– Ты сказал, что запер свою Смерть, – не поворачиваясь, злобно процедил он. – Где она? Если хочешь хоть как-то искупить свою вину перед Флинном, ответь.
Сначала повисла тишина, но потом на ее место пришли непонятные хлюпающие звуки. Флинн оглянулся и увидел, что рот Доггида полон крови: он сожрал собственный язык, только бы не отвечать.
Не имея больше сил находиться рядом с тем, кто приложил руку к его убийству, Флинн вышел из квартиры номер 50, спустился по лестнице и, быстро шагая, покинул умирающий дом.
6 Лишь воспоминания
04:32 – было написано на карточке из темно-фиолетовой бумаги. Именно столько времени осталось у Флинна перед тем, как ему нужно будет вернуться в мир мертвых. Вот только возвращаться не было никакого желания. Он хотел прирасти к скамейке, на которой сидел, навечно застыть, развалиться на части – да что угодно, только бы не отчитываться за проваленное задание!
Как только Флинн увидел жалкое состояние Доггида, он сразу понял, что вся эта затея бессмысленна: демоны затмили разум бедного парня настолько, что тот явно тронулся умом. Но, несмотря на это, он все же попытался воплотить в жизнь план Графа Л.
Флинн откинулся на спинку скамейки и посмотрел на потолок с нарисованными среди облаков ангелами. Ипокрианские храмы всегда своей неземной красотой погружали его в умиротворение. В детстве он частенько сбегал сюда, особенно когда родители ссорились или когда его школьный дневник пестрел плохими оценками и замечаниями от учителей. Здесь можно было переждать огромную бурю, бушевавшую в его маленькой жизни.
– Я вас, кажется, уже где-то видел, – произнес знакомый голос.
Флинн повернулся и справа от себя увидел светловолосого парня, похожего на ангела больше, чем те строгие крылатые юноши, нарисованные на сводчатом потолке. Он сидел на скамейке, закинув ногу на ногу и положив одну руку на другую. В памяти сразу же всплыла их недавняя встреча: перед тем, как Безумный устроил пожар в храме, убив несчастного отца Юстаса, они успели обменяться парочкой фраз.
– Меня зовут Алистер, а вас? – спросил он, внимательно рассматривая Флинна глазами цвета весенней листвы.
Точно, этот парень ведь не может запомнить его. Таковы правила: живые забывают мертвых. Придется представиться заново.
– Я Флинн, – ответил он и протянул руку.
Алистер пожал ее, и Флинн заметил, какие тонкие и изящные пальцы были у парня.
– Ты пианист? – поинтересовался Флинн, подумав, что с такими руками тот мог быть настоящим виртуозом. Правда, если слух есть.
– Нет, – вздохнул Алистер. – Хотя, признаюсь честно, когда-то я учился играть на фортепиано. Чем я только не пытался заниматься за свою… – он вдруг замолчал, – короткую жизнь. Но рано или поздно мне все наскучивает. Это настоящее проклятие: только я нахожу дело по душе и начинаю свято верить, что именно этим я бы и хотел заниматься до скончания века, как вдруг теряю интерес, и от моего воодушевления и восторга остаются лишь крошки. И мне вновь приходится думать, чем бы себя занять. Порой кажется, что я целую вечность все ищу и ищу, но никак не могу найти своего предназначения. И все чаще я задаюсь вопросом: для чего я вообще нужен этому миру?
– Моя бабушка говорила, что скука – злейший враг человечества. Она часто подбивает людей на ужасные вещи, – сказал Флинн.
– Ваша бабушка очень мудрая женщина. – На губах Алистера промелькнула не то тень улыбки, не то горькая усмешка. – Скука действительно может привести человека к краю пропасти. Вопрос лишь в том, прыгнет ли он сам в нее или низвергнет туда весь мир…
Он застыл, точно изваяние, – и теперь казалось, что безграничная печаль до конца времен будет светиться на его неподвижном лице.
– Сегодня здесь так мало людей. – Флинн наконец-то осмелился нарушить безмолвие.
– Да, – отвлекшись от своих мыслей, согласился Алистер, – люди боятся посещать храмы после тех страшных пожаров, в которых погибло столько невинных душ. Говорят, что в ночь «огненного безумия», так назвали ее в газетах, каждый третий храм пылал. Жаль, что поджигателя так и не поймали. – Между бровями Алистера пролегла глубокая морщина.
«И не поймают», – подумал Флинн.
Безумного они с Хольдой пленили в ту же ночь, вот только он не знал, что одержимый успел погубить так много людей. Газет Флинн не читал – что до своей смерти, что после нее, – будучи непоколебимо уверенным в одном: чистой правды в них не найти, сколько ни ищи, а грязная ему была не нужна.
– А ты почему опять один пришел? Неужто твоя тетушка все еще болеет? – спросил Флинн и тут же прикусил язык.
Вот ведь болван! Он же должен был делать вид, что это их первая встреча. Но Алистер, не заметив ничего подозрительного, спокойно ответил:
– Да, увы, она еще болеет, но уже чувствует себя намного лучше.
– В каком-то смысле ей повезло, что она заболела, как бы странно это ни звучало, – стал рассуждать Флинн. – Если бы она была в ночь «огненного безумия» в храме, то могла бы пострадать.
– Да, – кивнул Алистер, и его длинные волосы колыхнулись золотистым водопадом, – никогда не знаешь, чем обернется неприятность: настоящей трагедией или нежданной радостью.
Он вдруг опять упал в бездну собственных мыслей, а затем, отодвинув манжет своей белоснежной рубашки, глянул на наручные часы и с расстроенным видом произнес:
– Ох, пустая моя голова, я же обещал тетушке прийти на ужин. Если сейчас же не уйду, то, вне всякого сомнения, опоздаю. Нескучного вам вечера, Флинн… – Алистер сделал паузу.
– Морфо, – сказал Флинн, догадавшись, что парень хотел обратиться к нему не только по имени, но и по фамилии.
– Звучит красиво, – улыбнулся Алистер. – До скорой встречи, Флинн Морфо.
Поднявшись со скамейки, он слегка склонил голову в знак прощания и направился к большой резной двери, за которой вечерней прохладой дышала улица. Флинн провожал его настороженным взглядом. Что-то странное было в этом пареньке, но что именно – он никак не мог понять. Видимо, спиной почувствовав, что Флинн смотрит на него, Алистер, уже находясь у самой двери, обернулся и одарил его доброжелательной улыбкой, а затем глянул на алтарь, над которым возвышалось всевидящее око.
– И все же мне никогда не нравился символ ипокрианства, – хмыкнул Алистер. – За тобой как будто постоянно следят, а иногда так хочется побыть наедине с собой.
Флинн невольно повернулся к алтарю, а когда вновь посмотрел на выход – Алистера уже и след простыл. Он вышел из храма так же бесшумно, как и вошел в него.
Время постоянно издевалось над Флинном. Оно то растягивалось, когда его и так было в избытке и хотелось, чтобы оно шло побыстрее, то, наоборот, спешило, когда его чертовски не хватало.
И вот сейчас оно мчалось на всех парах, словно куда-то опаздывало, а Флинн так хотел еще немного отсрочить неминуемый выговор. 01:58 – столько времени осталось до того момента, когда Граф Л будет линчевать его.
Он все сидел и думал, что же его ждет впереди. Вдруг великий страж порядка, узнав, что Флинн не сможет проникнуть в банду с помощью Доггида и стать одержимым, очень разозлится? И, не мешкая ни минуты, спустится с ним в Лимб, «наколдует» бассейн, который заполнит скверной, заставит искупаться в ней, а потом отправит Флинна к мистеру Баедду – тогда уж он сразу сойдет за своего. Вот только ненадолго: его душа очень быстро растворится в скверне, как кусочек яичной скорлупы в кислоте. Но, возможно, оставшегося времени будет достаточно, чтобы узнать, куда пропадают Танаты одержимых. Душа Флинна в обмен на самую большую загадку во Вселенной – звучит как выгодная сделка. Но точно не для него самого: он ничего, кроме забвения, не получит.
– Не кажется ли тебе, что ты засиделся тут? – послышался мужской голос.
Рядом с Флинном на скамейку опустился худощавый брюнет, одетый в строгий темно-синий костюм.
– Как там мама? – спросил Флинн, повернувшись к нему лицом.
– Хорошо, – ответил Лютер, скрестив руки на груди. – А вот у тебя дела, вижу, не очень.
– Да так… денек не задался, – нахмурился Флинн. Рассказывать подробности ему не хотелось. – Признаться, не думал увидеть тебя тут одного, без мамы.
– Почему?
– Ты же духовидец и знаешь, что ипокрианство – это одна большая ложь.
– Но тебе ведь тоже известно, что мир не такой, каким его описывают в ипокрианских книгах, но все равно пришел, – парировал Лютер.
– Я тут просто прячусь от реальности, – признался Флинн и, немного склонившись, положил локти себе на колени.
– Понятно. Тебя, кстати, Граф Л ищет, – сообщил Лютер. – Он связался со мной и попросил отыскать – цитирую – «этого оболтуса». Его живые граффити несколько часов назад видели тебя на соседней улице.
– Я пока что не хочу возвращаться в мир мертвых, – сказал Флинн, рассматривая пол. – У меня есть почти два часа, так что передай Графу Л, что вернусь не раньше, чем закончится время.
– Ему этот ответ не понравится, – заметил Лютер.
– А мне не понравится то, что он сделает со мной, когда я вернусь. Мне в любом случае влетит от него, так что все оставшееся время я буду наслаждаться тишиной и покоем.
– Лучше проведи его с пользой.
Флинн непонимающе глянул на Лютера.
– Сходи посмотри на своего брата, – пояснил тот.
– Как?.. – В голове Флинна будто фейерверк взорвался и оглушил его. – Лиам уже родился?
– Да, – ответил Лютер, – на следующий день после того, как тот одержимый напал на нас в храме.
– А с ним все в порядке? – Флинн так взволновался, что аж подскочил на месте.
– Лиам родился раньше положенного срока, но он крепкий малыш, поэтому все хорошо, – с улыбкой произнес Лютер, глядя на свечи у алтаря. – Он уже дома.
– Тогда я не пойду, – сжавшись, прошептал Флинн.
Он не хотел встречаться со своей матерью. Для него это испытание будет слишком трудным: ему придется смотреть ей в глаза и делать вид, что они совершенно чужие друг другу люди. Видимо поняв это, Лютер сказал: