Изабэлла поняла, что больше не увидит его, и испытала некоторое облегчение с привкусом мимолетной грусти. Но ее не особенно заботила судьба Ченцо, и за свою собственную она не боялась. Поэтому графиня молча сквозь полуопущенные ресницы смотрела в окошко черной кареты и думала о чем-то своем.
В тюрьме ее отвели не в камеру, а в караульное помещение. Офицеры охраны закатили банкет в честь прекрасной дамы и держались очень любезно, стараясь развлечь ее остроумной беседой.
Будто не было жаркого дня, скачек и путешествия, не чувствуя (или не показывая) усталости, Черная Изабэлла пировала с ними далеко за полночь. Играла в карты и едва не оставила весь гарнизон без гроша. Но в конце концов мужчины стали пьянеть, а женщина сказала, что хотела бы немного отдохнуть и идет спать. Ей дали ключ от комнаты спящего коменданта, и служанка принесла гостье постель.
Закрывшись на ключ изнутри, Изабэлла расчесала волосы, сняла платье, не прибегая к помощи служанки, и улеглась спать. Ей ничего не снилось, но наутро графиня была готова доказывать свою невиновность во всеоружии. Для этого пришлось звать служанку, которая помогла прекрасной пленнице затянуть корсет и уложить волосы в официальную царственную прическу. Готовясь к встрече с каким-то сержантом Лорье, ни о чем другом графиня не беспокоилась.
— Наконец-то мы с вами встретились, госпожа Маркес, — сказал полицейский сержант, когда знатная пленница вошла в кабинет и села на казенный отнюдь не роскошный стул, рядом с дубовым конторским столом.
Это, конечно, была не скамья подсудимых, но тон, каким сержант произнес приветствие, крайне не понравился Изабэлле. Она собиралась отвечать на обвинение непониманием и живым интересом, но, почувствовав тревогу, замкнулась на колючей надменности. Это было откровенное нападение, а не защита.
— Итак? — приподняв шелковую бровь, спросила она.
— Вас обвиняют в биржевых махинациях, мадемуазель. Граф д`Аннунцио, ваш сообщник, признался, что подделывал ценные бумаги и продавал их по завышенному курсу. Что вы на это скажете?
— Ничего. Раз признался, то, возможно, так оно и происходило в действительности. Но при чем же здесь я?
— Вы что-нибудь понимаете в акциях?
Сержант спросил это с явным пренебрежением к женским талантам в той сложной игре, называемой "биржа". Но Изабэлла ответила с еще большим пренебрежением:
— Как большинство женщин, наверное, я мало доверяю деньгам в ценных бумагах и чекам. Предпочитаю наличность.
Сержант смерил графиню понимающим взглядом.
— Вы знаете, что грозит вашему приятелю? Его завтра же вышлют в Венецию, а там будут судить.
— Бедный мальчик! Ведь он оступился всего один раз! Надеюсь, за этот проступок вы не отправите его на галеры или на плаху?
— Решать будет суд, мадемуазель, — строго сказал сержант. Потом добавил более доверительно: — Ему грозят в основном финансовые потери. Думаю, знатные родственники заступятся за него. А вот вам…
— Мне совершенно ничего не грозит. Я не продавала, не печатала и не покупала никаких акций.
— Но в глазах света у вас с графом д`Аннунцио существуют довольно близкие отношения, и удар по его репутации поневоле задевает и вас, даже если вы совершенно…
— Оставьте свои оскорбительные "даже если" при себе, господин сержант! — сухо заметила Изабэлла. — Высказывать подобные предположения вправе базарные торговки, а не полицейские. Если я виновна — докажите это! Если виновен граф д`Аннунцио — тоже неплохо бы предъявить доказательства.
— Прошу вас, — с готовностью ответил сержант. — Вот протоколы его допроса: полное признание, собственноручная подпись…
— И вы считаете это документом достойным доверия? — спросила графиня, пробежав глазами весь текст опросных листов.
— О, безусловно!
— Тогда прочитайте внимательно, что заявляет граф вот здесь, говоря о полной непричастности к своим аферам графини Изабэллы Маркес, то есть, меня.
— Вас?
Тон сержанта показался Изабэлле не просто противным, но и подозрительным.
— Можно подумать, на свете есть еще одна Изабэлла Маркес, и вы ее знаете! — с колкой иронией сказала графиня. Сержант Лорье сник, нахмурился и немедленно заверил, что нет, другой, такой как она, он не знает и приносит свои извинения. Кстати, замечала ли госпожа графиня, что у д`Аннунцио были финансовые проблемы?
— У Ченцо были долги, — подумав, сказала Изабэлла. — Об этом многие знали. Но я всегда считала, что при его обеспеченных родителях, это небольшая беда (при условии исправной работы почты, конечно). И мне кажется, что попав в неразрешимую ситуацию, граф скорее застрелился бы, чем встал на нечестный путь.
— Ваша вера в этого молодого итальянца столь трогательна! — с крысиной улыбочкой заметил Лорье. — Говорят, у вас очень близкие отношения… Так ли это?
— Сержант, вы ведете допрос, а не исповедь, — напомнила Изабэлла с некоторой долей раздражения и кокетства. — Вряд ли эти сплетни настолько касаются акций и приговора несчастного Ченцо.
