емцев, обитавших в этом далеком уголке Тихого океана. Что касается прочего, то самым ценным и привлекательным мне казалось то, что бабушка называла «мой Гейнсборо» — прекрасная картина маслом, изображавшая трех ее детей после возвращения семьи в Европу.
Бабушку я обнаружил как раз возле «Гейнсборо» — она сидела на диване под картиной. Она выглядела осунувшейся, ее нос сделался как будто крупнее. Судя по всему, бабушка находилась в хорошем расположении духа. На ней было черное шелковое платье, идеально контрастировавшее с ее седыми волосами, подстриженными по последней моде. На столике перед ней лежали игральные карты. Она раскладывала пасьянс — ее любимое послеобеденное занятие.
— Посмотри, что у меня есть, — сказала она после того, как я сел рядом с ней. Она взяла со стола и протянула мне небольшую книгу в самодельном переплете, обложка которой была обтянута гобеленовой тканью. — Мои мемуары о жизни в Австралии. Можешь сообщить своей матери, что я, наконец, завершила их.
Текст в книге был аккуратно отпечатан на машинке моей тетей Изой. Здесь же были вклеены пожелтевшие от времени фотографии. Пролистав первые страницы, я понял, что в них содержалось описание жизни юной решительной женщины, смело отправившейся вслед за молодым немецким коммерсантом в далекие края. Этот молодой человек, однажды появившийся в своем родном городе в шикарном пальто из светло-коричневой верблюжьей шерсти, вознамерился за пару недель выбрать себе будущую жену, прежде чем снова вернуться в Австралию. До сих пор помню, что в тот день я впервые увидел детскую фотографию моего отца. Он — маленький мальчик в соломенной шляпе, с довольным видом поедающий огромный ломоть арбуза. Рядом его туземная нянька, расплывшаяся в радостной улыбке. Фотография поразила меня, и я испытал озарение интуиции, позднее не раз посещавшее меня, острое ощущение временной, быстро преходящей природы стадий человеческой жизни. Каким хрупким казался образ счастливого мальчика в соломенной шляпе на фоне последующих, не менее мимолетных этапов его жизни: офицер-артиллерист германской армии в годы Первой мировой войны; отец семейства в период между двумя войнами, преисполненный ожиданий и планов на будущее; а затем, в очередной раз, офицер, участвующий в жестоких боях на просторах русских степей.
Что же тогда человеческая личность? Кто такой я сам? Только много позднее я стал спрашивать себя о том, каким образом связан юноша, игравший на скрипке в бабушкином доме, с молодым солдатом-пулеметчиком, участвовавшим в кровавых сражениях Второй мировой войны всего несколько лет спустя.
— Угадай, кто у нас в гостях? — спрашивает Иза.
Она входит в комнату с подносом, на котором приготовленный для меня ужин. Следом за ней появляется дядя Вольф. Я энергично вскакиваю на ноги, наэлектризованный близостью моего родственника к одному из вершителей мировой истории, фельдмаршалу фон Браухичу. Однако для нашей семьи в приезде дяди Вольфа нет ничего необычного — до войны он был частым гостем в этом доме.
Дядя Вольф был импозантной личностью. Он не отличался высоким ростом, но был подтянут, строен и имел прямую осанку. В тот вечер на нем был полевой мундир с красными широкими лампасами на брюках. Серые живые глаза, кустистые брови, румяные щеки. Элегантные спокойные манеры дополняли облик типичного офицера-штабиста. Хотя дядя Вольф пользовался успехом у женщин, он не был женат. В нашей семье считали, что из него вышел бы неплохой актер, потому что в юности он прекрасно декламировал стихи красивым выразительным голосом. Он, несомненно, был одаренным и обаятельным человеком.
В тот вечер он никак не выказал той глубокой озабоченности, которую, по всей видимости, испытывал в отношении событий на Восточном фронте и особенно настроений в кругах Верховного командования. Разговор проистекал плавно и в основном касался семейных дел, в том числе и того факта, что бабушка, наконец, закончила работу над мемуарами. Бабушку заставили вспоминать прошлое, в том числе и жизнь в Австралии и Полинезии — сказки потерянного рая, звучащие особенно экзотично в контексте аскетичного военного времени.
В тот вечер меня ожидал еще один сюрприз. Моя бабушка уже отправилась спать, когда Вольф упомянул о том, что завтра утром у него состоится встреча с Филиппом фон Бургдорфом. Я был удивлен, поскольку не знал, что они знакомы. Тогда он объяснил мне, что знает Нору, сестру Филиппа, которая служит в Берлине, в аппарате Верховного командования сухопутных войск. Вольф познакомился с ними обоими всего несколько дней назад. Филипп заехал в столицу по пути из Финляндии в Брауншвейг, чтобы повидаться с сестрой. После этого он отправляется на учебу в офицерское училище СС. Вольф признался, что у него после Первой мировой войны остались связи в Финляндии, и попросил Филиппа рассказать ему о ходе войны на севере.
Вольф понял, что я хочу снова увидеться с Филиппом, и предложил принять участие в их завтрашнем разговоре.
