Он задумчиво смотрел на воду, пенящуюся в бассейне. Искрящиеся брызги напомнили, как в утро перед отлётом с Макрэйджа он стоял, коленопреклонённый, на утёсе Галлана и смотрел на мириады сверкающих пузырьков в маленьком горном озере, из которого брала начало длинная цепь водопадов Геры. Уриэль закрыл глаза и представил далёкие моря, которые блестели подобно тёмно-синим сапфирам. Далеко на западе виднелись белые остроконечные вершины гор в зелёных заплатах горных елей. Солнце катилось за горизонт, отбрасывая последние кроваво-красные лучи и купая горы в золоте. Казалось, что колыбель Ордена дарит ему последнее видение своего великолепия перед тем, как отлучить его от этого волшебства навсегда.
Раньше воин держался за эти воспоминания — каждую ночь, устраиваясь на лёгкой походной кровати, он перебирал оттенки цветов, запахи и боялся, что со временем они поблекнут в его воображении. Спёртый, не раз переработанный воздух мешал ему воскрешать их, а спартанская обстановка каюты на борту «Гордости Калта» пробуждала самые тёплые воспоминания о холостяцкой меблированной комнате капитана на Макрэйдже.
Уриэль поднял голову и взглянул в отполированное до блеска стальное зеркало, наблюдая, как капельки сливаются в тонкие струйки и стекают, точно слезы, по щекам. Он вытер остатки воды с лица, и серые глаза двойника пристально взглянули на него в упор. У него были низко посаженные хмурые брови и густые чёрные волосы. Два золотых штифта блестели над бровью, а угловатая линия подбородка свидетельствовала о силе и мужестве. Ни один солдат из тех, что наполняли огромный космический корабль, не мог сравниться с Уриэлем в силе и выносливости. Ультрамарины были продуктом генной инженерии, использовавшей древние технологии. Сохранять великолепную физическую форму помогало то, что их жизнь проходила в суровой дисциплине, тренировках и боях. Все тело Уриэля было покрыто шрамами. А самый большой из них, уже побледневший, проходил поперёк живота. Это была памятная отметка о жестоком бое с тиранидами на Тарсис Ультра, когда он чуть не погиб.
Он ворошил свою память, то ворочаясь на кровати, то, так и не найдя удобного положения, сидя. Уриэль вспоминал, как смотрел на Макрэйдж последний раз, когда шаттл легко оторвался от посадочной площадки в долине Лапониса. Он смотрел, как его вторая родина уплывает, превращаясь в лоскутное одеяло из сверкающих кварцевых гор и необозримых океанов. Все это великолепие скоро пропало из виду, как только шаттл добрался до низших слоёв атмосферы.
Зато обозначился контур Макрэйджа в бледной дымке, что отмечала границу между планетой и безжизненными просторами космоса. А «Гордость Калта» выглядел уродливой металлической коробкой, нависающей над северным полюсом.
Уриэль приложил ладонь к толстому стеклу и, глядя на исчезающую планету, спросил себя, ступит ли он ещё хоть раз в жизни на Макрэйдж?
— Смотри хорошенько, капитан, — хмуро сказал Пазаниус, проследив за взглядом Уриэля через стекло. — Это последний раз, когда ты видишь Макрэйдж.
— Хотелось бы верить, что ты ошибаешься, Пазаниус, — сказал Уриэль. — Я не знаю, куда нас занесёт в этом путешествии, но, может статься, мы ещё увидим мир нашего Ордена.
Пазаниус только пожал плечами. Его огромный силовой доспех был сделан покойным ныне Севане Томасином из терминаторского доспеха к дню, когда Пазаниус стал полноправным Космодесантником.
— Конечно, капитан, но я знаю, что никогда уже не увижу Макрэйдж.
— Почему ты так уверен? И тебе больше совсем не обязательно называть меня капитаном, помнишь?
— Возможно, капитан, но я точно знаю, что не вернусь сюда, — ответил Пазаниус. — Просто у меня такое предчувствие.
Уриэль мотнул головой:
— Нет, я не верю, что лорд Калгар заставил бы нас поклясться жизнью, если бы думал, что мы не сможем выполнить задание. Конечно, это может занять много лет, но всегда есть надежда.
Уриэль посмотрел на своего сержанта, прекрасно понимая, почему у того такое мрачное настроение. Его взгляд переместился на огромный наплечник боевого брата, где когда-то был символ Ультрамаринов. С его силового доспеха тоже была удалена вся символика Ордена согласно решению Тайного Совета Лордов Ордена, когда они разбирали его действия по законам Кодекса Астартес и приговорили Уриэля к Маршу Позора.
Уриэль грустно вздохнул. С тех пор, как он принял меч из рук своего капитана, чтобы возглавить Четвёртую роту Ультрамаринов, отгремело много битв, много крови пролилось, но таков был жребий Космодесантников. Братья по оружию, союзники и друзья погибли, сражаясь с предателями, еретиками и жестокими тиранидами.
Он сел напротив переборки, возвращаясь воспоминаниями к кровавой бойне с тиранидами, которая произошла на Тарсис Ультра. Он до сих пор прекрасно помнил побоища на той планете. Битвы с межгалактическими хищниками навсегда отпечатались в его памяти. Битва на Икаре IV — другом мире, опустошённом тиранидами, — была ужасна, но войска Императора были отважны, несмотря на то, что противник намного превосходил их. И только отчаянный героизм и вмешательство легендарного инквизитора лорда Криптмана принесли им победу.
