Гонг прозвучал во второй раз. Мы с Сётоку одновременно поднялись на помост. Встали в противоположных концах, изучая, оценивая друг друга.
Хотя что тут было оценивать?
Принц Фудзивара выглядел, как гора. Огромные штаны из антрацитово-чёрного шелка добавляли ему монументальности. Нагината в огромной руке смотрелась, как лёгкая сабелька. Волосы, стянутые на макушке красным шнурком, делали его голову почти квадратной, широкие брови нависали над глазами угрожающе и непримиримо. Выпяченная вперёд тяжелая нижняя челюсть говорила о решительности покончить со мной как можно скорее.
Оценить себя со стороны у меня возможности не было. Конечно, я был высоким, стройным и широкоплечим, с отлично развитой мускулатурой — ничего общего с тем лопоухим подростком, который вывалился на горную дорогу из багажника автомобиля.
И тут по моему телу пробежала жаркая волна… Вот! Вот он, ключевой момент.
Всё то время, что я был на Тикю я чувствовал себя не в своей тарелке. А точнее, не в своём теле. Я занимал место другого. Того, чьё тело занял незаконно.
Почему так было? Да потому, что МЕНЯ САМОГО ВЫТЕСНИЛИ ИЗ ТЕЛА ТОЧНО ТАКИМ ЖЕ ОБРАЗОМ.
Когда я был маленьким, какой-то путешественник без зазрения совести занял моё тело, выбросив меня самого в мир Ёшики — урбанистический, жестокий, и совершенно мне незнакомый.
Но я выжил. И завербовался в Корпус — иными словами, сам стал похитителем чужих тел.
Пробыв на Тикю некоторое время, я изменился. Начав путь как посланник, одиночка, слепо выполняющий задания Корпуса, сейчас я чувствовал себя совсем по-другому.
Изменив свою внешность, своё тело, я обрёл право на самостоятельную жизнь.
Мысленно я почувствовал, как с шипением сгорел целый сегмент паутины в моей голове: ПОСЛАННИК НЕ ДОЛЖЕН ДОПУСТИТЬ ПРИЧИНЕНИЯ ВРЕДА ОБОЛОЧКЕ, КОТОРУЮ ЗАНИМАЕТ.
Но я изменился. Я стал другим, и тем самым, разрушил одну из директив!
Теперь остаётся измениться на психологическом уровне. Снять остальные Директивы. И тогда я смогу стать самим собой!
Стоя на краю ринга, я почувствовал: вот оно! Здесь и сейчас я должен убрать вторую директиву:
ПОСЛАННИК НЕ ДОЛЖЕН УЧАСТВОВАТЬ В ЖИЗНИ МИРА, В КОТОРОМ НАХОДИТСЯ НА ЗАДАНИИ.
И в этот момент прозвучал третий удар гонга.
Это мой мир! — подумал я. — И у меня есть своё место в этом мире. Я имею право его защищать.
И мы с Сётоку одновременно шагнули в дохё.
Сделав шаг, я почувствовал, как сгорает ещё один сегмент. Шагнув на ринг, я шел к свободе.
Сётоку предпочитал двигаться против часовой стрелки. И мы пошли по кругу, пока не сближаясь, но изучая движения и повадки друг друга.
Нагината в руках принца крутилась, как мельничное колесо. Я же почти не двигал своим коротким танто, держа его внизу, на уровне бедра, остриём вперёд.
Матросский хват — почему-то называли такое положение у нас, на Ёшики: большой палец лежит сверху по спинке клинка, остальные пальцы держат рукоять свободно, готовые в любой миг повернуть нож назад.
Несмотря на грузное тело, двигался Сётоку очень плавно. Он словно танцевал на кончиках пальцев, так легко, словно летел над ровным покрытием дохё.
Я поймал себя на мысли, что стараюсь скопировать его движения, двигаться столь же плавно, зеркально отражая манеру принца.
И вдруг он сделал обманное движение и прыгнул ко мне.
На самом деле, это был не прыжок. Скорее, стремительный и неожиданный сход горной лавины, увенчанной длинным и острым лезвием.
Я отстранился в последний миг, встав боком — так, что длинное лезвие нагинаты прошло вдоль моего живота.
Вот сейчас я порадовался, что на мне этот плотный, похожий на корсет, пояс…
Сётоку отпустил древко нагинаты и бросил руку мне на плечи. Со стороны это выглядело, словно он прижал меня к себе в дружеском объятии, но я чувствовал, как громадная ладонь, обхватив шею, сжалась, немилосердно сдавив мускулы и перекрыв доступ воздуха.
— Я могу сломать тебе позвоночник прямо сейчас, — растянув губы в улыбке, прошептал Сётоку. От него разило крепким мужским потом, в котором угадывалась еле заметная примесь алкоголя. — Но это будет неинтересно, — продолжил он. — Мои подданные жаждут зрелища. И они его получат.
Оттолкнув меня так, что я споткнулся о метущую пол ткань штанов, он повернулся к зрителям и замер, широко расставив ноги и раскинув руки.
Хатамото взревели, одновременно и дробно ударяя латными рукавицами в грудные щитки доспехов.
Я поднялся. Оглядел толпу… Любава стояла совсем рядом, сразу за границей круга дохё. В её глазах было жгучее напряжение. Девушка словно посылала мощный энергетический луч, почти физический — настолько он был силён.
Выражение глаз остальных рассмотреть было сложно. Люди стояли напряженно, было видно, что исход боя им далеко не безразличен. Но вот угадать, за кого они болеют — я не мог.
