– Прямо выходит сказка какая-то: Кремнистая дорога; только недостаёт жар-птицы и Бабы-яги, про которых мне рассказывала тётушка и написано в сборниках сказок!
– Вся наша жизнь и есть на самом деле подобная небылица, только вот она кем-то сокрыта под покровом тайны. Разглядеть её можно только издали, по прошествии многих лет.
– А она долгая, а главное – опасная, эта ваша Кремнистая дорога?
– Никто не знает. Волк говорит, что каждый раз всё по-разному. Изредка она несёт храбреца сама, будто река, лишь ступишь на неё. Так мы отправляли гостинцы – к примеру, ваши золотые груши – нашим дальним знакомцам… Подчас не позволит даже наступить: так жжёт, будто в горне у кузнеца. Одним словом, с норовом дорога, и где конец её, никто не знает, да и есть ли он?
– Но, сударь, что я скажу моей тётушке, если меня долго не будет дома?
– Не ведаю. Может быть, сказать, что в лесу потерялась, или болтают, мол, вчера заблудились в Погорелом лесу крестьянские дети – брат и сестра, и вы разыскивали их по зову сердца? А потом, не следует забывать: Серый волк будет вам побыстрее почтовой тройки. Но, несомненно, ложь, как ни крути, есть ложь. Понимаю, что лгать нехорошо, но, видимо, придётся. Боюсь, если Марии Петровне правду поведать, как всё есть на самом деле, не поверит она или, того хуже, умом тронется либо сочтёт вас душевнобольной.
– Всё так и есть, придётся оставить ей письмо, а не брать на себя сей недостойный поступок. Вы не одолжите мне перо и чернила, а ещё листик бумаги?
– Одну секунду.
Чёрный барин отправился в дом и вскоре вернулся, держа в руках письменный прибор. Купава быстро настрочила несколько строк и, вложив в письмо голубой цветок цикория, обратилась к хозяину:
– А на волке следует верхом ехать, как на настоящем коне?
– Так и есть. Для чего он баловался вашими золотыми грушами? Пусть теперь покажет свою прыть!
– А что необычного в тётушкиной груше? Дерево как дерево.
–Оно, по секрету скажу вам, из того самого дивного[11] сада. Предок ваш приобрёл сей саженец за дела милосердия в жестокий петровский век…
Купава задумалась, поправила косу соломенного цвета и поняла, что если сию минуту не отправится в путь, то больше никогда не решится на такую, как пишут во французских романах, авантюру, рассчитанную на извечное русское «авось». Она даже на первых порах рассердилась и на Твердовского, что он впутывает её в такое опасное предприятие, и на себя, что так легко уступает ему; но над всеми её чувствами преобладало явившееся откуда-то из её сердца упрямое стремление помочь и спасти человека.
– А где же ваш хвалёный волк, сударь?
– Не извольте беспокоиться, сударыня.
Чёрный барин едва слышно свистнул, и из-под куста пахучей черёмухи вылез уже знакомый бирюк и навострил уши…
– Иди ко мне, бродяга. Вот и настал твой час. Кремнистый путь давно ждёт вас.
Серый волк равнодушно зевнул, обнажив острые клыки, и жёлтые глаза бесцеремонно уставились на девицу.
– Я боюсь его…
– Не стоит, он накормлен, зато не обманет и очарованную дорогу ведает. Прихватите с собой золотых груш – они вам пригодятся в долгой дороге – да припоминайте все небылицы, что слышали – будете рассказывать волку.
– Тогда вперёд! Но сначала заскочим домой к моей ненаглядной тётушке, иначе я сойду с ума, переживая за неё.
Купава осторожно забралась на спину волку. Устроилась поудобней, крепко-накрепко ухватившись за длинную шерсть на холке; в тот же миг в её глазах рассыпались мириады блестящих искр, и она словно погрузилась в какую-то ребячью небылицу – всё вокруг замелькало, как в разноцветном калейдоскопе, преобразилось, словно она угодила в колодец с родниковой водой и теперь глядела из-под неё на привычный мир. Дыханье спёрло…
Тут лесной разбойник, подхватив седока, как пушинку, пустился в дальний путь. Но поначалу он перемахнул речку и привычно пробрался в знакомый сад. Соскочив с Серого, наездница пробралась к дому мимо склонившихся цветов и на лавочке оставила письмо для тёти, придавив его камнем.
– А теперь в путь, – сказала девица и шёпотом добавила: – О вас, тётя, я буду молиться всю дорогу.
Они вернулись в лес и, миновав стороной заросшую усадьбу Твердовского, проскочили меж куртинок молодых осинок, да так, что ветки захлестали по лицу, и вскоре взору их открылась доселе невиданная дорога – песчаная и кремнистая, уходящая вдаль. Она разрезала бурелом на две части, сверкая под редкими лучами полуденного солнца.
Купава раньше ничего не слышала о столь дивном пути, проходившем прямо подле родного города, и теперь ей ничего другого не оставалось, как любоваться открывающимся великолепием. В поле и на лугах чудесная дорожка завораживающе сверкала в ярких лучах дневного светила, словно в неё какой-то неведомой рукой оказались вкраплены блистающие звёздами алмазы.
