А потом была катастрофа.
— Одно из уложений Кодекса гласит: власть развращает. Абсолютная власть развращает абсолютно, — сказал я вслух.
Мастер Никто грустно кивнул, поджав губы.
— Истинная правда, — сказал он. — Истинная правда. И хотя я не знаю, какой именно кодекс вы цитировали, поверьте: его составляли очень мудрые люди.
— И что мне остаётся? — в горле встал комок. — Забыть всё, что я умею? Оборвать связь с Артефактом?
— Сие невозможно, молодой человек. С Артефактом вас разлучит только смерть. Но и это — не наверняка.
— Я не могу запереться здесь, в этом узилище, вместе с вами!
— Есть много способов добраться до вершины горы, — ответствовал мастер. — И каждый выбирает свой.
— Так вы считаете, что вот это, — я обвел руками комнату. — И есть вершина?
Неожиданно тело мастера Никто начало мерцать. Оно сделалось прозрачным, зыбким, и — исчезло. Я моргнул.
И увидел, как он стоит в другом конце комнаты, спокойно перебирая пальцами корешки книг.
— Все скрепы — в голове, — сказал мастер Никто. — Вы сами создаёте себе узилище. А окружение, — он обвёл рукой комнату, как я минуту назад. — Просто не даёт об этом забыть.
— Вам удалось с ним соединиться, — сказал я. — Вам удалось СТАТЬ живым Артефактом. Вы — всемогущи.
— Когда-то жил в далёкой стране один маг. В расцвете лет он вывел формулу, благодаря которой можно было совершить любое чудо. Но было маленькое, просто крошечное условие: это чудо не должно причинить вред ни одному существу во Вселенной, — задумчиво поглаживая толстый фолиант, сказал мастер Никто. — Такого чуда маг придумать не смог. И удалился в ледяную пустыню, где больше не заговорил ни с одним человеком. Вплоть до самой смерти.
— Но я — не такой, — я уже не знал, верю ли в то, что говорю. — Я — всего лишь человек из другого мира. Там, у нас, нет Эфира, нет никакой магии. Я выполню свою миссию и уйду. Я снова буду обычным человеком. Меньше, чем человеком. Всего лишь инструментом в чужих руках.
Я почувствовал, как в сердце вдруг, неожиданно, воткнулась ледяная сосулька. Мысль о том, что вернувшись на Ёшики, я лишусь связи с Артефактом, причинила физическую боль.
— Поверьте, молодой человек: не вы выбрали наш мир. Он выбрал вас. Вам не удастся так легко сбежать.
— Но я должен! Иначе сойду с ума…
— А вы уверены, что не сойдёте с ума и в том случае, если уйдёте?
Я устало опустил голову на руки. Сосулька в сердце растаяла, оставив ощущение холода в животе.
— Значит, вы не скажете мне, как быть дальше, — с трудом выговорил я.
— Я сделаю лучше, — мгновение, и мастер оказался возле меня. — Я просто помогу вам не допустить моих ошибок.
— Но опыт учит, что только совершая ошибки мы можем научиться.
— Наверное, я не так выразился, — я поднял лицо и увидел, как мастер Никто вновь улыбается своей неповторимой улыбкой. — Безусловно, вы будете совершать ошибки. Но это будут ВАШИ ошибки. А я сделаю так, чтобы вам не пришлось изобретать велосипед. Вот, возьмите, — и он вложил мне в руки тот небольшой предмет, с которым не расставался на протяжении всего разговора.
Это была бусина.
Точнее, небольшой шарик, диаметром в один сантиметр. Он был полый, и весь резной. Поднеся к глазам, я принялся разглядывать его — тончайшую паутинку, смотанную в причудливый клубок. Как резчику удалось достичь такого совершенства, я даже не представлял. Возможно, лазерный резак, или даже принтер…
— Эту жемчужину создал я, своими руками, — сказал Никто. — В ней заключена моя память. Всё, что я сделал на этом свете — и плохого, и хорошего. Отдаю её в ваши руки, посланец другого мира. Возможно, став ненадолго мной, вам удастся посмотреть на себя со стороны… А теперь оставьте меня, — он вновь уселся в кресло и раскрыл альбом с марками. — Поверьте, мне было приятно поговорить с вами. Но голос другого человека лишает меня душевного покоя. Идите, Курои. И да пребудет с вами Эфир.
Честно говоря, я не представлял, смогу ли покинуть узилище мастера Никто по собственному желанию. Ручки на двери — так же, как и в тюремной палате — не было. Заслонка на двери наглухо закрыта, а дверь представлялась такой массивной, что вряд ли с той стороны будет услышан стук…
И неожиданно для себя оказался в коридоре, рядом с Салтыковой. Маленькая женщина смотрела на меня одно долгое мгновение, а потом кивнула и пошла назад.
— Всё это время вы прождали возле двери? — мне показалось, что разговор с мастером Никто занял около часа.
— Что значит время для мастера иллюзий, — ответила та. — Я успела сделать всего пару вздохов.
Я на секунду остановился. Подставил ладонь под тусклый свет лампы и раскрыл. На ней покоилась жемчужина — как её называл мастер Никто. Резная бусина из тонко свитой невесомой паутинки. По его же словам, в ней хранится его память…
— Не сказал бы, что это было иллюзией, — теперь, в новом теле, мне было нелегко подстроиться под шаг старой женщины — мелкий, слишком быстрый, сопровождаемый негромким перестуком низких каблуков.