Японская нация славится умением скрывать эмоции.
…Вновь кружение друг против друга. Или враг против врага — так будет правильнее. Глаза Сётоку, маленькие, утопленные в подушки из жира, выражали презрение. После первого удачного броска он словно расслабился. Перестал видеть во мне противника.
Теперь я для него был просто добычей. А с добычей можно поиграть. Растянуть удовольствие.
Я сделал глубокий вдох.
Чтобы поразить Сётоку, мой удар должен быть очень точен. Короткий клинок должен пробиться через защитный пояс, через горы жира и мощные мускулы под ними: чтобы держать вертикально такую тушу, у него должны быть стальные мускулы…
И я видел несколько возможностей поразить его быстро, эффективно и беспощадно. Сётоку действительно открывался слева, да и нагината в его правой руке двигалась не в пример ловчее, чем в левой…
Но для этого мне нужно подобраться к нему очень, очень близко — на самом деле, вплотную.
И это большой риск: Сётоку — мастер контактного боя, я могу просто не успеть нанести свой удар…
Однажды, находясь на задании в одном из сельскохозяйственных миров, мне довелось увидеть, как режут свиней.
Обычно это делали специально обученные люди.
Остальные — те, кто откармливали животных на мясо, не решались совершить убийство самостоятельно: свиньи были огромными, каждая в полторы тонны весом.
Так вот: у специалистов были длинные и узкие прямые ножи, клинок каждого превышал восемьдесят сантиметров.
И большинство действовало просто: пока несколько дюжих мужчин держали опутанную верёвками свинью, специалист просто перерезал ей горло. Одним длинным скользящим движением, выпуская реку крови в подставленное ведро.
Но был там один умелец…
Он никого не просил держать животное. Войдя в загон, он выжидал. Зверь успокаивался, привыкал к его запаху… И подпускал совсем близко.
И вот тогда убийца наносил один-единственный удар.
Подойдя со спины, он вонзал нож под лопатку, доставая до самого сердца.
Это было куда милосердней, чем перерезанное горло: животное не билось в агонии, чувствуя, как утекает кровь из жил, а погибало мгновенно, не успев понять, что происходит.
Но выглядело это куда более зловеще.
Тогда меня поразила точность, с которой действовал убийца. Он никуда не торопился. Не играл на публику. Он приходил, делал своё дело — не доставляя животным лишних страданий — и уходил, забрав весьма солидный гонорар.
Сётоку был похож на кровавого мясника. Я заметил в его глазах ту жажду, о которой говорила Любава. Он ХОТЕЛ причинить боль.
А я? Хочу ли я его убить? Жажду ли увидеть его закатившиеся глаза, бьющиеся в судорогах ноги? Пожалуй, нет.
Постараюсь ли избежать этого всеми силами?
Постараюсь.
Но чувствую: сегодня этого будет недостаточно.
Когда я принял решение пойти на контакт с Сётоку, то почувствовал, как раскалились нити сети в моей голове.
Третья Директива! — понял я. — ПОСЛАННИК ОБЯЗАН ВСЕМИ СИЛАМИ СТРЕМИТЬСЯ К ВЫПОЛНЕНИЮ ЗАДАНИЯ.
Но сознательно рискуя жизнью, я подвергаю сомнению директиву! Ведь я должен выполнить задание — а для этого оставаться в живых.
Чувствуя, как горит очередной сегмент цепи, я сделал шаг к принцу.
Теперь я свободен! Я — это только я, а не послушный пёс Корпуса. Отныне я буду делать только то, что считаю нужным, а не то, что диктует код в моей голове.
Сётоку сделал очередной выпад. Нагината просвистела совсем рядом, и я чуть не остался без кончика уха.
Не останавливаясь, он ударил снизу — я отскочил. Но принц наступал.
В глазах его появилась сосредоточенность: он совершал одну молниеносную комбинацию за другой, лезвие нагинаты мелькало вокруг моего тела, заставляя вертеться ужом.
Оно зловеще свистело, выпевая погребальную песнь смерти, и свирепый оскал принца вторил этой песне.
Чтобы подобраться вплотную к толстой туше, окруженной высверками острой стали, мне пришлось пойти на обман.
Бросок — и кончик танто прочертил тонкую красную линию на груди Сётоку, чуть выше границы пояса.
Но когда рука шла назад, принц успел задеть моё плечо.
Рана была серьёзной: нагината почти перерубила мускулы. Кровь хлынула потоком, рука сделалась скользкой, и я перехватил меч другой рукой, пока не намокла рукоять.
Теперь счёт пошел на секунды.
В голове вдруг зазвучали щелчки пальцев: именно так отсчитывал время тренер на занятиях по боевым искусствам у нас в Корпусе… Лёва прозвал тренера Клепсидрой — там, откуда он был родом, использовали водяные часы.
Один, два, удар, четыре, пять, выпад, семь, восемь…
Я лежу на полу. Глаза устремлены в высокий сводчатый потолок, укреплённый почерневшими от времени балками.
Поднимаюсь, голова слегка кружится от потери крови, но ноги всё ещё двигаются ровно, не спотыкаясь.
Слышу за спиной шумное жаркое дыхание, делаю шаг… Нагината, словно во сне, пролетает вдоль груди, вспоров верхний слой шелка на поясе.
А ведь он действительно теряет контроль, — думаю я, уклоняясь от серии мощных, но беспорядочных ударов.