Мария Петровна стучала коклюшками и изредка поглядывала в окно: Пава сегодня что-то задерживалась. Невесёлые мысли то и дело подступали к ней, мешая работать. «Как выросла девочка. Ещё год-другой – и упорхнёт моя жар-птица из родимого гнезда с мужем, – думала тётушка. – Сыскалось бы мне местечко подле молодых, как не хочется доживать свой век одной да в четырёх стенах».
Во дворе петух громко захлопал крыльями и заголосил, ему следом вторил соседский певун. «Ну, пошла гулять губерния», – отвлеклась Мария Петровна и решила растопить самовар: глядишь, скоро и Купава вернётся.
Глава 5. Кремнистая дорога
Мир так устроен, что иногда мы, позабыв о всякой предосторожности, пускаемся в отчаянные авантюры с неясной надеждой на успех из-за едва-едва заметного ощущения где-то в груди: мол, «всё будет хорошо». Так и Купава, в первый раз вырвавшись из дома, с головой бросилась в пучину странствия. Она то радовалась свежему ветру, то принималась грустить, припоминая родной очаг и добрую тётушку, которая, конечно, сильно переживает из-за неё. Но, чтобы развеяться, она с любопытством рассматривала окрестности тайного пути, сказывала на ухо волку тётушкины сказочки да пела песенки…
По пути им не попадались на глаза всадники или кареты, а тем более крестьянские телеги. Они не настигали пеших прохожих и всё время были одни-одинёшеньки. Вскоре путники заприметили впереди себя незнакомую реку в серой дымке, и дорога нежданно-негаданно оборвалась на крутом берегу. Окрест них в вековой дрёме раскинулся дремучий лес, и длинные тени тянулись к ним, словно языки невидимых чудовищ. А за колючим еловым лапником кто-то в чёрном плаще притаился и глаз с них не сводил.
Глядит Купава с крутого яра, как по воде плывут серая уточка и за ней селезень. А за её спиной, далече-далече, в низине подле болота, словно в другой жизни, захлопал крыльями и закряхтел турухтан, а с ближнего луга ему вторил настойчивый коростель: «Дёрг-дёрг». И так свежо вдруг стало…
Вот только ступила на песок Купава, как, взмахнув крылами, обернулся селезень обрюзглым водяным, а уточка, нырнув, предстала из вод косматой русалкой. Подивилась девица такому чуду: чай, не каждый день гуси-лебеди превращаются в пучеглазого старика в тине, – оттого чуть в крике не зашлась и спряталась за волка, шепча:
– Это настоящий водяной и русалка, как в сказке?
– Как видишь. Мы скоро ещё не такое заприметим, если ты живой останешься.
– А куда мы с тобой угодили?
– Так ты ещё не поняла? Мы давно в Тридевятом царстве.
Вытаращил глаза бородатый дедушка на непрошеных гостей и говорит:
– Давным-давно не являлись странники с Кремнистой дороги. Кто же теперь отважился без спроса пожаловать в мои мокрые и топкие владения? Разве не сам Серый волк?
Отвечает Волк:
– Мы, Водяной дедушка, посланы Чёрным барином и пробираемся по укрытому от посторонних глаз пути-дорожке куда следует. Поспешаем в потаённые места да за кисельные берега.
Отмахивается от серого гостя упитанный хозяин вод, не слушает, а сам глаз не сводит с его спутницы. Вдруг от какой-то нежданной радости захлопал ладонями по водной глади так, что от грохота и плеска аж мурашки по коже побежали у Купавы. И вопит на всю округу:
– Вижу-вижу, зубастый, позаботился о старике, привёл девицу для безвозвратной жизни в моих подводных палатах. Коли так, то поклон тебе от меня. А Купава-кувшинка, видать, наших кровей…
Зашептала в панике девица Волку на ухо:
– Боюсь-боюсь…
Серый в ответ:
– У-у-у, я-то думал, ты девка бедовая, а ты трусиха. Помалкивай, я сам управлюсь.
Говорит Волчище речному владыке:
– Зачем тебе Купава? Разве мало стало русалок в здешних реках и озёрах да ещё водяниц-утопленниц, что упрямые волны приносят за лето? Дозволь нам свободный проход через твои сырые владения.
Насупился тут Водяной, будто что-то припомнил; зелёные брови забегали ходуном:
– Значит, не утешишь старика? Ежели часом проглотишь колкого ерша, подмоги у меня не проси, так и сгинешь с иголками в глотке.
– Быть посему, только пропусти.
– Ну да ладно, так тому и случиться. А может быть, она сама по доброй воле пожелает поселиться в моём тереме, стать главной хозяйкой, а?
Девица вздрогнула под неотступным взглядом речного хозяина и, низко кланяясь, отвечает:
– Благодарю за лестное предложение, дедушка водяной, но мне домой надобно воротиться вовремя…
– Не спеши с ответом, ты не ведаешь, какие богатства для тебя припрятаны в моих ларцах: злато и серебро, драгоценные камни и восточные шелка, а уж жемчуга у меня – как песка в вашей Оке! У царей в сундуках нема столь добра, а у несчастной сиротки найдутся всякие сокровища на зависть царицам! Оставайся на веки вечные в моих подводных покоях – разоденешься с головы до ног словно королевна!
Купава хранила молчание, просто-напросто оторопев от сладостных речей Водяного. Из тёмной воды, подобно рыбачьим поплавкам, принялись всплывать сундуки и, с грохотом откинув крышки, явили перед девичьим взором злато и разноцветные каменья, жемчужные ожерелья да перстни с кольцами. Искуситель зашептал: