Мы гасили свечку после каждой истории, пока не истребили все мерцающие огоньки, кроме одного — последнего выжившего. Его трепетание было видно сквозь сёдзи. На стенах пенились волны бурного океана. Сквозь сияющие воды, изображенные краской такой блестящей, словно в нее подмешали сапфирную крошку, на нас равнодушно взирало изображение спрута.
— Я расскажу. — Я перевернула мобильник экраном вниз, проглотила остатки почти безвкусного пива — оно отправилось вдогонку за сливовым вином Лина. Зубы по ощущению были словно из сахара и покрылись таким слоем налета, что я не могла не водить по ним языком — снова и снова. Как лошадь. Как собака, сунувшая морду в пакет с тянучками. Туда-сюда. Туда-сюда. — У меня есть история.
Фаиз отозвался первым. Иногда он все же вспоминал, как должен вести себя лучший друг.
— Не надо. У тебя был бурный вечер. Просто сиди и расслабляйся…
Мой взгляд поплыл — в одну сторону, затем в другую. Я перепила. Ну и плевать. Я неуверенно поднялась на ноги, придерживаясь за этажерку.
— Не-не. Я в норме. У меня есть история. После нее ваши паршивые байки будут нервно курить за углом.
— Ну, не знаю. У Фаиза была шикарная история про дядю его бывшей. Даже вспоминать страшно, — сказал Лин.
— Тс… — Я прижала палец к его губам.
Тени разрисовали углы комнаты узорами, удлинили их, искривили до кошмарной неузнаваемости. Я почувствовала в глубине горла горечь желчи и сглотнула, борясь с приближающейся дурнотой. Меня мутило. Мутило ото всего.
Мир качнулся.
— Сядь.
— А потом ты велишь мне палочку принести?
— Господи! — Фаиз встал, взял бутылку воды и ткнул в мою сторону горлышком: — Кошка, ты пьяная. Сядь пока…
— Пока дурой себя не выставила?
— Он не это имел в виду.
Между зашкваром Фаиза и явлением Талии не было никакой паузы, причина и следствие слились в едином восхитительном движении. Эти двое меня взбесили. Такого никоим образом не должно было случиться.
— Да я Фаиза знаю… — Я придушила в себе окончание фразы и снова села, чувствуя, как едкий ком набухает в том самом месте, где ребра расходятся от грудины, как двери храма или птичья дужка. Да я Фаиза знаю с тех времен, когда он к тебе еще и в мокрых фантазиях не являлся. Сжав губы двумя пальцами, я подавила подступающую рвоту. — Просто дайте мне рассказать.
Филлип выдохнул:
— Господи боже!
— Хорошо, — сказала Талия.
Фаиз еще немного постоял с таким видом, будто чего-то не договорил. Но потом сдался, присел рядом с Талией, стукнув коленями о пол, и погладил ее по волосам. Однако в вопросе профилактики обезвоживания он остался непреклонен — тыкал бутылкой в мою сторону, пока я не подхватила ее и не отхлебнула.
Вода пролилась в горло, точно свет.
— О’кей, о’кей. Давайте я начну. В некотором царстве…
Знаете, как поэты иногда говорят: такое чувство, будто весь мир тебе внимает?
У меня было так же.
Только вместо аудитории, полной профессоров в накрахмаленных воротничках, с академическими талмудами, где каждая глава отмечена особым цветом в зависимости от значимости, был дом. Особняк вдохнул. Я словно была в церкви. Здание словно приглушило стук своего сердца, чтобы лучше меня слышать, деревянные стены плотнее сжимались, скручивались вокруг комнаты, как будто она была утробой, а я — новой жизнью. С потолка, словно от вздохов особняка, падала пыль, свисали тонкими серебристыми пуповинами нити паутины.
Казалось, дом говорит со мной через мотыльков и мокриц, через трещины в фундаменте, через крошечных черных муравьев, вгрызающихся в объедки нашей трапезы так, словно мы оставили после себя трупы, а не блестящие комки пищевых оберток. Воздух пах сырым мясом, жиром и жженым протеином.
Я изо всех своих гребаных сил надеялась, что она сейчас слушает.
Отчасти потому, что я устала быть нелюбимой, быть объектом жалости, вроде олененка, испускающего последний жалкий вздох в канаве. Отчасти потому, что я хотела, чтобы все это оказалось правдой.
Я хотела чуточку волшебства.
Пусть даже голодного волшебства.
Пусть даже волшебства, заключенного в доме, полном гниющих костей, в доме, сердцем которого служит призрак мертвой девушки. Я отдала бы ему все, что он попросит, в обмен на самую малость. На каплю искреннего внимания, каплю любви.
Пусть даже от трупа с черными зубами.
Что угодно, лишь бы снова ощутить себя живой.
Суэномацуяма нами мо коэнаму…
«Как я устала от этого, — подумала я. — Приди согрей меня, и я дам тебе то, чего хотим мы обе».
— В некотором царстве, — повторила я. — В некотором царстве посреди леса стоял дом, и стоял он тихо, пока в него не ворвалась компания друзей двадцати с небольшим лет в поисках привидений…
Филлип и Фаиз дали друг другу «пять».
— Они съели свой ужин. Выпили пиво. Они затеяли игру, чтобы пробудить мертвых ото сна. Но в этом не было нужды. Дом уже знал, что они здесь.
