Перед ее глазами маячил знак белого ворона, пока она заматывала торс парня. Оглядев свою работу, обошла по кругу, убеждаясь, что больше ничего серьезного нет, а мелкие царапины заживут сами. Для молодого охотника, который сражался с болотным змеем, Влад выглядел очень даже бодро.
Они молчали всю дорогу до Белозерья, слушая звуки вечерней природы. Пели птицы, шуршали листья редких деревьев, выли звери. Стареющая луна нехотя освещала им путь, изредка скрываясь за небольшими облаками.
Их встретил Яр, размахивающий кружкой с выпивкой. Вся деревня гуляла, празднуя победу над бедой. Яр слишком сильно уверил всех, что Влад и Веда справятся, поэтому отмечать начали заранее.
Он громко благодарил, зазывая поужинать со всеми, но парень с девушкой были слишком уставшими. Поэтому, забросив в рот несколько кусков мяса и запив квасом, они поплелись в комнаты, чтобы завтра с утра быть в седле.
— Кто это был, Веда? — Владислав не смог удержать вопрос, вспоминая худую старуху, глядящую на девушку.
Травница замерла у двери, так и не дотронувшись до ручки, ее пальцы мазнули по воздуху. Она развернулась, заглядывая в темные глаза.
— Моя бабушка, — Ведеслава поджала губы, словно не была создана для откровений. — Она умерла слишком быстро, я не успела попрощаться. А потом я сбежала из ее дома, не в силах жить там, где ее не стало.
— Мне правда жаль, Веда, — парень постарался сказать это искренне, и получил в ответ короткую улыбку.
— Раз ты спросил, спрошу и я, — ее голос в одно мгновение стал привычно сухим. — Кто звал тебя?
— Мама, — быстро, но тихо ответил Владислав. — Ее забрала хворь. Не от всех болезней есть лекарства, каким бы искусным не был травник, — Веда согласно кивнула. — И все, что у меня от нее осталось — мой конь. Остальное уничтожил отец, не желая видеть ни единой вещи, которая напоминала бы о его мертвой жене.
Девушка смотрела на его изменившееся лицо, потускневший взгляд. Вспомнила его слова, говорящие о том, что у всех по-своему тяжелая жизнь. И сейчас Влад приоткрыл дверцу в свое прошлое, рассказывая о матери. Отчего-то сдавило грудь и стало тяжело дышать. Ей стоило что-то сказать, выразить сочувствие, но подобное у нее всегда получалось с трудом.
— Спокойной ночи, Влад, — выдавила травница, в одно мгновение скрываясь в темноте своей комнаты.
— Спокойной ночи, Веда.
Глава 3
Морана… Богиня страшной смерти, холодной зимы, та, что следит за людьми, отправляющимися в иной мир, направляет их, подсказывает. Та, что ведает, где находится проход в тот мир, мертвый мир, в котором царят другие законы: темные законы, мрачные законы.
Ее почитают, ее боятся, уважают, ей приносят дары, в ее честь возводят храмы.
К людям Морана является в виде троицы: девушки, женщины и старухи. Это знаменует течение жизни, уход сил и молодости, приход слабости и старости. Всегда светлые, холодные глаза, черные волосы у девушки, серые у женщины и белые у старухи.
Из записей неизвестного о богине Зимы и Смерти.
Мальчишка не плакал. Ему запретили, грозясь наказать, запереть или вовсе изгнать. Но темные глаза все равно безвольно намокали, нижняя губа и подбородок дрожали. Тяжело и горько.
Рядом стоит отец, глушащий свою скорбь и ярость. Голубые глаза неестественно сухие, безжизненные, лишенные всякой эмоции. Лицо не лучше. Скорее наоборот, подчеркивало то, что скрывалось внутри.
Михаил Гордеев вчера лишился практически всего, что удерживало его в этом мире. Жену. Она боролась. К ней приезжали лучшие лекари со всех уголков Замковья. Но ни одно снадобье не помогло, ни одна настойка не сняла жар, ни один отвар не вернул ей рассудок. Неизвестная хворь сожгла ее за несколько месяцев. И Михаил ушел бы к Моране вслед за ней, не останься у него еще одной причины жить.
Сын.
Нет, не тот, что стоит по левую руку от него. Маленький, худой, временами болезненный, такой же, как и его мать. Другой. Старший сын, наследник. Быстрый, сильный, с цепким умом. Способный уже сейчас, в семнадцать лет, перенять на себя все дела отца. Такой же высокий и статный, с такими же ясными, порой пугающими глазами и копной темных волос.
Николай Гордеев стоял по правую руку от отца, с презрением глядя на содрогающегося в тихой истерике младшего брата. Их мать лежит на деревянной поверхности, обставленной бревнами. Но Николай не чувствует скорби. Он не был с ней близок, в отличие от Владислава. Он сын отца, не матери.
К погребальному костру какой-то мужчина подносит зажженный факел. Его губы двигаются, нашептывая молитву и прося Морану принять душу ушедшей в свой мир. Огонь охотно перекидывается на сухие бревна, кору и пучки сена. Переходит на ткань светлого платья, надетого на безжизненное, когда-то красивое тело.
Воздух заполняется серым дымом и запахом горелой древесины. Но это ничто по сравнению со смрадом горящего мяса.
