вначале не было. Было просто уважение. А этого для здоровой семьи достаточно. Зато я познала, что такое красота жизни, что такое свобода! А Олег?.. Что такое Олег? Бедный мальчик, первый ученик в классе. Писал трогательные стихи, а потом был способным студентом. Все это красиво в романах, а в жизни на эту романтику приличную шубу не купишь.
Светлана села в кресло и, положив руки на подлокотники, печально и соболезнующе смотрела на подругу:
— Ты знаешь, Лилька, иногда мне становится страшно. Я не узнаю себя. Я стала такой циничной! Но не думай, что это влияние Запада. Я убеждена в одном: если породистую избалованную собаку, которая жила вместе с хозяином в квартире и спала на мягкой подстилке в теплой гостиной… если эту собаку среди зимы выгнать во двор или привязать на цепь и по утрам бросать ей жалкие остатки со стола, она взбесится или сдохнет, — разминая сигарету в тонких выхоленных пальцах, Светлана задумчиво продолжала: — Ты думаешь, что сравнение родилось в одну секунду? Нет, милая, оно пришло не сразу, а после долгих бессонных ночей, когда я тоже хотела уйти от мужа к одному красавцу-сержанту. Видишь, я и разболталась.
Светлана наполнила бокалы, один поднесла Лиле:
— Все равно нехорошо. Выпьем.
Лиля смотрела на прозрачное вино в бокале, потом, словно боясь, что если громко говорить, оно может расплескаться, чуть слышно сказала:
— Избалованная собака!.. Прогнали из дома… Ты не права, Светлана, меня никто не прогонял! От деда я ушла сама. Я люблю мужа.
Светлана отпила вино и поставила бокал:
— Тем легче для собаки, если она добровольно решила испытать, что такое жизнь дворняжки. Но запомни, как только эта собака хватит горячего до слез, так сразу же прибежит к старому хозяину. Эх, Лиля, Лиля… Я все-таки чуть-чуть старше тебя. И это дает мне право кое-что тебе подсказать, — Светлана положила свою тонкую руку на плечо Лили: — Ну ладно, не вешай носа! До всего этого ты еще дойдешь сама. А сейчас пойдем, я покажу тебе кое-какие тряпицы, которые я привезла.
— Я не могу больше задерживаться, мне уже пора, — Лиля опять вспомнила, что не налила горячей воды в грелку. Она видела теперь лицо Струмилина, слышала его сдавленные стоны. — Николай Сергеевич болен, его нельзя оставлять одного.
Глаза Светланы удивленно округлились:
— Как?! Ты устояла перед соблазном посмотреть, что я привезла?..
— Как-нибудь потом, Света. Я приеду к тебе специально и посмотрю все твои наряды. Извини, пожалуйста…
— Тогда подожди минутку. В качестве презента я привезла тебе одну прелестную вещицу, — и вышла из гостиной.
«Она пьет… Как дрожат у нее пальцы. Скорей домой! Грелка… Что он теперь подумает!..» — сокрушалась Лиля.
Она прошла в коридор. Пожилой мужчина в спецовке, обливаясь потом, натирал паркет. Лиля надела шляпу и вернулась в гостиную, чтобы проститься со Светланой.
— Ну как, нравится? — спросила Светлана, в руках которой невесомо взвился ажурный длинный шарф. — Точно такой шарф носила Айседора Дункан, — Светлана накинула на плечи Лили шарф и вылила в свой бокал остатки вина. — Удивительное вино! Из глупца делает гения!.. — поднесла к губам бокал, но тут же резко отстранила его, словно вспомнив что-то очень важное: — Да, я совсем забыла. Завтра вечером у нас будет Растиславский. Очаровательный мужчина. Знойный, как Африка, и недоступный, как Антарктида. Уверяю тебя — ты влюбишься. И ко всему прочему — внешторговец. Богат, как Крез.
— Нет, нет, спасибо, мне сейчас не до Крезов.
Улыбка пробежала по лицу Светланы:
— У него головокружительная карьера! За какие-то пять лет после окончания Института внешней торговли он стал боссом в нашем торгпредстве. Изящен, как гранд. Хочешь, познакомлю? Сейчас он в отпуске. А то, смотри, пожалеешь. Через две недели он улетает в Сочи, а через два месяца — снова за границу.
— Спасибо, ничего не нужно. До свидания, Светочка, я позвоню…
С пятого этажа Лиля спускалась медленно. «И ведь нашла с кем сравнить!.. С дворняжкой… Зачем я поехала? Тысячу раз зарекалась встречаться с ней, и вот — на тебе… Бросила больного мужа, чтобы наслушаться всякой пошлости и цинизма. «Знойный, как Африка, и недоступный, как Антарктида…»
Кляня себя в душе, Лиля вышла на улицу. Был уже вечер. Рабочий день закончился, наступал час пик. Она остановила такси, но тут же вспомнила, что в кармане осталась только мелочь. Смущенная, извинилась перед шофером и направилась к троллейбусной остановке. Длинная очередь завивалась змейкой. Ждать пришлось долго. Пропустила три до отказа набитых троллейбуса и только в четвертый с трудом вошла. Сразу же очутилась стиснутой между чьими-то спинами. Кто-то больно упирался локтем в бок, от кого-то тошнотворно несло водочным перегаром и чесноком…
Домой Лиля добралась совсем обессиленная.
