– Позвольте поинтересоваться, милостивый государь: а откуда взялись разговоры, что вы преследуете людей и даже пьёте человечью кровь?
– И смех и грех: да, бывало, изредка я несколько раз сильно пугал задержавшихся дотемна на кладбище посетителей или случайных прохожих, но как-то более из-за глупого озорства и скуки, да чтобы слишком не шумели на погосте. Бывалоча ради смеха входил в роль упыря, но ничьей крови не пил и в будущем не намереваюсь. Вот как-то раз ночевал в родительском склепе, а на кладбище, как назло, затесались пьяные мастеровые и давай во всю глотку песни орать – понимаете, никакого покоя нет, даже там, в укромном месте. Ну, я, каюсь, и не стерпел, при свете луны вылез из усыпальницы, как из-под земли, хотел лишь только пристыдить пьяниц… Ну а их при виде ночного гостя как ветром сдуло. Жить бессрочно, оказывается, весьма скучно, вот я и дурачился. В детстве каждое новое утро кажется особенным и ещё не виданным, а в старости год от года не отличаешь. Так-то, милая барышня.
Купава вспомнила про свои дела и поняла, что надо со всех ног спешить в город.
– Я, пожалуй, с вашего позволения пойду, милостивый государь, а то тётя меня, наверно, уже давно ищет.
– Как вам будет угодно, сударыня, не смею вас более задерживать. Только лишь попрошу об одной нелёгкой услуге: чтобы наша с вами болтовня осталась, так сказать, между нами, насколько это возможно. Я, конечно, ведаю про разные дамские штучки, но мне верится, что вы не какая-то там тривиальная девица, у которой на уме лишь только наряды да амурные дела.
– Безусловно, Анастасий Перфильевич, можете быть во мне уверены.
Они любезно раскланялись, словно старые знакомцы, и, когда девица уже почти скрылась среди осин, Чёрный барин крикнул:
–Приходи ещё ко мне в гости, Купава. Я помню много забавных историй, моя голова кипит от них, как котёл с похлёбкой. О ревуар![9]
А барышня засмущалась и на прощанье учтиво ответила:
–Пассé ун бон журнé[10].
Брат и сестра умудрились зайти в самую чащу Погорелого леса. Ежевики по пути попадалось немало, но она оказывалась либо совсем зелёной, либо едва-едва бурого цвета. Спелых чёрно-сизых ягод нашли совсем мало и хотели уж было топать домой, пускай и с пусты ми руками, но тут Акулинка заприметила овражек, заросший по кромке куманикой с поспевшими красновато-чёрными ягодами.
– Идём, Егорка, за мной.
– Сестрица, вот нам подвалила везуха! Наберём столько, что на торг ещё хватит! На вырученные монетки купим печатных пряников!
Дети проскочили под ветвями плакучих берёз и принялись обирать щедрые заросли…
Глава 4. В путь
Через пару дней людское любопытство, что нескончаемо толкает вперёд по ухабам и рытвинам колесо прогресса (кстати, выдуманного неугомонными французами) подобно весеннему ледоходу, преодолело все девичьи страхи, и Купава вновь решила навестить Чёрного барина. Теперь она направилась в заросшую усадьбу – в полдень, когда солнце находилось в самом зените и в лесу казалось не так страшно, как в первый раз. Она неспешно брела мимо островерхих елей и считала на земле справа и слева от неё солнечные пятна, что каким-то чудом пробивались сквозь плотные ветви деревьев.
Проход к поместью Твердовского оказался покошен, всё вокруг изменилось и стало приобретать обжитой вид. Среди травы даже выглядывали вазоны, которые раньше были скрыты от глаз в бурьяне; правда, стояли они, как водится, не с цветами, а с травой. Дверь в особняк с колоннами в этот раз оказалась плотно затворена. Девушка постучала, но никто не ответил. Подле ступенек кто-то тщательно вырвал доселе разросшиеся кругом заросли лопуха и подмёл ступени. Но всё равно вокруг пахло дряхлеющим деревянным домом и веяло давней неухоженностью. Купава оглянулась и, никого не приметив, хотела было уже идти обратно. Но тут как раз из-за старой осины вышел сам господин Твердовский, в халате и с корзиной в левой руке, где лежало с дюжину лисичек да сыроежек. За спиной его пальцы сжимали огромный топор. Он был гладко выбрит и что-то насвистывал. Приметив знакомую особу, он заулыбался и стал приветливо размахивать топором:
– Какие гости в моей берлоге. Чудеса, да и только! Весьма рад вас видеть, голубушка. Уж думал, что вы позабыли дорогу к одинокому старику, выжившему из ума.
Побледневшая при виде топора Купава, по-прежнему не шелохнувшись, стояла посередине двора, словно окаменев; сердце её замирало от страха, а колени дрожали. Ей стало страшно оставаться с ним с глазу на глаз, а в голове крутились последние слова Чёрного барина: «…выживший из ума, выживший из ума». Твердовский, видимо, наконец-то постиг, что глупо ждать ответа, коли перед носом гостьи машешь топором, и отбросил его в сторону.
– Что-то я очень того… обрадовался визиту. А топор – так я ветки им рубил.
Купава немного успокоилась и даже с трудом улыбнулась хозяину, растянув посиневшие губы.
– Анастасий Перфильевич, добрый день, не пугайте меня так больше. Даёте честное и благородное слово?
– О да, можете быть уверены, сударыня, я при вас более топор в руки не возьму и косу – тоже…
– Я проходила мимо, вспомнила о вашем предложении и решила заглянуть к вам на пять минут. Вот и небольшой гостинец от меня: груши и яблоки, крыжовник и сливы.
– Прекрасно! На меня весьма благосклонно подействовал ваш предыдущий визит, и я, представьте себе, прибрался в доме, купил в колониальной лавке свежего абиссинского кофе, пряников и всякой всячины, а ещё набрал целую телегу кованых гвоздей, досок и даже пакли, чтобы законопатить щели, и теперь вот, представьте себе, принялся за починку усадьбы. Вот, думаю, по осени подрядить артель плотников из здешних крестьян для ремонта.
– Я весьма рада таким переменам. Даже если вы и правда без души, но опускать руки всё равно не следует. Родная тётушка меня с малолетства учила, что человек из любого сословия должен всю жизнь вокруг себя творить райский сад.
Чёрный барин после слов барышни как-то сразу обмяк, будто подстреленная влёт утка, и с ходу плюхнулся на ступеньки.
– Дорогая Купава Александровна, будьте милосердны и без острой надобности не напоминайте, пожалуйста, старику о его трагедии. Не раньте в сердце самого несчастного в подлунном мире человека.
Девушка вздрогнула, ей стало жаль беднягу, и она, повинуясь врождённому женскому состраданию и помня о своей собственной сиротской доле, тихо проговорила:
– Простите, Анастасий Перфильевич, я вовсе не намеревалась вас обидеть и тем более причинить страдания. Может, я чем-то смогу вам помочь или оказать какую-то посильную услугу?
Господин Твердовский закрыл глаза и призадумался. Стало слышно, как гудит шмель подле куста цикория. Наконец-то, отложив корзинку в сторону, он произнёс:
– Мадмуазель Огнева, мне даже неловко об этом говорить, а тем более о чём-то вас просить, вы же ещё совсем невинное дитя, вам даже месье Мольера или «Бедную Лизу» Карамзина читать ещё рано. Но, с другой стороны, ваши визиты сюда, как мне думается, тоже не случайны, а, скорее, наоборот, предопределены, так сказать, свыше, правда, не ведаю, какими силами, но явно не наукой с её електричеством, и, надеюсь, не тем Тёмным гостем, что когда-то совершил визит ко мне в баню.
Лицо Купавы вдруг вспыхнуло пунцовым цветом.
– Я ведь живу в крайне строгой обстановке, как говорит тётушка – в ежовых рукавицах. Полагаю, вы не забыли о моей сиротской судьбе? Так чем вам помочь, милостивый государь?
– Я обещал вам поведать много историй, вот послушайте ещё одну, недосказанную. Когда уходил тот самый Тёмный гость, шаркая и поправляя парик, я спросил его, а возможно ли как-то возвратить обратно мою грешную душу. Он крайне подивился такому вопросу, но ответил, что можно, но это по плечу исполнить лишь человеку с невинной душой, прошедшему все горнила земных соблазнов. Выходит, если удастся воротить мой повинный дух, я наконец-то смогу спокойно умереть и уйти из этого давно опостылевшего мне мира.
– Вам так прискучило ваше бессмертие?
– Опротивела мне в конце концов такая вольная жизнь, хочу воротить всё назад, моё самое заурядное житьё-бытьё, чтобы желать помогать человеку, даже малому зверю или птахе небесной не от скуки, а от души. Опостылело без родных и друзей следить за перипетиями людской подлости и низости, ведь ныне не так много в окружающей нас жизни достойных проявлений человеческой натуры, кои радуют и вселяют надежду в благоприятное будущее потомков Адама и Евы. Да я самый что ни на есть обычный человек, такой, как все, как мой кучер Степан, что немало лет исправно возил меня, или горничная Варвара, моя кормилица Матрёнушка. Чем я-то лучше их, для чего мне так долго топтать землю? Может, и есть среди нас те титаны духа, что достойны жить вечно: вот академик и поэт Михайло Васильевич Ломоносов прожил всего-то пятьдесят три года! Но мы его чтим и ещё долго будем помнить! Но какой малый срок отвёл ему злой фатум для пребывания промеж смертных! Может статься, здравствуй он и поныне, мы бы давным-давно бороздили на железных судах Ледовитые моря или даже, бери выше, небесные океаны, а то, глядишь, бы и на Луну нацелились. Вот как, но таких исполинов духа среди людей – единицы! И вот скажите, кто я такой, что создал для человечества?
– Анастасий Перфильевич, а что требуется, дабы вернуть вашу бессмертную душу?
Несколько тягостных минут молчал Чёрный барин, будто не решался даже вымолвить заблаговременно припасённые слова о помощи, но всё же, в конце концов решился произнести:
– Как я уже изъяснял, на самом деле выход есть: надо лишь только кому-то невинному, с чистым и добрым сердцем пройти до конца по Кремнистой дороге. А путь укажет мой страж – Серый волк. А там, на дальней неизведанной стороне, в винограднике, придётся изловчиться и поймать белоснежного орла, что слетает в сад звёздной ночью подкрепиться чудесными ягодами. И главное – воротиться на нём за мной. Он, сказывают, весьма послушен перед ничем не запятнанными людьми. Только он на своих белых крыльях доставит мне моё богатство, так безрассудно мною когда-то утраченное.