Я вспомнил его лицо. Твёрдый взгляд, волевой подбородок… Человек такого опыта и положения, когда связи и личная мудрость могут свести риски к минимуму — при максимальном извлечении выгоды.
Фудзи сказал, что Набунага выкрал принца Антоку у монахов с целью убийства. Но мне, как непосредственному участнику событий, всё видится несколько по-другому.
Если бы Виктор решил убить принца — не стал бы ждать. Везти труп гораздо проще, чем живого человека. Схватили, задушили, бросили в багажник — и выбросили в каком-нибудь глухом уголке леса.
Нет, тут другое. Принц Антоку был нужен живым.
Возможно, Виктор Набунага тоже затеял передел власти. Фудзивара его оскорбили, и он хотел отомстить.
Имея в заложниках настоящего принца, можно придумать много интересного. Например, потребовать выкуп с родственников: Фудзи упоминал, что клан Соболевых из России имеет довольно большое влияние. Может, он хочет привлечь их на свою сторону с целью свержения императора Ёмэй — ведь если подумать, у Соболевых ТОЖЕ есть причины ненавидеть действующего правителя Ямато.
Можно всё это проделать — обладая стальными нервами и выдержкой. И сдаётся мне, у Набунаги всё это есть.
И я стал думать о странной расстановке сил в Тикю. Из обрывочных сведений было понятно, что несколько десятков лет назад Ямато аннексировала Россия. Постепенное слияние культур усилило связь двух стран. Многие аристократы породнились — отсюда смешанные имена. Но почему в Ямато оставили императора? Хотя я слышал, что "главный" государь всё-таки живёт в Москве…
Возможно, императорский титул и Нефритовый дворец — это всего лишь номинальная должность, символ ушедшей эпохи. Но почему тогда истинный, московский монарх допускает все эти кровавые разборки между кланами?
С другой стороны, чтобы действовать радикально — нужны доказательства. И здесь вмешивается политика. Чтобы сместить узурпатора, необходимо ввести войска, объявить военное положение… И тогда пострадают мирные граждане. Я мало знаю о российском государе, но убивать собственных подданных он наверняка не собирается.
Остаётся разобраться: как в эти хитросплетения вписывается молодой принц Антоку…
Грешным делом, иногда я жалею, что мальчишку не удавили во младенчестве. Я тогда попал бы в тело обычного работяги, грузчика или разносчика бэнто… Тихо-мирно отыскал бы Шиву, выполнил задание и вернулся в Корпус.
Но вместо этого я оказался втянут в массу интриг, центром притяжения которых является подросток королевских кровей.
Ирония судьбы: как чрезвычайный посланник, находясь в теле принца, я имею отличные шансы стать императором…
Но директивы Корпуса запрещают нам занимать любые государственные должности и руководящие посты.
Впрочем, кажется, я об этом упоминал.
Судя по звукам, мы въехали в город. Индустриальный центр: автомобильные гудки, свистки полицейских, гомон толпы и шарканье множества ног по асфальту.
Крупный мегаполис. Судя по времени, проведённому в дороге — центр Осаки.
Плавный наклон — въезжаем на подземную парковку. Об этом же говорят затухающие звуки и сильный запах выхлопных газов. Наверное, в салоне приоткрыто окно — иначе я бы ничего этого не почувствовал…
Машина останавливается, меня вежливо, но крепко берут за локти и помогают выбраться. Кто-то вновь придерживает голову, чтобы я не ударился.
Не развязывая, не снимая мешка с головы, заводят в лифт, и тот взмывает куда-то ввысь.
Небольшая деталь: сколько ни старался, я так и не смог обратиться к эфиру. Я словно бы вновь очутился в мире, где нет никакой магии. Ноль. Полное отсутствие.
Через тридцать секунд двери лифта открылись, меня вывели наружу и наконец-то сняли мешок с головы.
Солнце било прямо в огромное, во всю стену окно, и я зажмурился — глаза отвыкли от света. Тем временем похитители снимали путы.
Оказалось, что меня полностью запаковали в лёгкую мелкоячеистую сетку из какого-то металла. Она была как кольчуга, или металлическое покрывало. "Клетка Фарадея". Чтобы защититься от магии.
Металл экранирует эфир — так говорил Фудзи. Значит похититель прекрасно знал о моих способностях… Впрочем, даже избавившись от сети, я не почувствовал ни малейшего движения силы.
Но уже то, что меня освободили, и при этом обращались достаточно вежливо и уважительно — внушало оптимизм.
Я так и не увидел никого из похитителей. Быстро сделав своё дело, они удалились из комнаты, оставив меня одного.
Оглядевшись, я решил, что нахожусь в номере отеля. На эту мысль наводила некоторая безликость дорогого интерьера.
Никакой индивидуальности. Портьеры, ковёр на полу, диваны и кресла — всё оформлено в европейском стиле, на стенах — несколько неплохих репродукций. Ваза с красивыми, но не имеющими запаха цветами. На одном из столиков — закрытый ноутбук, от гнезда в боку тянется зарядка, помаргивает зелёная лампочка.
Ноутбук является единственным доказательства того, что комнатой всё-таки пользуются. И что хозяева не заставят долго себя ждать.
