Учтем, что в войсках СС во время обучения преподавалась «расовая теория», повествующая о немецких «сверхчеловеках»! Но «унтерменшы» в СС шли, и было таковых немало.
Одним из важнейших мотивов мобилизации этих людей был антикоммунизм. Им рассказывали, что на Восточном фронте Вермахт дерется с большевистской заразой, которая может поразить всю Европу. Рассказывали доходчиво, использовали графическую наглядность – плакаты, карикатуры. Потом призывали поучаствовать «в крестовом походе Европы против коммунизма». И многие в этот поход шли, действительно опасаясь советизации своей страны.
Почему шли не в Вермахт, а в СС?
Во-первых, потому что Гитлер Вермахту не очень доверял, и недоверие было обосновано. В рядах немецкой армии служили и нацисты и антифашисты. Последние устроили заговор и 20 июня 1944 года лишь по несчастливой случайности не отправили фюрера на тот свет. Поэтому давать не очень лояльной армейской структуре в помощь еще и «недочеловеков», которые могли в любой момент повернуть оружие против нацистов, было бы со стороны последних крайне неосмотрительно. А под руководством и присмотром проверенного партайгеноссе Гиммлера иностранные части СС для гитлеровского режима никакой опасности не представляли. Сам же Гиммлер брал под свое начало иностранных бойцов не из-за особой любви к инородцам, а из-за желания увеличить собственную власть вообще и влияние на «восточную политику» Третьего Рейха в частности.
Во-вторых, Вермахт был армией Германии, поэтому там с юридической точки зрения могли служить только граждане этой страны. А войска СС были формально волонтерскими формированиями. Как писал академик Семиряга, добровольческие легионы СС «…имели не столько боевое, сколько пропагандистское значение… Так назывались легионы, в которых воевали не немцы, и они подчинялись непосредственно Гиммлеру. Некоторые специалисты сравнивают их с так называемыми „иностранными легионами“, которые существовали и поныне существуют в ряде стран Европы».[8]
И если бы нацистская пропаганда на Европу была бы тупой и топорной, в эти «иностранные легионы» народ бы не пошел ни за какие коврижки.
Вот и второе исключение из «правила» о неэффективности нацистского пиара на иностранцев. Когда европейцам рассказывали страшилки о большевизме, они нередко этим россказням верили. Не только верили, но и поддавались на манипуляцию нацистов.
Наверное, в любой пропаганде присутствует элемент искажения действительности. Но столь же бесспорно и то, что если агитация опирается на какие-то реальные факты, то ее эффективность увеличивается. Рейхсминистр пропаганды и просвещения «Геббельс редко использовал полную и законченную ложь, предпочитая искажать идеи и извращать факты, и делая это с непревзойденным искусством. Обычно в его объяснениях присутствовало некое ядро или хотя бы зерно истины, которое он… „умел обернуть множеством слоев интерпретаций, обязательно оставляя себе лазейку для бегства на случай, если его захотят проверить“».[9]
В рассказах нацистов о «царстве зла» – то есть СССР – присутствовал какой-то элемент относительно достоверной информации.
Интересно попытаться вычленить этот элемент, то есть посмотреть, что из нацистской пропаганды было хоть отдаленно похоже на правду, а что – совершенно не соответствовало действительности. Пару примеров можно привести уже здесь. Вряд ли кто-то скажет, что утверждение о том, что в СССР в колхозах в годы коллективизации народ умирал, причем умирал миллионами – неправда, пусть об этом говорил хоть Гитлер, хоть Муссолини. То же самое относится и к НКВД, в застенках и лагерях которого сгинули миллионы граждан Советского Союза. И вряд ли сейчас у какого-либо серьезного исследователя могут возникнуть сомнения в том, что из Кремля шли поползновения для того, чтобы разжечь пожар мировой революции. Эти поползновения не прекратились и после того, как исчез с лица земли гитлеровский режим, руководители которого истошно орали об угрозе большевизма.
В этих пропагандистских высказываниях доля правды была.
Вместе с тем, например, весь нацистский антисемитизм представляет интерес больше для психиатров, нежели историков. Движимый заботой о душевном равновесии и спокойствии некоторого количества не совсем здоровых людей, в руки которых может попасть это издание, автор счел за необходимость удалить из текста все то, что поддавалось удалению без значительного ущерба для целостности предлагаемых к публикации документов.
Хотя, в общем объеме нацистской пропаганды антисемитская составляющая была очень велика, и тиражам некоторых соответствующих изданий сейчас могли бы позавидовать газеты «Завтра» и «Советская Россия».
2. «Еврейский мир» и «царство Ангроманьи»
Странным в этих разговорах было оставляемое собеседниками впечатление молодых, здоровых людей, вполне нормально мыслящих в пределах своей маленькой личной сферы, но воспитанных в духе сумасшедших представлений о мире, которые они не могли контролировать на основе собственного опыта.