Оставшуюся часть вечера мы говорили о Финляндии. Дядя терпеливо отвечал на все мои вопросы о наших «особых отношениях» с этой северной страной. Я был очарован его рассказом о борьбе финнов за независимость. Она началась еще в 1918 году, когда большевики попытались свергнуть новое финское правительство. Двадцать лет спустя состоялось новое русское вторжение. Началась так называемая «зимняя война». У Вольфа до сих пор сохранилось много знакомых среди офицерского корпуса Финляндии. Неравная борьба между, образно выражаясь, карликом и гигантом вызывала мое восхищение героизмом и решительностью народа этой маленькой страны. В то время она казалась мне своеобразной вариацией на тему событий романа Эриха Двингера «Между белыми и красными». Года два назад я с удовольствием прочитал его, и он произвел на меня огромное впечатление описанием борьбы Добра со Злом. Кроме того, эта книга укрепила меня в убеждении, что главным злом мира является большевизм. В тот вечер в Брауншвейге я еще не мог знать, что разговор с дядей Вольфом станет прелюдией к тем событиям, которые мне еще предстояло пережить. Именно тогда была заложена основа моей симпатии и любви к этой стране и ее храброму народу.
На следующее утро состоялась моя встреча с Филиппом. Мы были искренны рады увидеться снова. Последние несколько месяцев он находился в составе горно-пехотного полка, размещавшегося в северной Карелии. На нем был мундир младшего офицера с лентой Железного креста 2-го класса. Он возмужал, стал стройнее и серьезнее обычного. Морщинки в углах рта залегли еще глубже. Однако в ходе разговора я разглядел в нем прежнего Филиппа, и на его лице все чаще и чаще появлялась знакомая мне улыбка.
Однако наши прежние отношения старшего и младшего членов юнгфолька куда-то исчезли. В Филиппе теперь угадывалась легкая отстраненность. Возможно, тому виной было мое понимание разницы между военным и гражданским человеком и осознание того, что я еще не скоро смогу стать равным ему. Для этого нужно быть солдатом и понюхать пороху на войне.
Мы втроем, Вольф, Филипп и я, отправились на часовую прогулку по Стене. Рассказы Филиппа о боях в северной Карелии казались мне чем-то вроде приключений в духе ковбойских романов. Горные пехотинцы совершали опасные переходы по заболоченной тундре и таежным лесам, удаляясь на большое расстояние от баз снабжения, имея лишь ограниченные припасы. Они часто вступали в бои с Иванами, нередко сходясь в рукопашной, полагаясь лишь на стрелковое и холодное оружие. Это происходило в долгие летние дни, когда повсюду полно мошкары или зимой в безжалостные холода в условиях короткого дня и долгой ночи.
Насколько я понял, действия немецких и финских войск были направлены на захват железнодорожной линии, соединяющей Мурманск и Ленинград. Лишь позднее мне стало ясно, почему Филипп так живо интересовался у дяди Вольфа будущими планами вермахта в отношении этого северного участка России. Ответы Вольфа были уклончивыми и осторожными. Он что-то отвечал о союзе Германии и Финляндии и о том, что Финляндия не находится в состоянии войны с Англией и Соединенными Штатами, но ситуация, судя по всему, изменится, если будет взята под контроль вышеназванная железнодорожная линия. В ту пору я еще не понимал, что «братья по оружию», как называли тогда Германию и Финляндию, могут иметь разные военные цели.
Филипп остался на обед. За столом мы разговаривали о дяде Петере и его семье. Британские наниматели уволили моего дядю, это стало известно из писем, адресованных его матери. В переписке матери и сына содержались какие-то недомолвки, которые они, очевидно, не хотели доверять бумаге. Петер подумывал о возвращении в Германию, потому что ему все еще не удалось найти подходящее место работы. Бабушка всячески склоняла его к возвращению на родину предков, хотя это подразумевало обязательную службу в армии и участие в вооруженном конфликте, не вызывавшем в нем ни малейшей симпатии.
Мое отношение к Петеру и понимание его жизни за последнее время претерпело серьезные изменения. Петер, родившийся в Австралии, окончивший университет в Вене, женившийся в Лондоне на шведке и путешествующий по всему миру с британским паспортом, выбрал себе жизнь без каких-либо политических границ. Сейчас этой жизни предстоит круто изменить курс, и Петеру придется отказаться от былых привычек и взглядов и сделать выбор в пользу национального самосознания. Границы между странами теперь приобрели большую значимость, чем раньше. Какая же судьба ждет Петера?
После обеда Филипп задержался, явно желая услышать от дяди Вольфа оценку обстановки, сложившейся на Восточном фронте. Мне любезно разрешили присутствовать при разговоре. Мы сели в углу гостиной комнаты. Смеркалось, и черты двух солдат сделались в полумраке комнаты более размытыми, чем пару часов назад. Вольф изменившимся голосом стал рассказывать о том, что происходило в те дни на Востоке, особенно там, где воевала группа армий «Центр».
Он сказал, что с нашими войсками может случиться все, что угодно. Верховное командование надеется, что они выстоят. Когда в декабре 1941 года русские начали наступление, нам уже было поздно отступать на более выгодные позиции, так что пришлось удерживать прежнюю линию фронта. Шансы наших солдат на успех малы. Красная Армия бросила в контрнаступление численно превосходящие свежие резервы, имеющие теплое зимнее обмундирование. Таким образом, частям вермахта приходится противостоять сильному противнику и суровым морозам нынешней, невообразимо холодной зимы. Верховное командование вынуждено требовать от немецких солдат самоотверженно удерживать позиции любой ценой, прекрасно понимая, что они и без того измотаны осенними боями и безумным зимним холодом.