— А сами вы не боитесь скандала, мадам?
Графиня очаровательно улыбнулась:
— Вы же знаете девиз светских людей: "Если о вас неделю не пишут в газетах или денёк не сплетничают, значит, вы перестали существовать".
— И всё-таки, согласитесь, слух о том, что ваш любовник прогорел на торговле фальшивыми акциями, пытаясь добыть деньги для ваших непомерных запросов, для платьев и драгоценностей, которые вы носите, — не из самых приятных.
— Мало ли что болтают, — совершенно не смутившись ответила Изабэлла и положив точеную руку на стол, поправила изумрудный перстень на пальце. — Например, про вас говорят, что сержант Лорье часто посещает бордель "Белый Фламинго"; что супруга вашего шефа, мадам де Ла Тромм — ваша любовница, и она всеми силами способствует вашей успешной карьере. Что из того?
Мишель Лорье пожелтел от злости:
— Клевета!!
— Вот и я всегда могу сказать то же самое о нашей связи с д`Аннунцио. Кроме того, женщина, учтите это сержант, почти всегда способна обернуть неприятные слухи и скандалы себе на пользу. Если она воистину женщина, о ней всегда идут сплетни.
Вам известно наверняка, что я много играю и играю удачно. Положим, за зеленым столом я проигрываю не меньше, чем остальные, но выигрываю также немало. Никто и никогда не говорил, что я чья-нибудь содержанка. Я достаточно обеспечена, чтобы выбирать себе мужчин не по финансовому достоинству. А если ради того, чтобы сделать мне грандиозный подарок, мужчина способен преступить границу закона, то в этом я себя не виню…
— Да и его молва вряд ли осудит, — добавил сержант, признаваясь, что проиграл. — Вы правы, графиня. Я, как служитель закона, давно заметил, что ворованный бриллиант блестит никак не меньше добытого честно. Поэтому, женской красоте действительно безразлично, насколько дороже обходятся эти бриллианты мужчинам. Что ж, вы свободны, графиня.
— Это означает, что на сегодня ко мне больше вопросов нет, или что я могу ехать домой? — уточнила графиня Маркес.
— Нет, вы совершенно свободны.
— В таком случае, будьте любезны, прикажите вызвать карету и доставить меня к порогу гостиницы.
Скрипя зубами, сержант выполнил ее просьбу, не оставлявшую ни малейшей щели для отклонения, если учесть надменный тон, которым графиня сказала это.
Проводив взглядом "арендованную" Черной Изабэллой карету, перечитав еще раз протокол беседы, которую слово в слово записал сидящий за стеной ассистент, сержант сказал себе вслух:
— Да, Мишель, старуха была права: эта змея выскользнет из твоих рук и над тобой же первым будет смеяться. Но чем взять? Совершенно не за что зацепиться…
8. Жозе и Жозефина
Карета отвезла Изабэллу не домой, а в знакомое казино в Монте-Карло. Наглядно показав, что она жива и здорова, графиня усталым голосом заказала свой фирменный ход: тридцать на черное.
"Как всегда, Антонио", — сказала она. И тут же обменяв фишки на деньги, взяла себе лимонный коктейль и отослала мальчика-почтальона в гостиницу с сообщением для сестры.
Марчэлла приехала через двадцать минут. Сидя в собственном экипаже и глядя на море, сестры Маркес катались вдоль набережной и разговаривали. Ни радость, ни беспокойство сейчас не нужно было скрывать, и две женщины, сбросив светские маски просто беседовали как подруги и сёстры.
За время пока они не виделись, Марчэлла успела пережить обыск в их номере, бессонную ночь и полное неопределенности утро. Изабэлле явно повезло больше. И она всё подробно рассказала, шутя похваставшись банкетом и теплым приемом со стороны офицеров, устроенным ей в тюрьме, и совершенно серьезно сказала об опасности, которую для них представляет Лорье.
— Думаешь, он может разоблачить нас? Или уже всё знает? — обеспокоено спросила Марчэлла.
— Не всё. Но он понял главное: мы работаем, а не развлекаемся и работаем против империи Бонапартов. Этого вполне достаточно. Лорье не пожалеет труда, чтобы раскопать остальное.
— Но какие у него шансы?
— Он не сможет доказать ничего, если мы не попадемся с поличным.
— Пожалуй. А если старая сова Броммон меня опознает?
Изабэлла засмеялась:
— Твоя Мадам? Допустим. Но она никогда не подпишет ни одной полицейской бумажки и не станет выступать на суде. А слова — это только слова. Пусть Лорье знает — кто мы, так что? Это помогло ему удержать меня сегодня в тюрьме?
— Нет, слава Богу, — вздохнула Марчэлла. — Но надо быть осторожней. Ты добилась своего — теперь ты свободна, а Ченцо уедет в Венецию. Всё прошло гладко. Но, может, стоит подождать со спектаклем в Национальном Банке, пока не утихнут аплодисменты спектаклю на бирже?
— Нет, — твердо ответила Изабэлла. — Ждать нельзя. Надо думать. — Выглянув из окошка, графиня махнула кучеру: — Жак, мы едем в Тенао!