(Писательница Анна Зегерс о военнослужащих Вермахта).[10]
Первоначально задумывалось «отделить котлеты от мух», то есть нацистскую антисоветчину от антисемитских материалов. Однако, юдофобия настолько присуща нацистской пропаганде, что как-то вычленить ее из массы агитационных материалов крайне сложно.
Как пишет в своей работе упомянутый Роберт Герцштейн, «читатель может удивиться, почему в книге нет ни одной главы, которая была бы целиком посвящена антисемитизму или евреям. Все дело в том, что в мире, в который нам вот-вот предстоит войти, евреи везде и нигде. Мертвецы или губители, они некий узел, якобы связавший между собой всю демоническую коалицию разнородных врагов рейха. Ставшая крылатой во время войны фраза Геббельса „Во всем виноваты евреи“, может служить квинтэссенцией этой точки зрения. Дело в том, что антисемитизм пронизывал нацистскую пропаганду на всех ее уровнях, им был пропитан весь пропагандистский аппарат и любое из средств массовой информации. И так оставалось даже после того, как нацисты „эвакуировали“ миллионы евреев на Восток… К 1943 году еврея изображали в виде некого духа, скрывающегося за завесой антимира… Нацисты, подобные Геббельсу, Диверге или Таубергу, измеряли добро по шкале принадлежности к еврейству, а зло представлялось им в виде конкретного олицетворения еврейства».[11]
Не менее образно антисемитизм в нацистской пропаганде описывает немецкий филолог В. Клемперер, переживший в Германии все коричневое двенадцатилетие: «„Еврей“ – это слово в речи нацистов встречается гораздо чаще, чем „фанатический“, хотя прилагательное „еврейский“, „иудейский“ употребляется еще чаще, чем „еврей“, ибо именно с помощью прилагательного проще всего создать те скобки, которые объединяют всех противников в единственного врага: еврейско-марксистское мировоззрение, еврейско-большевистское бескультурье, еврейско-капиталистическая система эксплуатации, еврейско-английская, еврейско-американская заинтересованность в уничтожении Германии. Так, начиная с 1933 года практически любая сторона, откуда бы она ни взялась, сводится к одному и тому же врагу, к „червю, копошащемуся в разлагающемся трупе“, о котором говорит Гитлер в своей книге, к еврею, иудею, которого по особым случаям называют также „иуда“, а в самые патетические моменты – „всеиуда“. И что бы ни делалось, с самого начала все это объявляется оборонительными мерами в навязанной войне: „навязанная“ – с 1 сентября 1939 года постоянный эпитет войны, да и в ходе нее это 1 сентября ведь не принесло ничего нового, это было лишь продолжение еврейских нападений на Германию, а мы, миролюбивые нацисты, делаем только то, что мы делали и прежде, – защищаемся. И в нашем первом военном бюллетене говорится: с сегодняшнего утра „мы отвечаем на огонь противника“.
А родилась эта еврейская жажда крови не из каких-то соображений или интересов, даже не из жажды власти, но из врожденного инстинкта, из „глубочайшей ненависти“ еврейской расы к расе нордическо-германской. Глубочайшая ненависть – это клише, бывшее в ходу на протяжении всех двенадцати лет. Против врожденной ненависти не поможет никакая мера предосторожности, только уничтожение ненавистника: так осуществляется логический переход от укрепления расового антисемитизма к необходимости истребления евреев».[12]
При этом юдофобия нацистской верхушки была «искренней», если данное определение применимо к столь мерзостному явлению. Проводили Холокост они не по каким-то экономическим или политическим соображениям, а из-за расизма, шовинизма и ксенофобии. Акции по уничтожению евреев особо не афишировались, а масштаб террора тщательно скрывался – как от большинства немцев, так и от Западного мира. Но исступленная ненависть нацистов к евреям была столь велика, что во время своих бесноватых выступлений они нередко «проговаривались» о том, что хотят провести геноцид.
Например, Гитлер подобным образом во время выступления в Рейхстаге 30 января 1939 года (то есть до начала Холокоста) отозвался о евреях: «Сегодня я снова хочу быть пророком. Мое пророчество таково: если мировому еврейству вновь удастся вовлечь народы в мировую войну, то результатом этой войны станет не большевизация мира и победа мирового еврейства, а уничтожение еврейской расы в Европе».[13]
А вот отрывок из речи Геббельса, произнесенной 5 июня 1943 года в берлинском Дворце Спорта – в тот момент, когда в Европе вовсю шел нацистский расовый террор: «Перед лицом этой мировой опасности сентиментам нет места. Полное изгнание евреев из Европы это не вопрос морали, это вопрос государственной безопасности. Еврей всегда будет действовать так, как подсказывает ему его расовый инстинкт. Поступать иначе он не может! Как картофельный жук уничтожает картофель и не может поступать иначе, так иудеи разлагают народы и государства. Против этого существует тол