Я откинулась назад, опираясь на ладони, и посмотрела на ту муху, что выползла из трещины в черепе фарфорового мальчика, деловито подлетела к другой кукле и юркнула меж ее черных губ. Мне показалось, что я слышу, как мушиные лапки скребут по глазури.
Лин догадался первым:
— Ты что-то видела?
— Девушку, — прошептала я. Это, должно быть, прозвучало шуткой, глупостью. Но сквозь щели в сёдзи дохнул ветер, как будто особняк — я не сомневалась в этом — засмеялся голосом, исполненным термитов. — Бледную маленькую невесту с чернильной улыбкой.
И тут, как по команде, весь свет погас.
— Черт!
Загорелись экраны смартфонов, нарезая темноту на половинки, четвертинки, неровные многоугольники, похожие на куски разбитого стекла.
Филлип встал во весь рост с поднятой рукой, отгораживая нас от двери:
— Что это сейчас была за хрень?
— Наверное, просто ветер.
Впрочем, уверенности в голосе Лина не чувствовалось, он весь пульсировал от адреналина, можно было почти разглядеть, как его сердце колотится о грудину, изнемогая от желания выбраться наружу. Ему было страшно. Своим покореженным выпивкой сознанием я никак не могла ухватить эту мысль. Лин никогда ничего не боялся. Но если уж он испугался, это значит, что остальным нужно уже бежать отсюда.
Я коснулась верхней губы языком.
— Это она.
Глаза Талии сверкнули в полумраке.
— Чего мы ждем? Давайте проверим.
Она вскочила на ноги, покачнулась и спустя одно напряженное, как туго натянутый канат, мгновение бросилась бежать. Талия вылетела за дверь прежде, чем мы успели сообразить, что она помчалась не туда, прежде, чем Фаиз успел выкрикнуть отчаянное «Постой!» и побежать вдогонку. Мы побежали следом за ним. Все мы вопили, заполняя коридоры своими голосами, а где-то бродила по дому, построенному ее мужем, охагуро-бэттари.
Я успела лишь увидеть, как силуэт бегущей Талии, озаренный галогеново-бледным сиянием ее телефона, исчезает в дальнем конце коридора. Звука шагов не было, Талия мчалась невесомо, точно ревность. Я кинулась за ней, но погоня прервалась, едва начавшись: Лин затащил меня обратно в комнату, ухватив длинными пальцами за запястье.
— Стой, — прошипел он. — Это небезопасно.
— Думаешь, я не понимаю? С этим местом что-то неладно.
— Да уж. Неладней некуда. Гигантский особняк у черта на куличках, набитый куклами и всякой стремной дрянью.
Пот блестел на его лбу, темнел на воротнике рубашки.
Я попыталась высвободиться, но Лин не пустил. Он лишь надежнее перехватил мое запястье. Его обручальное кольцо впилось мне в кость.
— А это безопаснее — отделиться от остальных?
— От этих идиотов? Несомненно. — Лин вытянул напряженную шею в коридор. Филлип и Фаиз углубились в недра дома, их голоса слились в неразличимый гул, словно идущий из одного горла. — В структурном плане этот дом представляет собой полный пипец. Кто знает, что свалится нам на голову? Учитывая то, как они топают…
— Ты отклоняешься от темы. — Я снова попыталась вывернуться.
— Да ладно! А если и отклоняюсь?
— Они наши друзья. Мы должны пойти за…
— Твои друзья, — отрезал Лин. Одним мягким движением он загнул мои руки под каким-то невероятным углом и зажал их так, в двух градусах от пыточного положения. Я все равно попробовала вырваться из захвата и скривилась, когда в синапсах зажглось: «Ты на что, дура, рассчитывала?» — Не мои. Мне на этих дебилов насрать.
Я оскалилась:
— Чудесно. Просто чудесно. Они были твоими шаферами.
— У меня было до фига шаферов, так что плевать. Двумя больше, двумя меньше. Но фигня не в этом. — Он ткнулся лицом в мою макушку, выдохнул: — Кошка, сейчас именно тот момент, когда второстепенные персонажи должны умирать ужасной смертью. Ты бисексуалка. Я клоун. Погибать кому-то из нас.
— Но…
— Филлип белый. Ему ничего не грозит. Фаиз — герой, так что в первом акте он точно не подохнет. А Талия… ну, возможно, Талию отымеют по полной программе. Но на нее мне плевать.
Он сказал это так небрежно. Как будто это была самая легкая реплика на свете, даже легче, чем «Привет, как делишки, мне вообще по барабану, что ты не была на моей свадьбе, и я никогда не спрошу тебя, почему ты не ответила на мое приглашение и не потрудилась сообщить мне, что у тебя вся жизнь полетела к чертям».
Я продолжала крутить плечами, проверяя, не получится ли найти какую-то лазейку, какой-то способ пошевелиться, не выдернув из сустава локоть и не порвав спинные мышцы. Все это, разумеется, при условии, что Лин не отпустит меня, если сопротивление перерастет в серьезный рывок. Я наклонилась в искомом направлении и стала считать секунды — как скоро миндалевидное тело мозга потребует прекратить эти фокусы, а роговицы глаз расцветут фейерверками боли, как четвертое июля в черно-белых тонах?
Три секунды.
— Пусти.
Я больше не слышала остальных, но доски пола вздрагивали так, словно в толще древесины билось сердце.
Лин все еще держал меня.
— Черт, Кошка! Я тебе не враг.