— Знаете, как назывался остров, который он уничтожил? — спросила госпожа секретарь, не глядя на меня. Подмышкой она решительно сжимала сумочку — в которой лежит пистолет, напомнил я себе, — а другую опустив в карман жакета.
— Название мне ничего не скажет, — хотя все миры географически были похожи, очертания материков, количество островов, озёр и рек могло немного варьироваться.
— Это был процветающий остров рядом с побережьем Корё. Или же Пэкчэ, как эту страну называют её коренные жители. На острове жило сто пятьдесят тысяч жителей. Когда остров ушел под воду, волна цунами была такой высокой, что затопила материк на десять километра вглубь. Там было несколько процветающих городов, полсотни миллионов людей. Конечно, погибли не все, но последствия катастрофы, которая случилась почти семьдесят лет назад, сказываются до сих пор. До сих пор, — повторила она так, словно я не поверил. Или не расслышал. — Когда мы поняли, Курои, что вы готовитесь совершить, я собиралась объявить чрезвычайное положение. И обязательно сделала бы это, если бы был хоть какой-то толк. Я приготовила заявление, в котором брала на себя ответственность за всё, что вы натворили — готовились натворить. И я готовилась к смерти. А это, поверьте, нелегко. В моём-то возрасте.
Последнюю фразу она произнесла таким тоном, что я ушам не поверил. Госпожа секретарь пыталась шутить. Распекая меня, пугая неслучившейся катастрофой, тем не менее, она пыталась свести всё к шутке…
— Вы решили, что Шива — это я.
Догадка была очевидной. Я сам расписал им, каким жестоким и непредсказуемым может быть Разрушитель.
— Разумеется, мы так решили, — мы подошли к перрону. Поезд был на месте — ждал нашего возвращения. — И мы готовились вас убить. Снайпер всё время следил за вами из окна небоскрёба напротив. Серебро пополам со свинцом, безотказный вариант, — двери открылись, и она привычным движением шагнула в вагон. — Граф Бестужев не придумал ничего нового, — Салтыкова позволила себе усмехнуться. — Все знают, что металлы экранируют Эфир. В известной степени. Оставалось провести несколько экспериментов, чтобы выявить идеальную формулу…
И вдруг она отключилась.
Глаза сделались пустыми, как у куклы. Кожа на лице обвисла. Губы непроизвольно подёргивались, шея под подбородком сморщилась, как у древней черепахи.
Но не успел я по-настоящему испугаться и подхватить бесчувственное тело, как Салтыкова вернулась.
Звонок. Это был всего лишь телефонный звонок по закрытой линии.
— Оказывается, даже моего влияния не хватает, чтобы удержать вас на поводке, — сказала она тем спокойным голосом, за которым скрывалась неподдельная ярость. — Выходите, Курои. Вас ждут.
Глава 3
Секунду я смотрел на Салтыкову с недоумением. Она хочет, чтобы я остался на перроне? Но причём здесь поводок?
— Выходите, — повторила она с нажимом. Двери вагона распахнулись, внутрь проник запах влажного бетона и сырости.
Я послушался и сделал шаг назад.
Поезд тут же рванул с места, словно боялся, что Салтыкова передумает.
На перроне стоял автомобиль. Вероятно, он подъехал только что — в воздухе всё ещё висел запах выхлопных газов.
Какое-нибудь ответвление в туннеле, которое я не заметил, — предположил я гадая, откуда он взялся.
Корпус автомобиля был тусклым, матовым, он не ловил бликов потолочных светильников. Огромный внедорожник, с широкими колёсами, с пуленепробиваемым, судя по характерному цвету, лобовым стеклом, с трубой шноркеля, выходящей далеко за крышу.
Тупоносый, скалящийся решеткой радиатора, он походил на затаившегося хищника.
"НИВА" — гласила надпись на узкой табличке, привинченной к кузову.
Сделав шаг к этому ожившему монстру, я испытал робость. Кто скрывается там, внутри?.. Вряд ли кто-то знакомый: судя по холодной ярости, с которой Салтыкова приняла новое распоряжение, её планы рушились самым катастрофическим образом.
Открыв переднюю дверь, тяжелую, словно её взяли из банковского хранилища, я скользнул на сиденье.
— Здоровэньки булы, пане шановни громадяне, — встретил меня раскатистый бас.
Навалилось облегчение. Жаркая волна прокатилась от затылка до самых пяток. Обмякнув, на секунду я закрыл глаза и даже позволил себе улыбнуться.
Говорил Колян на каком-то полупонятном наречии, и оставалось только надеяться, что это было приветствие.
— Как ты меня узнал?
Стекло было чёрным, в нём отражалась звёздная россыпь приборной панели и моё новое лицо.
— Старую собаку новым фокусам не выучишь, — добродушно буркнул Колян и передёрнул какой-то рычаг. Двигатель где-то под капотом утробно взревел, машина плавно двинулась с места. — Я милого узнаю по походке, — добавил он не менее загадочную фразу, ворочая огромным, как тележное колесо, рулём.
Стёкла салона были настолько затемнены, что я видел только своё отражение.
— То есть, не так уж сильно я изменился, — не знаю, огорчаться этому открытию, или радоваться.