Я глядел на Энн, зная по опыту, что легче всего произвести впечатление на женщину, когда та потрясена. Я не мог налюбоваться, как хорошо она держится. После четырех дней на публике в качестве звезды выставки цветов, после появления ее снимков в газетах и обеда с Льюисом Хьюиттом, а затем после целого ушата грязи, который готов был на нее вылиться, особенно когда я объяснил, как можно ногой потянуть за веревку, – за все это время она не сделала ничего, что могло бы поколебать мое уважение к ней. Но сейчас Энн отнюдь не привела меня в восторг. Она вполне могла бы сказать что-нибудь подходящее в том смысле, что, зная свою невиновность, она не нуждается в протекции помешанного на орхидеях миллионера. Однако она невозмутимо смотрела на В. Дж. Дилла, не открывая рта. Я стал подумывать, что либо я не сумел проникнуть в тайные глубины ее души, либо ум ее весьма ограничен. Не поймите меня превратно, я не терял веры окончательно. Даже в этой невозмутимости лицо ее было прекрасно. А за умственной пищей можно в конце концов сходить в библиотеку.
Кремер заверил Хьюитта и Дилла, что нет никакой надобности защищать Энн, и уже направился с ней и Мерфи к двери, как произошла новая заминка.
– Мистер Кремер! На минуточку! – Это был голос Вульфа.
Я подавил улыбку. Разумеется, он будет просить или требовать (смотря что сочтет более действенным), чтобы мне разрешили отвезти его домой. Я надеялся, что Кремер согласится. Тогда мы очутимся в нашем «родстере», он начнет бесноваться, а когда кончит, я воткну ему под ребро припасенный кинжал и уж буду его там поворачивать. Такая возможность представляется мне не каждый день.
Кремер резко повернулся:
– Что вам еще?
– Я бы хотел, – сказал Вульф, – закончить наш с мистером Хьюиттом спор об орхидеях.
– Ну и на здоровье.
– Но не здесь. Где-нибудь на нейтральной почве. Мы могли бы отыскать свободную комнату.
– Пожалуйста. Я же сказал, что все остальные свободны.
– Мистер Гудвин должен присутствовать, чтобы делать записи. Он придет, как только понадобится вам. Вы ведь не можете законно задерживать его без соответствующих документов.
Кремер раздраженно фыркнул:
– Ради бога, обсуждайте свои орхидеи. Мне нужно только, чтобы Гудвин появился, когда он мне понадобится.
Он пересек комнату, и дверь за всеми троими закрылась. Я смотрел на Вульфа. Пэрли Стеббинс тоже уставился на него с подозрением. Но мы не произвели на него никакого впечатления. Вульф о чем-то беседовал вполголоса с Льюисом Хьюиттом. Тот, нахмурившись, кивнул без энтузиазма и направился к выходу. Вульф последовал за ним.
– Пошли, Арчи! – скомандовал он.
Пэрли попытался меня задержать:
– Куда это вы?
– Там, в конце коридора, есть еще комната, – ответил Хьюитт.
Пэрли это определенно не понравилось. Он даже не улыбнулся, когда я, проходя в дверь, в шутку ткнул его пальцем под ребро.
Комната, куда мы пришли, оказалась совсем небольшой, с одним окном. В ней только и было что два маленьких столика да несколько деревянных стульев. Нас ввела туда женщина с печальным лицом. Она включила нам свет и удалилась. Вульф с сомнением взглянул на хрупкий стул и перевел взгляд на меня, но я сделал вид, будто не заметил, потому что вовсе не собирался хлопотать, устраивая ему сиденье поудобней. Он поджал губы и сел, стараясь, чтобы стул пришелся по центру зада.
– Присаживайтесь, мистер Хьюитт, – пригласил он.
Хьюитт продолжал стоять.
– Что за дурацкий спектакль? – Он посмотрел на меня, потом на Вульфа. – О чем это столь секретном вы можете мне сообщить?
– Есть о чем, – сухо произнес Вульф, – уверяю вас.
– Об орхидеях? Это едва ли сейчас повод…
– К черту орхидеи. Об убийстве. Я знаю, кто застрелил этого человека.
Хьюитт вытаращил глаза:
– Знаете, кто его застрелил?
– Да.
– Но, мой дорогой мистер Вульф, – Хьюитт чувствовал себя неуютно, но был заинтригован, – вряд ли следует обсуждать это со мной. Вам надо обратиться к полиции.
– Я предпочитаю сначала переговорить с вами. И предлагаю говорить как можно тише. Весьма вероятно, что полицейский подслушивает у двери.
– Боже, как мелодраматично!
– Прошу вас, мистер Хьюитт, мелодрама тут ни при чем. Впрочем, пока это только предположения. Я хочу предложить вам новую точку зрения на смерть Гарри Гулда. Итак, выстрел произвел мой помощник мистер Гудвин – пожалуйста, позвольте мне кончить. Прежде всего установим факты. Так, Арчи?
Я сел. Мой кинжал, так тщательно припрятанный! Этот толстый дурень обезоружил меня. Я только сказал с досадой:
– Ну а если я вас опровергну?
– Не станешь. Во всяком случае, не сможешь. Я видел, как ты отрывал от нее веревку. Должен заметить, однако, что свой спектакль ты разыграл удовлетворительно. Со всех точек зрения. Я прозевал только одну деталь – дернул ли ты, когда ее поднимал?
– Что за чертовщина здесь происходит?! – невежливо завопил Хьюитт. – Вы что, в самом деле?..
– Я прошу вас, мистер Хьюитт. Не кричите так. Я обрисовал ситуацию предельно кратко.
– Да, дернул, – ответил я. – Мне пришлось сделать небольшой рывок. Тогда я не обратил внимания, потому что был зол как черт.
Вульф кивнул:
– Я знал, что ты злишься. Я опишу все мистеру Кремеру так: Льюис Хьюитт сказал, что потерял трость. Чуть позже в коридоре на третьем этаже мы обнаружили эту трость на полу. Ее ручка была просунута под дверь в павильон Ракера и Дилла. Это было в двадцать минут пятого. Мистер Гудвин поднял трость, сделав при этом рывок. Он называет его слабым, но он весьма силен физически и был к тому же расстроен в тот момент. К рукояти трости был привязан кусок зеленой веревки, который Гудвин выбросил, прежде чем передать трость хозяину.
– Я не заметил никакой веревки, – вмешался Хьюитт.
– Весьма возможно, – допустил Вульф. – Люди, которым богатство достается в наследство, не дают себе труда замечать что-либо. Ее видел мистер Гудвин, ее видел я, а он почувствовал рывок. В тот момент, несомненно, и произошел выстрел, а веревка оборвалась. Так я и доложу мистеру Кремеру, ибо таковы факты.
– Но я говорю вам, что не видел никакой веревки!
– Но мы-то видели. Кстати, понизьте голос, мистер Хьюитт. Мистер Гудвин держал ее в руках. Надеюсь, вы не думаете, что мы все это выдумали?
– Да нет. – Хьюитт взглянул на дверь, на меня, потом снова на Вульфа. – Нет, я не подозреваю вас. Но это непостижимо. – Он вдруг замер. – Что это?
– Веревка, – сказал Вульф.
Этот сукин сын вытащил ее из кармана пиджака. Я взял ее в руки. Это была та самая веревка.
– Черт побери, – сказал я и сел. Хьюитт тоже. Очевидно, он размышлял, что бы ему предпринять.
– Вы, мистер Дилл и мистер Гудвин, – начал Вульф, – оставили меня там. Оставили меня стоять одного. Арчи бросил горшки с хазеллиями на полу, – кстати, у меня есть и получше, много лучше, я сам растил их. В какой-то момент я стал рассуждать, что, учитывая ситуацию, весьма примечательно. Не могу утверждать, что предвидел абсолютно все, но кое-какие соображения заставили меня отправиться в коридор, найти там обрывок веревки и забрать его с собой. Это, вне всякого сомнения, та самая веревка, что была привязана к вашей трости. Сравнив ее с веревкой, привязанной к ружью, мистер Кремер легко превратит наши догадки в уверенность. Точнее, он сможет сделать это, если я передам ему веревку. Вы полагаете, я так и должен поступить?
– О господи, – пробормотал Хьюитт, – моя трость. Боже, да вы отдаете себе отчет? Это же моя трость!
– Совершенно верно, – согласился Вульф. – Не говорите так громко. Я отдаю себе отчет. Мысль использовать вашу трость скорее всего пришла преступнику случайно. Он увидел ее там, где вы ее потеряли, и, вероятно, счел весьма удобным привязать к ней веревку и оставить лежать под дверью, пока первый, кто пойдет по коридору, не подберет ее. Если бы никого не оказалось, он сделал бы это сам. Представляю, как эта история будет выглядеть в газетах! Не думаю, чтобы вас официально заподозрили в соучастии, но публика, по крайней мере часть ее, не так вдумчива, как мистер Кремер.
– О господи, – бормотал Хьюитт. Он сжимал и разжимал пальцы. – Это ужасно.
– Ну, я бы не сказал «ужасно». Неприятно.
– Нет, ужасно. Для меня. Хьюитта.
– Ну разве что для Хьюитта, – решил быть покладистым Вульф. – Тем больше у вас причин заинтересоваться моим предложением. Я хочу эти орхидеи. Все три.
Ситуация изменилась, и это сразу же отразилось на физиономии Хьюитта. Прежде угроза висела лишь над его спокойствием и репутацией, ну в крайнем случае над его свободой и жизнью. Теперь же она затронула нечто большее – его собственность. И это легло тяжелым камнем на его сердце. Он попытался пробуравить Вульфа взглядом.
– Ясно, – прошипел он. – Вот как обстоит дело. Короче говоря, шантаж. Ну нет, на это я не пойду.
Вульф пожал плечами:
– Не желаете?
– Нет.
– Прекрасно. Я не получу орхидеи, зато буду избавлен от беспокойства. Арчи, позови мистера Кремера. Передай ему, что по важному делу. Я не желаю сидеть на этом проклятом стуле ни одной лишней минуты.
Я поднялся и не торопясь направился к двери. Я знал, что произойдет, потому что Хьюитт молчал. Это было соревнование, у кого крепче нервы.
– Шантаж, – произнес Хьюитт сквозь зубы.
– Иди, Арчи.
Я взялся за ручку двери.
– Подождите! – не выдержал Хьюитт.
Я повернулся, но дверную ручку не выпускал.
– Одну, – предложил Хьюитт. – Выбирайте любую.
Я вернулся и сел. Вульф вздохнул и покачал головой.
– Все три. Я не стану торговаться. Я собираюсь их честно заработать. Можете называть это шантажом, если вам нравится. Но войдите в мое положение. Возможно, что как раз доказательство, которое я скрываю, для мистера Кремера стало бы решающим. И я вовсе не собираюсь становиться укрывателем убийцы. Если я помешаю розыску, то должен буду найти убийцу сам и, больше того, отыскать другое доказательство, уличающее его. Если мне это не удастся, я вынужден буду во всем признаться Кремеру, а это вызовет взрыв. Кроме того, мне придется вернуть вам растения. Следовательно, я не имею права потерпеть неудачу.