— У него вышел срок временной прописки, — ответил адъютант.
— Кто начальник бюро пропусков?
— Капитан Горохов.
— Соедините меня с ним.
Маршала соединили с начальником бюро пропусков. Из трубки донесся глуховатый голос уже немолодого человека:
— Капитан Горохов слушает.
— Говорит Рыбаков. Прошу немедленно выдать пропуск бывшему комбригу Веригину Александру Николаевичу.
— Есть выдать пропуск Веригину! — чеканно раздалось в трубке.
Маршал подошел к окну, положил руки на подоконник и, вскинув голову, направил взгляд на плывущие в небе дымчатые облака.
Но видел он не облака. Он видел другое. Девятнадцатый год… Перекоп… Рассвет перед боем за деревню Яхромка… Командиром кавалерийского эскадрона был Веригин. Под ним гнедой орловский рысак, отбитый у петлюровцев. Рысак не стоит на месте… Рыбаков тогда был командиром взвода.
С доброй, затаенной завистью посматривал он на своего командира, крепко и красиво сидевшего в седле. Было что-то лихое, картинное в его посадке. А конь!.. Такого коня не было во всей дивизии. А как Веригин повел эскадрон в атаку!..
Закрыв глаза, маршал продолжал неподвижно стоять у окна.
«Много нас тогда полегло за Яхромку. Но Веригин каким-то чудом остался жив. Все говорили, что он заговоренный. За эту Яхромку он получил орден Боевого Красного Знамени. Это был первый высший военный орден в дивизии. Как я тогда завидовал ему! Но завидовал, как младший, завидовал с единственным желанием: быть таким же храбрым, таким же сильным, таким же красивым… В этом бою под ним ранили коня. Его пристрелил ординарец командира. У Веригина не поднялась рука. Я видел, как он отвернулся, когда ординарец вскинул винтовку.
А потом, спустя две недели, Веригин давал мне рекомендацию в партию. Принимали наспех, перед боем, на опушке леса. Как сейчас помню его слова: «Письменных рекомендаций, товарищи, писать некогда. Думаю, все знают, что командир взвода Рыбаков в боях за Советскую власть мужеством своим и кровью своей доказал, что он коммунист. Предлагаю голосовать. Протокол составим, когда возьмем село Еланское. Партийный билет Рыбаков получит также после боя…» И все подняли руки.
Потом ранение… госпиталь… И вдруг, спустя несколько лет, судьба свела в академии. Но и здесь… и здесь я почему-то завидовал Веригину! Может быть, потому, что он уже кончал академию, а я только начинал учиться. И по званию он был старше меня. И ростом выше… Осанистей, красивей. Его чертовски любили женщины. Как колдун был. Женился на студентке… Редко я видел таких красавиц.
А потом снова вместе служили в Пролетарской дивизии. Веригин был образованнейшим командиром… И вот теперь ему не дают пропуска — кончилась временная прописка. Тридцать седьмой год… Страшный тридцать седьмой год! Могло случиться, что и я вот так же… с просроченной временной пропиской пришел бы проситься на прием. Эх, Веригин, Веригин, кем бы ты сейчас был, если бы не тридцать седьмой год? Такой умище, такая львиная натура!.. Даже робею перед этой встречей…»
В кабинет вошел адъютант:
— Товарищ маршал, Веригин в приемной.
Маршал, не поворачиваясь к вошедшему адъютанту, приказал:
— Пригласите.
Он отошел от окна, как только за капитаном закрылась дверь. Остановился у стола, выжидательно глядя на дверь.
Вот она медленно открылась. На пороге показался человек. Высокий, седой, сутулый. В кирзовых сапогах, в старых диагоналевых галифе и темно-синем пиджаке. В руках — военная фуражка. Закрыл за собой дверь, остановился:
— Здравствуйте, товарищ маршал…
Лицо маршала искривилось, словно от боли. Пристально вглядываясь в Веригина, он пошел к нему навстречу. Он ничего не сказал. Он даже не ответил на приветствие. Он подошел к Веригину вплотную и, крепко обняв его, поцеловал:
— Александр Николаевич…
Губы маршала дрожали, и весь он в эту минуту был как-то не по-маршальски растерян. Не находил слов. И Веригин тоже крепился. Дышал тяжело. Ему не хватало воздуха.
— Спасибо, Василий Иванович… Спасибо… — больше он ничего не мог сказать.
И только после того, как маршал усадил его в кресло, а сам остался стоять, Веригин, справившись с волнением, смог рассказать — зачем он пришел к старому сослуживцу. Маршал слушал молча. Маршал все понял, Потом он посмотрел на часы. Уже десять минут в его приемной в ожидании томились генералы.
— Ты извини меня, Александр Николаевич, у меня там ждут совещания двенадцать человек. Давай этот разговор перенесем на вечер. В семь часов я буду дома. Вот мой телефон, вот адрес… — маршал на листке бумаги написал адрес и телефон. — Мою благоверную, как и тридцать лет назад, зовут Мария Захаровна.
— Я не забыл, — ответил Веригин и встал.
— Итак, в семь часов вечера.
Маршал проводил Веригина до двери, положил ему на плечи руки и, осмотрев с ног до головы, вздохнул, улыбнулся и покачал головой:
— Да-а-а… А меня пронесло. Все расскажу вечером, дома. Ничего, были бы кости — мясо нарастет. Жду!
Маршал крепко сжал руку Веригина и открыл ему дверь. Он вышел следом за ним в приемную, где его ждали подчиненные. Все, как по команде, встали.
Проходя сквозь строй генералов, Веригин почувствовал себя неловко. Ссутулившись и опустив глаза, он вышел в коридор и только в лифте облегченно вздохнул. Внизу его догнал дежурный офицер и отметил пропуск. Как во сне, он предъявил пропуск солдату, стоявшему в вестибюле, как во сне вышел на улицу, сел в первый попавшийся автобус и долго ехал, сам не зная куда. Проезжая Большую Калужскую улицу, вспомнил Родимова. «Он живет где-то здесь. Как он там, старина?»
Веригин достал записную книжку и нашел в ней адрес Родимова. Сосед его, седенький старичок-москвич, посоветовал сойти на следующей остановке. Веригин сошел. А у самого из головы не выходил маршал Рыбаков. «Нет… Есть все-таки на свете настоящие люди. Их не сломили лихие годы, им не вскружила голову слава… Честных Гореловых, Рыбаковых больше, чем тех подлецов и мерзавцев, которые не захотели признать в Родимове Родимова…»
Дверь квартиры, куда позвонил Веригин, открыла молоденькая девушка. На его вопрос, дома ли Николай Карпович, она приветливо улыбнулась и проводила Веригина в маленькую комнату, заставленную по стенам полками с книгами.
Родимов лежал на диване, вытянув ноги и скрестив на груди руки. Он видел, что пришел Веригин, но продолжал лежать неподвижно.
— Ты почему лежишь? Болен? Почему нет туша? Почему не бьют в барабаны?
Шутка Веригина осталась без ответа. Родимов, не шелохнувшись, продолжал лежать, сумрачно глядя в одну точку перед собой.
— Что-нибудь случилось? — обеспокоенно спросил Веригин, присаживаясь на стул рядом с диваном.
— Случилось, — сквозь зубы ответил Родимов.
— Что именно?..
— Получил паспорт.
— А что же у тебя такая физиономия, будто тебя положили в гроб?
Родимов долго лежал молча, по-прежнему глядя в одну точку перед собой. Потом по лицу его пробежало светлое облачко.
— А разве легко быть четырнадцать лет мертвецом, а потом снова воскреснуть?
Родимов медленно встал, оперся руками о край дивана и, вытянув шею, долго в упор смотрел на Веригина:
— Ты только пойми — я снова живой человек! Я гражданин Советского Союза! И не только гражданин, но и коммунист. Так вчера сказали в ЦК.
— Тебя туда вызывали?
— Да!
Родимов встал и босиком прошелся по комнате. Потом подошел к Веригину:
— Как ты думаешь, на что мне намекнули в ЦК? Меня спросили: не разучился ли я, находясь четырнадцать лет в гробу, заниматься своими старыми земными делами?
— Не понимаю… Говори яснее.
— В ЦК меня спросили: если завтра мне снова предложат быть замнаркомом, то есть по-теперешнему заместителем министра, то хватит ли у меня сил держать на плечах эту глыбу?
— И что же ты ответил?
Родимов достал из пачки «Беломора» папиросу, разминая, сломал ее, достал вторую и, сломав три спички, наконец прикурил.
— Ты спрашиваешь, что я ответил?.. — голос Родимова дрожал. — Я им ответил, что у меня хватит сил держать на плечах эту глыбу! Ты понимаешь — хватит!.. — Родимов закашлялся. — Ты-то мне веришь, черт возьми?!
— Верю! А что сказали они?
— Они мне пожали руку.
Веригин встал. Заложив руки за спину, он долго ходил из угла в угол по тесной комнате, заставленной книжными полками. Потом резко остановился и спросил:
— Неужели пришло то время, которое мы ждали там, за колючей проволокой? Неужели начинается тот Великий суд, о котором мы мечтали?
— Да!.. — Родимов резко ввинтил горящую папиросу в дно свинцовой пепельницы. Он даже обжег пальцы. — Праведный суд начинается! Этот Великий суд уже идет!
— А судьи кто? — тихо спросил Веригин.
— Народ.
— Каким кодексом руководствуется этот грозный судия?
— Кодексом Правды!..
1959–1963
Иван Георгиевич Лазутин родился в 1923 году в селе Пичаево Тамбовской области. В 1941 году окончил среднюю школу в Новосибирске и был призван на Тихоокеанский флот. В 1943–1944 годах солдатом огневого взвода в гвардейских минометных частях участвовал в боях на 1-м и 2-м Белорусских фронтах.
После войны окончил юридический факультет МГУ и аспирантуру, преподавал в Московской юридической школе.
Иван Лазутин — автор популярной повести «Сержант милиции», романов «Суд идет», «В огне повенчанные», «Высота», «Черные лебеди», «Матросская тишина» и книг «Родник пробивает камни» и «Ордена павших».
Иван Лазутин — дважды лауреат Всесоюзных литературных конкурсов, лауреат премии Министерства обороны СССР, член СП СССР.
Внимание!
Текст предназначен только для предварительного ознакомительного чтения.
После ознакомления с содержанием данной книги Вам следует незамедлительно ее удалить. Сохраняя данный текст Вы несете ответственность в соответствии с законодательством. Любое коммерческое и иное использование кроме предварительного ознакомления запрещено. Публикация данных материалов не преследует за собой никакой коммерческой выгоды. Эта книга способствует профессиональному росту читателей и является рекламой бумажных изданий.