Первое, что бросилось в глаза, когда она вошла в комнату, была плоская холодная грелка, лежавшая на подоконнике. Таня сидела на кровати рядом с отцом и рассматривала картинки в детской книжке. Увидев Лилю, она спрыгнула на пол и кинулась ей навстречу.
Гостинцев Лиля не принесла. Забыла.
— Денег нет, Танечка, — Лиля с детской наивностью развела руками. — Пошла и забыла захватить деньги.
Лицо Тани стало грустным. Губы ее обиженно оттопырились.
Весь вечер Лиля двигалась и говорила, точно в полусне. Чувствуя за собой вину, она боялась встретиться взглядом со Струмилиным. Молча налила горячей воды в грелку, поднесла к кровати:
— Прости, Коля, я совсем забыла тогда…
Струмилин взял грелку и поблагодарил Лилю. Она хотела помочь ему изменить положение, но он отстранил ее:
— Я сам.
После просторной и богатой квартиры Светланы неуютная бедная комната Струмилина показалась Лиле еще более жалкой. В старом рассохшемся буфете, который к Струмилину по наследству перешел от бабушки, стояли ряды дешевой посуды. Между разнокалиберными стеклянными рюмками и бокалами вразброс лежали вилки и ножи из нержавеющей стали. Рядом с чашками стояли пузырьки с какими-то микстурами, коробочки с таблетками и порошками. Из старенького дивана, на котором спала Лиля, выпирали круглые пружины.
— Как подруга? — спросил Струмилин.
— Спасибо. Встретила хорошо. Только что из Парижа. Привезла мне хороший подарок. Посидели, поболтали. Что тебе сделать на ужин?
— Буду есть все, что подашь.
Струмилин болезненно улыбнулся. Лиля знала, что так он улыбается лишь тогда, когда на душе у него бывает особенно тоскливо.
XI
С волнением набирал Шадрин номер телефона своего студенческого друга Зонова, который вчера позвонил Ольге и просил ее, чтоб Дмитрий срочно связался с ним.
Трубку сняла секретарша. Она попросила минутку подождать — начальник ее разговаривал по другому телефону. Долгой показалась Дмитрию эта минутка. Но вот наконец в трубке зазвучал знакомый голос. То, чего Шадрин больше всего боялся, не случилось. Зонов не зазнался, не заважничал, как некоторые другие, с кем Дмитрий когда-то сидел рядом на лекциях и на семинарах. Тот же раскатистый и неудержимый звонкий смех и искренние восклицания: «Сколько лет — столько зим!», «Где ты сейчас, старина?», «Давай, бери такси и — аллюр три креста!»
Как и в студенческие годы, Зонов безобидной уральской скороговоркой шутливо выругался и сказал, что у него к Дмитрию есть разговор далеко не телефонный.
Через час Шадрин уже был в просторном вестибюле Министерства высшего образования. Не успел он подойти к вахтеру, как увидел Зонова, сбегавшего по широкой лестнице навстречу. И хотя Зонову в солидном положении руководящего работника неприлично было на глазах у почтенных серьезных коллег и подчиненных по-ребячьи выражать свой искренний восторг, он все-таки не выдержал и, загородив дорогу идущей сзади него солидной женщине, широко раскинул руки:
— Наконец-то! А я уж думал, что ты забронзовел!
Крепко сжимая в своих руках плечи Шадрина, Зонов улыбался все той же открытой, юношеской улыбкой, какой она была шесть лет назад, в первый год студенческой жизни.
— Идем!.. — он потянул Дмитрия за руку, стараясь поскорее скрыться с глаз снующих взад и вперед инспекторов и посетителей.
Раскрывая дверь своего кабинета и пропуская перед собой Дмитрия, Зонов многозначительно бросил секретарше:
— У меня минут на двадцать будет небольшое совещание. Побереги нас от звонков.
Секретарша понимающе улыбнулась своему молодому начальнику, который был всего года на два, на три старше секретарши, и, пристально смерив Дмитрия почтительным взглядом, села на свое место.
Только теперь Шадрин понял, что изменилось в Зонове. Он заметно раздобрел, порозовел лицом и приобрел тот солидный и степенный вид ответственного работника, по которому можно было судить, что служба у него идет успешно.
В бытность студентом Зонов не износил ни одного хорошего костюма. Как и Шадрин, он с горем пополам перебивался на стипендию да на случайных копеечных приработках в массовках на «Мосфильме», разгружал осенью вагоны с картошкой и арбузами, последние два года подрабатывал в Госстрахе.
Вспомнив один курьезный случай с Зоновым, Шадрин рассмеялся.
— Что смеешься? — спросил Зонов, приглаживая ладонью густые темные волосы.
— Вспомнил, как ты однажды набрел на квартиру народного артиста Барханова. Здорово ты напугал суеверного старика, когда предложил ему на случай неожиданной смерти застраховать жизнь.
Теперь смеялся Зонов. В его памяти живо всплыл первый день работы в Госстрахе и поглупевшее, испуганное лицо человека, который никак не мог понять, почему он может случайно умереть. Георгий же, узнав в пожилом мужчине известного артиста Барханова, тоже растерялся и, словно оправдываясь, неуверенно бормотал: «Ну, знаете… Всякое может случиться… Под трамвай можете попасть, когда на работу едете… А шпана?.. Вы знаете, сколько ее развелось? Всякие бывают случаи. А то и… чего доброго — разрывчик сердца… В наш-то век стрессов… Умирают часто! Особенно артисты и писатели. Вот, к примеру, недавно скоропостижно скончался комик Перепелкин!»