Словно откликнувшись на мои мысли, двойные двери в глубине комнаты отворились. Послышался негромкий звук моторчика, и я увидел человека, сидящего в инвалидном кресле.
Он был одет в просторный шелковый халат такого глубокого чёрного цвета, что он казался простым сгустком тьмы. Белое лицо было узким, с острыми, словно выточенными резцом скульптора, чертами. Волосы — по-военному короткие. И совершенно белые.
В широкие рукава халата уходили прозрачные трубки от какого-то аппарата, закреплённого за спинкой кресла. Такие же трубки были вставлены в нос незнакомца.
Из-за них было сложно разгадать выражение строгого измождённого лица.
Почему-то сразу, как только увидел, я понял, что человек в кресле безнадёжно болен. Это не было временным недомоганием. Чувствовалось, что в таком состоянии он провёл многие годы. А по голодному, исступлённому выражению глаз можно было догадаться, что осталось ему совсем недолго.
В своей жизни я повидал людей, обречённых на смерть. Некоторые принимали её с достоинством. Другие — с покорностью, как то, чего всё равно нельзя избежать.
Этот человек хотел жить.
В том, как стоически он переносил свой недуг, чувствовалась несгибаемая воля. Он не собирался помирать просто так, сложив лапки кверху.
Кресло, негромко жужжа сервоприводами, подъехало ко мне вплотную. Само сиденье было расположено довольно высоко, да и незнакомец не был коротышкой. Так что, находясь рядом, он смотрел мне в глаза, не задирая головы.
Изучение заняло минуты три. Я счёл за благо не шевелиться — ведь в кресле, кроме медицинской аппаратуры, может скрываться и оружие — невидимые дротики со смертельным ядом, самонаводящиеся ракеты — я уже убедился, что Тикю довольно далеко продвинулся в плане милитаризации.
— Ну-ка, пройдись, — вдруг приказал незнакомец. Голос у него был тихим, но не терпящим возражений — так говорят люди, которые привыкли отдавать приказы.
Я повиновался. Сделал несколько шагов в сторону окна, выглянул на улицу — и был разочарован. Вид был ненастоящим. Искусная проекция, сгенерированная таким образом, чтобы имитировать перспективу уходящих вдаль зданий. Издалека её можно было принять за чистую монету. Но вблизи было видно, что это — иллюзия. Возможно, голограмма.
Ну конечно, меня ведь привезли сюда с мешком на голове. Глупо было бы тут же раскрыть, где я нахожусь…
Хмыкнув, я вернулся к креслу и незнакомцу.
— Поверни голову, — я выполнил и этот приказ. В одну, в другую сторону… — Теперь скажи что-нибудь.
— Э… Что вы хотите услышать?
— Да. Вполне может быть… — незнакомец говорил словно бы сам с собой, на мой вопрос он не обратил никакого внимания. Но потом заглянул мне в глаза. — Тебе недавно изменили внешность. Я чувствую остаточные эманации эфира… — он не спрашивал, просто говорил, как есть. — Но глаза остались прежними, так же, как и голос. Сложение, строение костей… Но вот походка изменилась.
— Кто вы такой?
Мне надоело, что меня разглядывают, как куклу.
Незнакомец посмотрел на меня с любопытством. Уголки его губ чуть приподнялись — не улыбаясь. Но давая намёк на то, что такая возможность есть.
— Полагаю, скрывать нет смысла, — сказал он. — Я твой дед. Алексей Соболев.
Ну вот всё и сошлось. Все ниточки, все линии, в центре которых трепыхается принц Антоку, сошлись в руках этого человека. Не стоило даже сомневаться — достаточно посмотреть в его глаза. Спрятанные за набрякшими веками, они излучали просто таки ГРОМАДНУЮ силу воли.
— Значит, работа хирурга была напрасной, — сказал я как можно нейтральнее. — Никого моё новое лицо не обмануло.
В голове лихорадочно строились и рушились разнообразные планы. Как с ним себя держать? Что говорить? Разыграть карту принца по-полной? Или довериться, и рассказать, кто я такой?..
— Я смотрю не на лицо, мальчик, — отозвался Соболев. — Порода — вот что главное. Цвет глаз, манера держать голову, общее строение тела… Ты очень похож на свою мать, Володенька. И на меня. Ты бы в этом убедился, если б я мог убрать все эти… — он покосился на трубки, и не стал договаривать.
— Значит, это вы приказали Набунаге выкрасть меня и доставить к вам.
Догадка — не более. Но она попала в яблочко.
Соболев чуть заметно кивнул.
— Когда Фудзивара расправились с моей дочерью и её мужем, — по его лицу пробежала тень. — Я думал, что и ты не уцелел. Миша погиб ещё раньше. Всё было обставлено, как несчастный случай, — он горько усмехнулся. — Прошло одиннадцать лет, но я каждый день корю себя за то, что не забрал Наташу и тебя в Россию. Надо было слушать своё сердце, а не разум.
Руки его лежали на подлокотниках кресла и почти не двигались. Но под левой был небольшой пульт. Соболев нажал какую-то кнопку и кресло, развернувшись, поехало по ковру в сторону застеклённого шкафа у стены.
При его приближении дверцы открылись, за ними обнаружился бар.
— Плесни мне вот из этой бутылки, — я не сразу понял, что просьба его обращена ко мне.