Это ломает Владислава окончательно. Он падает на колени, пальцы яростно рвут зеленую траву. Изо рта вырывается крик отчаяния и боли.
Отец смотрит яростно, недовольно, разочаровано. Так же смотрит и Николай, продолжая даже сейчас держать лицо.
— Заткнись, Владислав! Ты позоришь меня, ты позоришь свою мать! — Жесткая хватка Михаила безжалостно смыкается на плече мальчика. Пальцы с силой давят на нежную кожу, оставляя синяки. — Иди вон отсюда!
И Влад уходит. Нет. Он убегает. Спотыкается и падает, расцарапывая руки, пачкая одежду. Чувствует, как ему в след смотрят два взгляда полных презрения. Он бежит так долго, что легкие неприятно сжимаются, во рту появляется металлический вкус, перед глазами плывет и темнеет. Но останавливается он лишь тогда, когда в нос ударяет запах конюшни.
Не глядя находит стойло своего коня, последнего подарка матери. Со скрипом отворяет дверь и вваливается внутрь. Призрак обеспокоенно, пугливо машет головой. Его ноздри расширены, а уши повернуты к незваному гостю.
Мальчишке все равно, что конь его плохо знает, что может ударить копытом, ломая кости. Он бросается на его белоснежную шею, обхватывая ее руками. Пальцы непослушно зарываются в жесткую, ухоженную гриву. И Влад рыдает, громко, неистово. Как никогда не смог бы в присутствии отца или брата.
Владислав разглядывал утренние пейзажи, покрытые пеленой тумана. Веда не стала размениваться на долгий, спокойный сон, обрушивая на его дверь силы своих маленьких, но очень неистовых кулачков.
Яр только и успел, что выскочить из корчмы в одной рубахе да помахать им напоследок, когда они уже ехали в сторону границы Белозерья.
Задерживаться там не было никакого смысла. Они и без того сделали больше, чем хотели, спасая Триозерье от околдованного разума Змея.
Но ни Влад, ни Веда не заводили разговор об этом, словно не знали, к чему он может привести. Печать черномага на чешуйчатой шее. Отсутствие ответа от Белых Воронов. Все это звучало нелепо, абсурдно. И Влад бы никогда не поверил, расскажи ему об этом кто-то, если бы не видел все своими глазами.
Травница вздохнула, вспоминая услышанные от бабушки рассказы о чернокнижниках. Она всегда настоятельно советовала бежать, если девушке однажды посчастливится встретить их. Она говорила, что Черномаги и Вороны — две стороны одной монеты, одни олицетворяют свет и добро, другие — тьму и зло. Только если Воронов избирал Белобог, то к Чернобогу люди обращались самостоятельно, моля одарить их своей силой.
Мысли черномагов темные, гнилые, а деяния злые и жестокие. Сотни, а то и две сотни лет назад была битва. Черномагов всегда было больше, их число не ограничено. Воронов же всего двенадцать. Поговаривают, пали бы Вороны под натиском тех, кто поклоняется Чернобогу, но произошло чудо. Сам Белобог умножил силы своих избранников, помогая одолеть врагов.
Так пишут в летописях, так говорят в доме Воронов, такие сказки рассказывают детям. Веда знала другую историю. Не Белобог тогда помог Охотникам, не он спас их от неминуемой гибели, а те, кто обладал еще большей силой.
— О чем задумалась, Ведеслава? — Влад оторвал свой взгляд от горизонта. Там уже виднелись поля, на которых работали крестьяне. Чем дальше от столицы, тем больше земель обрабатываются и используются для земледелия.
— Любопытный день вчера был. О нем и думаю, — через какое-то время ответила девушка. — Тебе знаком тот символ, что был на шее Змея?
Влад покачал головой. Он старался вспомнить, прокручивая все знания в своей голове, которые хоть немного касались черномагов и их бога. Но ничего так и не нашел. А нужной книги он с собой не прихватил.
— В Вороньем доме учат, что их больше нет. Всех уничтожили наши братья. Неокрепшие воронята с восторгом слушают о подвигах Воронов. Неужели и это — всего лишь очередная ложь? — с тяжелой ухмылкой задал вопрос охотник, с силой сжимая поводья Призрака.
— Оправдывать Воронов я не стану. Но смерть старых черномагов не означает, что сейчас не могут появиться новые, — сказала Веда, не глядя на Владислава.
— Верно, — тихо произнес парень, сразу же озвучивая то, о чем думала травница. — Но он подобрался слишком близко к столице…
Через несколько часов охотник и травница выехали на один из главных трактов Замковья. Стало намного удобнее. Лошади перестали спотыкаться о бугры и оступаться из-за нередких ям. А по обе стороны от тракта тянулись поля, на которых работали крестьяне.
Пшеница все еще зеленая, но уже довольно высокая. Колоски только начинают формироваться, неспешно покачиваясь на теплом ветру. Если смотреть издалека, кажется, будто это и не поле вовсе, а мохнатый зеленый ковер, по которому иногда проходит рябь небольших волн.
До жатвы еще далеко, нужно дать зерну налиться солнцем и окрепнуть. А пока крестьяне заботливо рыхлят почву, напитывая ее кислородом, избавляются от сорняков специальными ножами, чтобы те не отбирали у пшеницы питательную влагу.