Но эта победа очень дорого им обошлась.
Чтобы спасти планету, Уриэль взял на себя командование отрядом Караула Смерти, пренебрегая своими обязанностями по сохранению живой силы и самыми важными догматами священной книги, примарха — Кодекса Астартес. Он проложил путь к сердцу корабля-улья тиранидов. И этими действиями он спас остальные войска от неминуемой гибели. После кампании, когда они вернулись на Макрэйдж, Леаркус, один из его самых бесстрашных сержантов, доложил о вопиющих нарушениях правил Кодекса на Совете Верховных Лордов Ордена.
Испытанные и проверенные многими битвами, Ультрамарины Уриэль и Пазаниус отказались от права защищать себя. Вместо этого они с честью приняли приговор Марнеуса Калгара и своё головокружительное падение, послужившее хорошим уроком другим. Расплатой даже за тень ереси могла быть только смерть. Однако, чтобы не лишаться зазря двух бесстрашных воинов, которые могли ещё нанести серьёзный ущерб врагам Императора, Магистр Ордена ограничился тем, что взял с них смертельную клятву.
Уриэль отчётливо помнил тот вечер, когда прозвучал приговор. Отныне они были связаны смертельной клятвой, исполнения которой Орден мог потребовать.
Впрочем, Орден мог потребовать этого от своих воинов в любой момент. Капеллан Клозель прочёл строфы из Книги Бесчестия и отвёл глаза, когда Уриэль и Пазаниус прошагали мимо него к выходу.
— Уриэль, Пазаниус, — окликнул лорд Калгар воинов. Они остановились и склонили головы перед своим командиром. — Император с вами. Искупите же кровью свою вину.
Уриэль кивнул, и огромные двери широко распахнулись. Бывшие Ультрамарины ступили в пурпурные сумерки вечера. Пели птицы, а мерцающий свет факелов отбрасывал нечёткие тени на высокие стены башни.
Прежде чем дверь закрылась за ними, Калгар заговорил снова. На этот раз его голос звучал нерешительно, как будто Магистр был не совсем уверен, что вообще имеет право произнести это:
— Библиарий Тигуриус говорил со мной прошлой ночью о мире, где витает запах железа и где выстроены огромные фабрики по производству демонов. Там все сплошь кишит монстрами и чуждыми нам созданиями. Тигуриус поведал мне о свирепых мортисианах, рождающихся сразу с орудиями убийства — лезвиями и пилами. Несмотря на то, что они выглядят скорее мёртвыми, чем живыми, они дышат и действуют. Они высокие и сильные, они — тёмное отражение нашей славы. Найдите логово этих тварей и уничтожьте его!
— Так точно, — сказал Уриэль, выходя в ночь.
Ужасающий мир, описанный библиарием Тигуриусом, мог находиться где угодно во Вселенной, и одна только мысль о том, чтобы отважиться отправиться в такое отвратительное место, наполняла сердце Уриэля ужасом. В то же время он был преисполнен надежды на скорую расправу с этими омерзительными созданиями.
Прошло пять дней с того момента, как «Гордость Калта» покинул орбиту Макрэйджа и включил плазменные двигатели, направляясь на Масали, где была точка перехода в варп-пространство.
Их корабль с полком Имперской Гвардии на борту направлялся в Сегментум Обскурус, неся пополнение армии, защищающей имперское, космическое пространство.
— Отвага и честь, — горько прошептал Уриэль, но ответа не последовало.
Пазаниус повернул остриё ножа к своей груди, и кожа покрылась мурашками. Рана разошлась, и кровь заструилась, капая с груди на леггинсы. Пазаниус продвинул лезвие глубже, медленно ведя нож поперёк напряжённых мышц на левой стороне груди.
Он игнорировал боль, проводя лезвие по диагонали — вниз, к солнечному сплетению, затем сделал точную копию разрезов на другой стороне груди. Быстрые удары между глубокими порезами завершили работу, и Пазаниус уронил в бессилии нож. Затем он упал на колени перед импровизированным алтарём, воздвигнутым прямо возле кровати.
На алтаре горели свечи, источая благоухание, и язычки пламени трепетали на сквозняке, идущем от воздухоочистителя. Длинные свитки, исписанные крупным почерком Пазаниуса, лежали на постели. Бывший сержант бережно взял позолоченный свиток перепачканными кровью пальцами и начал читать нараспев слова епитимьи, написанные там, хотя и так знал их наизусть. Он поднял сверкающую искусственную руку, распрямил пальцы и положил ладонь на залитую кровью грудь. Кровавые очертания двуглавого орла с распростёртыми крылами застыли — кровь Ультрамаринов сворачивалась быстро.
Пазаниус провёл рукой по груди, размазывая запёкшуюся кровь по блестящему металлу, и начал молиться. Когда он закончил, то осторожно поднёс свиток к трепещущему пламени свечи и держал до тех пор, пока пергамент не загорелся. Голодные языки пламени лизали свиток и ползли вверх, жадно поглощая слова и обжигая кончики пальцев.
Скоро свиток превратился в пепел и разлетелся оранжевыми искрами, которые гасли, не долетев до пола. Наконец последний догорающий кусочек выпал из рук Пазаниуса, и он ударил сжатым серебряным кулаком в стену каюты, оставляя глубокую вмятину в переборке.