Гнилозубый прищурился, разглядывая плескавшуюся внутри дрянь, пощелкал по стеклянному цилиндру:
— Тебе-то какая разница? Говорю — надо, значит, надо.
Карлик за спиной гнилозубого покачал головой, затряс рукой.
— Не надо, — сказал Сворден.
— Кехертфлакш! Вот почему я не люблю здоровяков, — гнилозубый обернулся к карлику, который тотчас замер. — Им все приходится объяснять. То ли дело вон те, — кивок в сторону трупов, — лежат смирно, не говорят, не сопротивляются, глупых вопросов не задают. Прелесть!
Гнилозубый, не отворачиваясь от карлика, невероятно ловко сцапал Свордена за запястье. Игла почти вошла в кожу, но Сворден перехватил его руку и крепко стиснул ее. Гнилозубый вскрикнул.
— Из плеча вырву, — предупредил Сворден.
— Что же такое делается! — плаксиво заскрипел гнилозубый. — Хочешь по-хорошему, по-хорошему, а тут…
Сворден ударил, гнилозубый обмяк. Шприц покатился по полу и остановился, наткнувшись на таз с ворохом окровавленных бинтов, затем, подчиняясь качке, начал обратный путь. Карлик схватил его и поковылял к себе в логово.
Пол оказался ледяным. Его покрывала какая-то липкая дрянь и казалось, что при каждом шаге за ступней тянутся тонкие нити клея, отчего хотелось выше поднимать колени.
Нормальной одежды Сворден не нашел и пришлось перепоясаться грязным халатом. Он выбрал из груды инструментов парочку поострее и засунул за импровизированный пояс.
Среди ведер и тазов обнаружился люк. Еще одна дверь вела в пустой коридор. Куда лучше направиться и вообще — как себя вести — Сворден пока не понимал.
Судя по запахам и звукам, катамаран являлся чудовищно древней посудиной — воздух густо пропитался ржавчиной, скрипом и, вдобавок, имел резкий привкус работающего на пределе реактора — радиация вблизи котла должна зашкаливать за все мыслимые нормы не то что безопасности, а просто выживания. Людьми тоже ощутимо попахивало, но сколько их находилось на корабле Сворден определить пока не мог — слишком уж воняло мертвечиной.
Тем временем гнилозубый зашевелился. Сворден стянул ему руки грязными бинтами и уложил на стол. Из торчащих проводов на лице сочилось нечто густое. Гнилозубый неумело притворялся все еще потерявшим сознание.
— Отрежу веки, — мрачно пообещал Сворден. — Сколько человек на борту?
Гнилозубый открыл глаза. Сворден уперся локтем ему в грудную клетку.
— Де… де… десять…
Сворден подцепил веко гнилозубого, резанул скальпелем. Глаз начал затекать кровью. Гнилозубый заскрипел.
— Проясним наши с тобой отношения, — сказал Сворден. — Наши с тобой отношения начались на этом столе, и на этом же столе и закончатся. Как произойдет расставание — зависит не от меня. У тебя есть два пути. Первый — быстро и точно отвечать на мои вопросы. Второй — быстро и точно отвечать на мои вопросы после того, как за каждую попытку обмануть или что-то утаить некоторые части твоего организма перестанут тебе принадлежать. Какой путь по душе?
— Первый, — прохрипел гнилозубый.
— Разумный выбор, — одобрил Сворден. — Кто вы такие?
— Рыбари.
— Рыбари — это которые не ловят рыб?
— Не ловят.
— Чем вы тогда занимаетесь?
— Ловлей.
— Рыб?
— Нет.
— А чего?
— Людей.
— Ловцы человеков, значит?
— Да.
— Так, внимание, трудный вопрос — сколько человек на борту?
— Десять.
Гнилозубый не врал. По крайней мере, Сворден не ощущал в его ответе отчетливой терпкости лжи, которую не скрыть никакими ухищрениями. Да и не походил гнилозубый на мастера скрадывания. Но все равно, нечто в нем и в его ответах настораживало.
— Что в шприце?
— Яд, — прохрипел гнилозубый. Глазница полностью затекла кровью.
Неприятное чувство нарастало. Где-то Сворден ошибся. Прокололся. Просчитался.
— Куда деваете мертвецов?
— В трюм, — шевельнул головой гнилозубый, и кровь из глазницы потекла по виску. — Там — люк.
В шлюз-тамбур постучали. Чем-то тяжелым, возможно даже кувалдой, но как-то вежливо, можно сказать — робко.
— Лежи спокойно, — предупредил Сворден гнилозубого. — Спроси, что надо.
— Что надо? — послушно повторил гнилозубый. Скрипучий голос легко прошел сквозь густой шум, наполняющий корабль.
— Капитана на мостик! — проорали из-за переборки. — Срочно!
— Капитана на мостик. Срочно, — передал Свордену гнилозубый.
— И кто же из нас двоих капитан? — спросил Сворден. Ощущение легкого безумия происходящего перерастало в смрад тяжкого бреда.
— Вы… Вы — капитан… — гнилозубый с ужасом смотрел на Свордена оставшимся глазом.
— Действительно, — пробурчал Сворден, — как я мог забыть. Так ты уверен, что капитан этой лохани — я?
— Да, капитан, — прохрипел гнилозубый. — И как меня зовут?
— Сворден. Капитан Сворден.
В переборку застучали уже нетерпеливо.
