров, явно не избалованных в походе обществом прекрасных дам, это ничуть не смущало. Корнев даже начал испытывать какое-то неловкое, неизвестное раньше чувство и далеко не сразу сообразил, что это ревность. Адмирал фон Линденберг, насколько мог судить Корнев, как раз понимал все правильно. Он явно видел, что русского капитана-пилота и спасенную им девушку связывает нечто большее, чем совместные приключения при побеге из пиратского плена. Причем мало того, что видел, так еще и дал понять это Корневу. А вот остальные участники застолья этого не видели и не понимали, отчаянно одаривая знаками своего внимания очаровательную фройляйн Бюттгер. Нет, все, конечно было исключительно прилично и в рамках, но общее количество искренних и не очень комплиментов, как и взглядов различной степени заинтересованности, обеспечивало чрезвычайно высокую плотность поражения. Так что окончанию обеда Корнев был рад, хотя для него это означало и новую разлуку с любимой.