Сворден распахнул тамбур-шлюз, схватил вестового за грудки и прорычал:
— Кехертфлакш!
— Капитан… Срочно на мостик… — запричитал вестовой. — Дасбут… Срочно на мостик…
Сворден оглянулся — ряды столов с препарированными телами, яркий свет операционной, лежащий гнилозубый, зыркающий из кучи окровавленного тряпья многоглазый карлик. Позвякивали, стукаясь друг о друга, тазы и ведра. За плечом вестового тоже ничего необычного — все тот же пустой корабельный коридор с обшарпанными металлическими стенами, низким потолком, по которому тянулись провисшие провода и ржавые трубы.
— Пошли, — Сворден двинулся по коридору, но вестовой смущенно кашлянул:
— Капитан, ваша одежда… Вот…
В свертке оказались штаны, свитер грубой вязки с растянутым воротом и тяжелые ботинки на толстой ребристой подошве — все по размеру Свордена.
Он переоделся, повесив грязный халат на кремальеру тамбур-шлюза. Только теперь Сворден понял как же ему было холодно. От соприкосновения кожи и ткани по всему телу разлилось расслабляющее тепло. Захотелось закрыть глаза, задержать дыхание и нырнуть в эфемерную непроницаемость мира, пробить стальные переборки, толщу океана, гноище, бездну, геометрическую бесконечность вывернутой поверхности и оказаться в плотной темноте вины, жалости, страха, сожаления, что опять не успел…
Звонок. Надоедливый звонок, обессиливающий порыв отчаяния, хватающий за ноги при попытке к бегству, чтобы вернуть в кокон зацикленного кошмара:
— Капитан, мостик, — вестовой протянул трубку циркуляра.
— Что на мостике? — Свордену вдруг почудилось, будто смысл слов начал ускользать от него, а фразы, которыми он говорил, внезапно стали чужими — грубыми, неповоротливыми, неспособными на тот безостановочный внутренний монолог, что поддерживает силы собственного Я творить привычный ему мир. Остался лишь хаос заученных выражений, которые натренированная память услужливо извлекает на кончик языка.
— Капитан, дасбут в зоне прямой видимости. Идет параллельным курсом. Никаких сигналов не подает, на связь не выходит.
— Понял. Сейчас буду на мостике. Ничего не предпринимать, оставаться на курсе.
— Слушаюсь.
Узкое хищное тело грязновато-белого цвета с двумя горбами рубок резало волны. Плотные шапки тумана разлетались в клочья, когда дасбут тяжелым тараном врезался в них. Лодка совершала небольшие циркуляции, то сближаясь с катамараном, то удаляясь от него, и тогда высокие стены волн обрушивались на палубу дасбута, перекатывались через него, расползались неопрятными кружевами по люкам шахт.
— Связи нет, — доложил радист.
— Такие твари по одиночке не ходят, — процедил старший помощник. — Еще парочка под водой рыщет.
Сворден опустил бинокль и принялся рассматривать отражение в стекле мостика. Кроме него в рубке находились старший помощник, истово чешущий неопрятную бороду, которой он зарос почти до глаз, радист, худобой смахивающий на изголодавшееся хищное насекомое, и рулевой — достойный образец пиратской команды, опухший от возлияний, с чудовищно набрякшими мешками под выцветшими глазами. При каждом движении штурвала рулевой мучительно морщился и кренился.
— Говорил же, что нам нужен акустик, — помощник поскреб щеку. — Положили бы всех на кракена глубинными бомбами.
— Самый полный вперед, — приказал Сворден.
— Самый полный! — рявкнул помощник и щелкнул телеграфом.
— Бесполезно, — зевнул рулевой и поморщился. — На нашей лоханке с ними не посоревнуешься.
Крупная лихорадочная дрожь прокатилась по кораблю. Гул усилился. В него вплетались визгливые ноты расшатанных шпангоутов, дребезжание плохо подогнанных броневых плит радиационной защиты, скрип такелажа. За катамараном потянулась белесая полоска взбитого винтами океана.
Дасбут отстал на полкорпуса, видимо не ожидая подобной прыти от гнилой лоханки, но затем расстояние вновь сократилось, и даже более того — дасбут начал вырастать из туманной пелены, предприняв очередную циркуляцию.
Только теперь Сворден и его команда могли в полной мере оценить чудовищные размеры подводного корабля, который навис над катамараном горой цвета нечистого снега.
— Нас сносит к дасбуту, капитан, — доложил старший помощник.
— Лево руля.
— Есть лево руля, — вяло сплюнул рулевой и повернул штурвал.
Дасбут походил на могучего пловца, который упрямо раздвигал, разбивал в мелкие клочья стылую плоть океана, но тот с не меньшим упрямством и силой накатывал на корабль, бил в его покатый нос увесистыми кулаками волн, внезапно отступал, откатывал, расходился глубокой западней между пенными гребнями, отчего титаническое тело бессильно кренилось, ухало вниз, подставляя спину и башни рубок ударам шуги — полупереваренным останкам ледяных гор, что имели неосторожность сползти с материка и отправится в бесконечное путешествие.
Каскады отброшенных от корпуса дасбута волн, перемешанных с мелкими льдинами, округлыми и почти прозрачными, разлетались во все стороны осколками от мощного взрыва. Они накрывали катамаран с регулярностью и меткостью тщательно выверенной артподготовки. Град ледяных снарядов вонзился в смотровое стекло мостика, наполнив рубку мучительным гулом вибрации, от которой